То, что меня не убьёт...-1

Ладно бы это первая его Игра, так ведь нет же. Но девчонка нервничает… И Юрий её, в общем-то, даже понимает. Слишком много девочка потеряла за свои неполные семнадцать годочков. Слишком многих, если точнее… Только и остались — он, Юрий, да его отец, девочке — двоюродный, почти родной, дед.

Не считать же роднёй Горигора… Проклятого Грая, как зовут его за глаза собственные подданные…

Да, как ни странно, Гор получил-таки трон. Одарённая наследница у него имелась, пусть и не под его опекой — и свидетели тому были. Люди мотивировали свой выбор тем, что Проклятый по определению не сможет быть подлецом и они, таким образом, получат лучшего правителя в истории… Как хохотал Ксанд, узрев в зеркале лицо Горигора, узнавшего результат выборов! На недоумение внучки и сына он ответил:

— Даже самый лучший и честнейший правитель оказывается время от времени перед дилеммой: совершить то, чего требует его совесть или то, чего требует благо подданных, — и, покосившись на Миль, добавил: — Если Гор не совсем дурак, он откажется от трона.

И все трое внимательно следили за тем, как мнётся на глазах сотен людей Горигор-хиз-Грай, разрываясь между жаждой власти и желанием жить. Какое-то время Ксанд даже думал, что ошибся, что Гор устоит перед соблазном и не переоценит своих сил и способностей… Но Ксанд слишком редко ошибался в таких вопросах.

— Стало быть, — констатировал он, наблюдая коронацию, — ты у нас теперь практически Мёртвый Грай… Или Жадный Грай… Или Глупый Грай — что было бы точнее всего…

В том, что каждый из этих эпитетов верен, Миль, как и все изменённые, могла убедиться в течение следующих пяти с лишним лет: Проклятый Грай всё реже появлялся на публике, а если и появлялся, то со свитой целителей и в неизменной кожаной куртке — даже в летнюю жару… Кожа почему-то лучше всего прочего помогала переносить боль Проклятья… Которое прогрессивно увеличивало площадь ожога. Сперва это была перчатка. Которая вскоре стала высокой, до локтя… А потом и до плеча… В последнее время Гор везде являлся свету только в куртке с высоким воротником. И выглядел он при этих выходах — … Очень бледно, скажем так. Ни один обычный человек не протянул бы столько времени с такими ожогами…

— Мда… — протянул как-то за завтраком Юрий, наблюдая в зеркале измученное лицо Горигора. — Я почти готов ему посочувствовать…

Миль смотрела на мучения Гора совершенно спокойно. Даже не переставая наслаждаться свежим чаем. Когда У НЕЁ появлялись подобные сомнения, она вспоминала, как умирала бабушка… Как загибалась она сама — в грязном подвале с крысами… И все сомнения тут же отступали.

— Честно, мне его почти жаль, — взглянув на неё, повторил Юрий.

" А мне — нет, " — твёрдо ответила она. Неспешно допила чай, аккуратно поставила чашку, встала, и, изящно поклонившись родственникам, покинула столовую.

Юрий обратил взор к отцу. Ксанд развёл руками:

— Никогда не обижай женщину, сынок. Особенно, если она — ведьма.

И задумчиво проводил взглядом фигурку уходящей. Совсем неплохая фигурка…

Только очень … как бы это поточнее… небольшая она. Мелкая какая-то, что ли…

Вот ведь странно: почти восемнадцать девчонке, а выглядит всё подростком. В кого только? Все в семье — высокие, ну, более или менее, даже по линии её отца… разве что бабка по отцу не так чтоб рослая была. Может, в неё?

Одна надежда, что ещё подрастёт…

С того самого дня, как прокляла Грая, Миль больше не ходила на балы. И Совет ничего не мог поделать: Список был не просто бумажкой — а являлся Контрактом. Миль, хотя и по наитию, поступала совершенно правильно, вычёркивая из него имена: последнее из оставшихся в Списке стало бы именем Жениха, достаточно было лишь добровольно и без принуждения поставить под ним обе подписи — и брак становился реальностью. Но Список растаял, значит, согласия Невесты на брак больше не было. Совет остался с большим носом… В свете её близившегося совершеннолетия клан рисковал потерять девочку вообще: реши она, что желает самостоятельности — так и будет, никто не вправе возразить. Уйдёт в мир, станет жить по законам людей. Захочет выйти замуж за нормального человека — и выйдет. И тогда бабка надвое сказала, будут ли её дети одарёнными… Крепко подгадил клану тот вынужденный брак. Даже не состоявшийся. Ну — за что боролись…

Так что Миль появлялась в начале любого бала вместе с дедом и дядей, делала общий поклон, после чего разворачивалась и уходила. И никто уже не трындел ей про обязанности хозяйки бала. Считали за лучшее не травить девочке душу: как она ни храбрись, а нельзя быть очень довольной собою, навесив на пусть и самого большого негодяя даже абсолютно точно заслуженное им проклятие — если только ты не точно такой же негодяй, конечно. Марийса, например, прокляв сына, этого не перенесла…

Да и Миль, взгоромоздив на себя этакую вину, лишь на людях несла её совершенно невозмутимо — а в своих покоях поставила такую блокаду от любого подсматривания, что даже нимало нелюбопытных големов, занимавшихся уборкой в коридоре, от её дверей и стен натурально отшвыривало…

Нет, если она о чём и сожалела — то лишь о том, что никто не предупредил её заранее о реактивных свойствах любого проклятия: чем оно, проклятие, мощнее — тем больней бьёт отдачей… Особенно, если проклинаешь родного человека… Правда, знание этого закона

не спасло бы Гора от наказания, но хоть дало бы Миль возможность защититься… А так ей пришлось постигать способы защиты постфактум и ускоренным курсом. Спасибо ещё, основную часть отдачи приняла на себя Марийса… А остаточные явления в виде кошмаров по ночам да некоторых угрызений совести днём Миль научилась переносить довольно легко — тем более, что со временем они сходили на нет. Основным же средством лечения больной совести был старый бабулин постулат: «Умей отделять свои грехи от чужих — научись прощать себя — и живи дальше.»

Да это всё казалось ей теперь таким далёким и неважным по сравнению с предстоящей Игрой, в которой Юрий твёрдо вознамерился принять участие. Говорят, Игра затягивала.

Правила предписывали принять в ней участие каждому совершеннолетнему и закончившему обучение Изменённому мужского пола не меньше трёх раз в течение жизни. Если, конечно, он не являлся Главой клана, у тех во время Игры обязанности были иные. Да и обычно они к моменту коронации успевали не по разу принять в Игре участие, а некоторые и попадали на трон благодаря Игре… Женщин участвовать не обязывали — они всего лишь имели на это право. Но зато всякая незамужняя Веда, не участвующая в Игре и не обременённая потомством либо другими обязательствами, взамен участвовала в Лотерее, и призёры Игры могли потребовать её в качестве невесты.

Совет не зря нервничал: Миль твёрдо вознамерилась покинуть юридическое пространство клана и получить всю свободу, на какую могла претендовать. Надоело быть разменной монеткой в чужих… или, как в её случае — да пусть хоть и в родных руках.

Вот только дождётся, когда дядька вернётся с очередной своей забавы…

Миль нисколько не утешало, что эта Игра — уже вторая для Юрия. Она слишком хорошо знала, как любят подшучивать над людьми дядюшка Случай да тётушка Оказия… А уж Изменённые, Веды — были для этой шкодливой парочки излюбленным объектом для издевательств. Если могла с ними произойти какая-нибудь гадость — она непременно происходила.

Игры проводились в три этапа. Первый, общий — в условиях населённого города, и был относительно несложным. Основными требованиями для продвижения на следующий этап было не столько достичь заметных успехов, сколько: первое — не засветиться, второе — уцелеть, и третье — в зачётное время, не используя транспорта с двигателем, добраться до назначенного пункта. Горожан при этом разрешалось морочить как угодно, но — ни один человек не должен был пострадать никаким образом. Вот где игроки отрывались! Образовывая временные союзы и гордо путешествуя в одиночку, устраивая ловушки и уворачиваясь как от милиции, так и от соплеменников, попадая под удары боевых заклинаний и амулетов, используя всё, чему научились в Лицее и от родственников, они стремились донести на другую окраину города собственный жетон — и, по мере сил, лишить такой возможности соперников. Разумное ограничение запрещало применять любое оружие и убивать друг друга. Но никто не мог запретить неудачнику погибнуть случайно, от собственной глупости или неуклюжести…