Чудище

Я хотела остаться и посмотреть, но Отец настоял на том, что мне нужен отдых. Сегодня, день спустя, он продолжает хвалить меня. Я справилась. Я спасла ту девочку. Интересно, понравятся ли ей мои розы. Поливая кусты, я размышляю о цветах. Я сорву пару и подарю ей. С ними ее простая комната будет выглядеть мило. Розы все делают немного лучше. Я произношу слово роза, повторяя его вслух несколько раз, пока иду по двору. Что-то в том, как оно звучит, доставляет удовольствие. Почти успокаивает.

Я поднимаюсь по ступенькам башни, пристроенной к нашему дому, где на самом верху будут спать девочки. Это та же башня, где Отец много работал, чтобы создать меня. Каменные ступеньки не скрипят, но иногда во время сильного ветра внешняя отделка из дерева немного шатается. Вдоль вращающейся наверх лестницы есть маленькие круглые окошки, через которые лучи солнца освещают мне путь. В комнату наверху ведет тяжелая деревянная дверь, и чтобы открыть ее я использую ключ, висящий на стене. Когда я вхожу в комнату с белыми стенами, девочка уже проснулась и сидит на кровати, ее ноги свисают с края. Ее худенькая фигура освещена солнцем, проникающем через окно позади нее. Она всхлипывает и вытирает слезу со своей щеки. Я не забыла поплотней завернуться в плащ, так что я уверена, что она плачет, не потому что увидела меня.

– Что случилось? – спрашиваю я. Она плачет еще сильней и не отвечает. Ее изящные желтые кудряшки прилипли к влажным щекам, и своими тонкими руками она обхватила себя. Ее кожа одного единственного цвета, и ни один шов или болт не соединяет части ее тела вместе. Еще до того как я поняла что делаю, моя рука пробегает по одному болту, соединяющему шею и плечи. Конечно, у нее также нет и хвоста с крыльями, и мне начинают все больше нравиться мои. Они довольно полезные.

Я подхожу ближе и с радостью замечаю, что все признаки болезни прошли. Никаких нарывов, сыпи и жара больше нет, все просто исчезло. Отец очень хорошо делает свое дело.

Ее слезы кажутся бесконечными. Я склоняю голову на бок и смотрю на нее, потом протягиваю ей розы. Бутоны персикового цвета переходящего в темно-красный по краям лепестков. Отец называет этот сорт – роза Блаш.

Она не берет их. Смутившись, я кладу их на кровать перед ней. Она снова всхлипывает, берет одну и вращает ее маленькими пальчиками. Она знает, как не уколоться о шипы. Должно быть, они ей нравятся. Я нерешительно улыбаюсь.

– Мама… – шепчет она, и слезы снова текут из ее глаз.

– Мама? – повторяю я.

– Я хочу к маме.

Что-то важное, первостепенное нарастает внутри меня, полное печали и других эмоций, которые я не понимаю.

Мама. Мать. Она скучает по своей маме.

Скучала ли я по своей, когда находилась в той ужасной тюрьме? Я жалею, что не помню, но в то же время я благодарна за это. Я не хочу, испытывать ту боль, которую испытывает этот ребенок. Я падаю на колени перед ней.

– Ты в безопасности, – говорю я, но даже я понимаю, что для нее это ничего не значит. Она смотрит на меня, потом опять на розу.

– Мама любит розы, – шепчет она.

– А ты любишь розы? – спрашиваю я. Ее лицо меняется, и слезы с новой силой вырываются наружу. Она качает головой и швыряет розу через всю комнату. Лепестки рассыпаются по всему полу. Я не понимаю этого ребенка или ее странных эмоций. С какой стати ей выбрасывать такой замечательный цветок.

– Ким! – говорит Отец позади меня. – Что ты делаешь?

Я резко оборачиваюсь. Отец кажется взволнованным. Может быть, он думал, что я плачу.

– Я принесла нашему гостю цветы, – я хмурюсь, глядя на растрепанные бутоны на полу. – Но я не думаю, что он ей нравятся.

– Ким, ты не можешь привязываться к девочкам. А теперь усыпи ее и иди со мной.

Я киваю головой.

– Конечно, Отец.

Девочка бросается на подушку, так чтобы не видеть меня. Недолго думая, я жалю ее и покидаю комнату вслед за Отцом.

Я останавливаюсь в дверях, странной чувство зарождается у меня в груди. Мама. Это слово, что-то в нем – Переливающаяся голубая шелковая юбка. Я могу почувствовать материал между пальцев, и увидеть, как она движется подобно воде вокруг ног женщины. Мама. Первостепенное чувство из давних событий хлынуло потоком, угрожая удушить меня. Я хватаюсь за дверной проем, и с треском выпускаю когти, впиваясь в дерево. Оно пропадает так же быстро, как и появилось. Больше нет шелка, нет больше женщины, ничего кроме угасающего чувства знакомого присутствия. Я сбегаю вниз по ступенькам. Взгляд Отца успокаивает меня. Он наклоняется, чтобы опуститься руками на пол. Я поворачиваю голову и наблюдаю. Раньше я не видела, чтобы он так делал. С другой стороны, в башне я провожу мало времени. Я предпочитаю быть в саду или сидеть в кресле у камина в доме. Отец бормочет что-то, тянет на себя спрятанную в полу крышку, которая отодвигается и открывает лестницу. Он замечает, что я пристально смотрю.

– Пойдем. Тебя тревожат какие-то мысли. Ты можешь задавать вопросы, пока я работаю.

Мне это нравится. Отец создатель, ученый, как он говорит, но я никогда раньше не смотрела, как он работает. Я несусь вслед за ним вниз по ступенькам. Мои руки трясутся, и я задумываюсь, не от того ли это, что произошло в дверном проеме.

– Кого сегодня ты планируешь создавать, Отец?

Он подмигивает.

– Ты ешь столько яиц, что нам нужно еще несколько куриц.

Я хихикаю. Я ем очень много яиц. Это моя любимая еда, после кроликов.

Когда мы подходим к его лаборатории, я открываю рот от изумления. Она как зеркальное отображение комнаты наверху, до того как ее побелили и приготовили для девочек. Но эта комната так сильно отличается от нее. Пол и стены без окон отделаны холодным серым камнем. Около стены стоят длинные, прямоугольные, каменные ящики. Полки, заполненные странными стеклянными банками разных размеров, тянутся вдоль стен. В некоторых банках находятся сушеные травы, в других глаза и языки и что-то еще мясистое, что я не узнаю, плавающее в мутной воде.

Не смотря на то, что потайная комната башни расположена под землей, в ней высокий потолок. У меня над головой висит несколько скелетов созданий из моих сказок. Из любопытства, я протягиваю руку и пальцем дотрагиваюсь до кончика рыбьего хвоста прикрепленного к бедрам скелета похожего на человеческий.

Отец цыкает на меня.

– Ким, пожалуйста, не трогай. Они довольно хрупкие.

Не отвечая, я обхожу комнату и исследую каждый скелет по очереди. Один огромный, состоящий из нижней части тела лошади с головой и туловищем человека. У другого, череп похожий на кошачий, но тело какого-то чудовища гораздо больших размеров с лапами орла. Большинство из существ я не смогу назвать. Я обязательно проштудирую свои книжки, чтобы узнать о каждом из них.

– Что это? – я спрашиваю, указывая на один скелет с человеческим черепом и телом животного с хвостом как у насекомого. Жало на конце напоминает мне мое.

– Это мантикор.

– Что он здесь делает?

Выражение его лица становится серьезным.

– Они здесь для того, чтобы я мог их лучше сохранить и изучить. Они помогли мне найти лучший способ соединить части твоего тела, Кимера.

По моей коже пробежал холодок.

– Ты убил их?

– О, нет, дорогая. Я пытался спасти их. Колдун черпает магию из таких созданий. Некоторые люди размалывают их кости, чтобы получить магическое вещество, которое в них содержится, но я не мог позволить, чтобы это происходило с такими существами.

– Ты защищаешь их? – сказала я с облегчением.

– Точно. – Отец снимает крышку с одного из странных серых ящиков и тянется внутрь.

– Что это? – спрашиваю я.

– Холодные ящики. Они помогают вещам лучше сохраниться. Например, это. – Он достает из ящика мертвую, наполовину испорченную тушку курицы и кладет ее на каменный стол в центре круглой комнаты. За ней следует пара пушистых лап с копытами.

Заинтересовавшись, я робко подхожу к ящику и дотрагиваюсь ладонью до его стенки. Я резко отдергиваю руку. Он действительно холодный. Очень холодный. Замораживающий, что-то подсказывает мне.