Последний дракон

— Оставь. Их. Пусть. Воют.

Он сделал легкое движение рукой, и моя мать явно его поняла. Она протянула Кармиан листок бумаги:

— Он поставил на бумаге свою печать. Это законное неопровержимое свидетельство. Он прав, пусть их воют, но им ничего не поделать.

Кармиан смотрела на бумагу так, словно думала: она ее укусит. А потом сказала:

— Это же завещание!

Он кивнул — неуловимо короткий кивок. Он с величайшей скупостью использовал остававшиеся у него силы, будто старый скряга, что рассчитывает каждый грош.

— Ступай. В Дунарк. К одному. Гельту. В город.

Я ничегошеньки не понимал. Но Кармиан-то его понимала.

— Я не могу сделать это! Ты видел их там? Им даже в голову не придет отправиться домой без приказа. И ты думаешь, будто они могут решать, кому ими править? Нико, они этого не могут!

— Ты. Научишь. Их.

— На это уйдут годы. Вся жизнь уйдет на это!

— Да.

Он так долго глядел на нее, что она поняла: он так и думал, этого он и хотел. Этого он от нее и требовал. Вид у Кармиан был сокрушенный.

— Нико! Ты не можешь так поступить! Ты не можешь только… ты не можешь…

Мать беспокойно шевельнулась. Я знал, что она внимательно следит за Нико, за каждым признаком его усталости, за каждым самым мелким знаком грозящей ему опасности. Кармиан, заметив ее беспокойство, повернулась к ней:

— Ты спасешь его!

— Я делаю все возможное, чтобы помочь ему, — ответила мать.

Но то, что она вообще позволила Нико столько говорить, когда ему так худо… Я хорошо знал: она поступала так потому, что это нельзя было откладывать на завтра. И быть может, Кармиан тоже знала это.

Она снова глянула на Нико.

— Тебе это непонятно? — спросила она. — То, о чем ты просишь, — невозможно!

Он так долго молчал, что я было подумал: у него вообще нет сил. Но он собрался с духом:

— Ты. Сможешь!

И тут он закрыл глаза, а мать снова выгнала всех.

Весь вечер Кармиан ходила взад-вперед по крепостному двору, словно волк в западне. Вообще-то мне и самому этого тоже хотелось, но моя лодыжка по-прежнему болела. Мне пришлось молча сидеть и ждать.

— Пусть он только посмеет! — стиснув зубы, молвила Кармиан. — Пусть только посмеет умереть!

— Сдается мне, тебе не терпится стать хозяйкой замка? — горько спросил я. — Разве не это говорила Дина?

Она на миг остановилась, глядя на меня. Сегодня ее глаза были серыми, зелени в них не осталось совсем. Она помолчала, а потом ответила:

— Только с ним…

Уже начало светать, когда к нам вышли мать с Диной. Вид у обеих был смертельно усталый, а на лице у Дины были мелкие брызги крови, и большие пятна на белой блузке матери. Но хуже всего было то, что ни одна из них не смотрела мне в глаза.

— Я в горе, — сказала мать. — Мы сделали все, что в наших силах. Но этого было недостаточно.

Дина не произнесла ни слова. Она лишь смотрела на Кармиан.

Несколько кратких мгновений они смотрели друг другу в глаза.

А потом Кармиан повернулась и побежала по крепостному двору, вверх по лестнице к караульному мосту. Она прислонилась к брустверу, и даже издалека я видел, как содрогались ее плечи. Она плакала и плакала так, словно слезам ее конца не будет.

И только по-прежнему, будто окаменев, стояла, не произнося ни слова, Дина.

Могила героя

Два дня спустя мы хоронили его. Был тихий, морозный, ясный день, и туман наконец-то исчез. Обитатели замка и крепости стояли так безмолвно и неподвижно, что можно было подумать: они — каменные изваяния, если бы не их дыхание, что отчетливо виделось в холодном воздухе.

Шесть человек, чтобы нести его. Я бы охотно подсобил, но нога моя по-прежнему болела, и я не мог бы это сделать, не хромая. Астор Скайа и Ивайн Лаклан шли с носилками на плечах первыми.

Они облачили его в броню и шлем и положили сбоку меч, а щит, сработанный Тано, на грудь. По-прежнему видны были следы ударов, полученных во время поединка, — следы меча Дракана. Я лишь мельком разглядел его лицо, наполовину скрытое шлемом, лицо уже чужое и странное — уже не лицо Нико.

И меня охватило такое желание громко закричать и рассказать людям, что все это сплошная ошибка. Он вовсе не был таким. Они заставили его стать солдатом, а на свете не было ничего, что Нико ненавидел больше этого. Но так погребали героев, а Нико был мертвым героем.

Он бы разозлился на все это. На бой барабанов и звуки труб и фанфар, на все эти мундиры. Думается, только слова Дины, сказанные напоследок, пришлись бы ему по душе.

— Он говорил, что я должна рассказать вам о его последней воле, — произнесла она, и голос ее отчетливо прорезал воздух, хотя она не кричала. — У Дома Равнов нет больше наследника-мужчины. Дунарк остается без князя в замке-крепости. Однако же Нико желал бы… Никодемус Равн вступил в брак с Кармиан Гельтерс, и он изъявил свою волю: она станет владетельницей замка-крепости и будет править замком-крепостью и городом Дунарк. Это написано для тех, кто умеет читать, и заверено его печатью. Но я прошу всех вас подойти сюда и убедиться, что я говорю правду.

Кармиан стояла рядом с Диной, одетая в черное. Я впервые видел ее в юбке. Но хотя все не спускали с нее глаз, лицо ее не менялось. Она стояла прямая как свеча и глядя перед собой, но мне все же почудилось, будто она походит на хозяйку замка, да такую, которую не проведешь, с которой шутки плохи. А кроме того, когда ты глядел на Дину, ты знал, что каждое ее слово — правда, точь-в-точь такая, какую произнес бы Нико.

— Мы — свидетели этого! — торжественно и веско произнес Астор Скайа. И кое-кто из мужчин, в том числе из кланов Скайа, Кенси и Лаклан, ударили клинками о щиты, чтобы выразить свое одобрение воле усопшего.

— Спасибо, — проговорила Дина.

Я видел теперь, что она плакала, в первый раз с тех пор, как они с матерью вышли из палаты для хворых с безнадежной вестью. А потом Дина произнесла так тихо, что ее услышали только те, кто стоял совсем близко:

— Мне будет недоставать его.

Дел было невпроворот. Так наверняка бывает всегда после войны. Люди, у которых больше не было дома, люди, у которых больше не было работы или своего места на земле. Люди, которые утратили либо многое, либо всё… Четырнадцать рыцарей-драконариев остались в живых, нам это было известно. Трое из них, пользуясь суматохой, бежали, а одиннадцать сидели в острожных казематах Астора Скайа.

Обайн получил обратно свою Маери и возвратился домой в Арлайн. Портовый Местер заручился обещанием Мауди Кенси помочь ему в постройке нового судна. По взгляду Мауди я понял, что мне предстоит стать частью этой помощи. Кармиан и Предводитель собрали жалкие остатки драконовой рати и направили их в Низовье. Было и сопротивление, но большей частью ратники обрадовались тому, что у них снова есть кого слушаться. Я слышал, что они дали Кармиан прозвище — Львица — и заранее гордились ее строгостью. Думается, Нико был прав: она станет достойной владетельницей замка-крепости. Не такой, с которой можно быть запанибрата, но достойной. Может, даже лучшей, чем был бы сам Нико.

Я не мог с этим примириться. Мне казалось: это так несправедливо. Все остальные могли вернуться домой, но только не он…

Минуло еще два дня, прежде чем мы сами смогли возвратиться в Дом Можжевеловый Ягодник.

— Рикерт отправится с нами, — сказала Дина. — И Тано тоже.

Рикерт, да, это понятно. Но Тано?

— Кто этот Тано?

— Подручный Рикерта, — ответила Дина. Но, сказав это, она покраснела, и опять я не понял, что это значит на девичьем языке.

— Пусть только вздумает тебя обидеть, — сказал я.

— Не вздумает, — ответила она и сделала вид, будто эти слова ровно ничего не значат. — Однако же, Давин!..

— Да.

— Есть еще одно… Я знаю, ты разозлишься. Но тебе придется пообещать мне, что ты не скажешь ни слова вообще, покуда мы не окажемся в Доме Можжевеловый Ягодник.