Большая книга ужасов

– Опять Пожарная Машина панику сеет! – с усмешкой произнесла оказавшаяся рядом Луиза и поспешно отступила к стене.

– А почему Пожарная Машина? – полюбопытствовала я. – Потому что в красном костюме?

– Потому что фамилия у нее – Пожарская, – объяснила Луиза.

– К тому же чуть что, сразу начинает носиться, как во время пожара, и верещать громче, чем сирена, – добавил Антон и тоже отошел к стене коридора.

Увидев, что все вокруг быстренько расступились, я последовала его примеру. В следующую секунду из-за поворота на полном ходу вылетела уже знакомая мне завуч Алла Юрьевна и, не сбавляя скорости, ринулась в нашу сторону. За ней, энергично стуча по паркету высокими каблуками, торопливо следовала встревоженная Маргоша.

– Ну, дорогие мои, кто-нибудь может мне внятно и доходчиво объяснить, как оказались на выставке эти безобразия? – с негодованием провозгласила завуч, встав в проходе и отрезав нам путь к ведущей вниз лестнице.

– Какие еще безобразия? – раздался чей-то удивленный возглас.

– А вы как будто не в курсе! Вместо того чтобы, как все нормальные дети, изображать прекрасное, кто-то решил пошутить и сдал работы с невообразимо ужасными сюжетами! У-жас-ны-ми! И это самое мягкое определение, которое я сейчас могу подобрать, – сурово отчеканила Алла Юрьевна. – Кстати, Маргарита Викторовна, кто является авторами этих, с позволения сказать, шедевров упаднического искусства?

– Работы подписаны Антоном Сомовым, Луизой Сомовой и Радой Костровой, – тихо произнесла Маргоша. – Но я абсолютно уверена, что эти учащиеся не имеют к ним совершенно никакого отношения…

– Вот как? – с иронией воскликнула Пожарная Машина, но уже в следующий момент озадаченно взглянула на Маргошу. – Вы сказали, Кострова?

– Да, – негромко ответила та. – Внучка Анны Станиславовны.

– Так-так… – заметно сбавив тон, в явном замешательстве произнесла завуч и неуверенно взглянула на Маргошу. – Полагаю, что решение данного вопроса все же должно находиться в компетенции директора лицея, не правда ли, Маргарита Викторовна?

– Думаю, вы правы, – кивнула та.

– Вот и славно! – с облегчением, словно сбросив с плеч непосильную ношу, произнесла Алла Юрьевна и энергично зашагала по коридору в сторону бабушкиного кабинета.

Все стояли в недоумении, когда из кабинета вышла наша математичка.

– Кто-нибудь может мне сказать, что здесь происходит? – поинтересовалась она.

Маргоша тем временем повернулась в сторону уже заворачивающей за угол Аллы Юрьевны с явным намерением отправиться за ней.

– В чем дело, Маргарита Викторовна?

– Я сама ничего толком не могу понять. Представляете, кто-то подменил работы наших учащихся на выставке рисунков, – ответила Маргоша и бросилась догонять Пожарную Машину.

Ребята стали расходиться, а наша троица приходила в себя. Что все это значит? Что за ужасные сюжеты? Мы переглянулись. Я вдруг почувствовала неясную тревогу и торопливо выдохнула:

– Пойдемте!

– Куда? – в унисон воскликнули двойняшки.

– На выставку наших бесценных шедевров, куда же еще? – удивилась я их непонятливости.

– Все, поздняк метаться, – ответил Антон. – Оригиналы уже давно осели в частных коллекциях!

Луиза хихикнула, а мне стало еще неуютнее, и я добавила серьезно:

– Где она тут у вас находится?

– Наверху, в актовом зале, – ошеломленно сказала Луиза. – Но нам-то туда зачем идти? Я уверена, это какая-то ошибка.

– А я думаю по-другому, – мрачно бросила я, ощущая в груди неприятный холодок. – Вы идете?

– Хорошо, пойдем! – сдвинул брови почувствовавший неладное Антон, и мы зашагали по коридору в сторону ведущей на третий этаж лестницы.

– Слушай, у меня такое предчувствие, что это как-то связано с тем, что ты собиралась мне рассказать! Я угадала? – спросила меня Луиза, когда мы, перепрыгивая через ступени, преодолевали лестничные пролеты, ведущие к актовому залу.

– Угадала, – ответила я, оказавшись на площадке, в глубине которой виднелась дверь. В том, что именно за ней находилась выставка, можно было не сомневаться, потому что рядом с неприступным видом, скрестив на груди руки, стояла Арина Родионовна. Сейчас она нисколько не напоминала добродушную няню великого поэта, какой ту обычно изображают в книжках для детей. Ее решительный вид не оставлял нам никаких шансов на проникновение за границы вверенной ей территории. Кроме одного. И его нужно было во что бы то ни стало использовать!

– Здравствуйте, Арина Родионовна! Мне сейчас бабушка позвонила и попросила кое-что уточнить, – сообщила я бдительной уборщице, усиленно ломая голову, смогу ли сейчас что-нибудь вразумительно объяснить по поводу будто бы данного мне бабушкой мифического поручения.

К моему великому изумлению, Арина Родионовна, отодвинув с линии обороны наполненное водой ведро и, на мое счастье, не углубляясь в дальнейшие расспросы, распахнула передо мной дверь.

– Ну, заходи, раз надо. Эти одинаковые с тобой?

Пытаясь оправдать свой не очень хороший поступок утешительной мыслью об использовании лжи во благо, я кивнула, просочилась вместе с двойняшками в актовый зал и тут же увидела рисунки. Закрепленные на вертикально натянутых капроновых шнурах, они занимали всю правую стену просторного помещения. Их было много. Сотни три. Не меньше. Но я каким-то непостижимым образом, словно ведомая находящейся внутри меня магнитной стрелкой невидимого компаса, уверенно подошла ко второму ряду от окна. Они были там.

На одном из этих рисунков был изображен автомобиль. Тот самый… Сверхскоростной, с мощным супердвигателем, бронированным покрытием и пуленепробиваемыми стеклами. Запросто выдерживающий, по словам Антона, огонь штурмовой винтовки и взрыв гранаты. Правда, сейчас, изрешеченный крупными, похожими на пулевые, отверстиями и со смятым в гармошку от столкновения с кирпичной стеной капотом, он больше всего походил на груду металлолома…

На другом рисунке красовался мрачный пейзаж. Хотя, конечно, слово «красовался» здесь было неподходящим. Потому что ничего красивого на висящем прямо на уровне моих глаз листке бумаги я не обнаружила. Пейзаж, который я подавленно рассматривала, меньше всего напоминал мне тот, прежний, с веселеньким голубым небом, облачками и стройной березкой. Сейчас все было совершенно другим: и серое, пропитанное многодневным дождем небо, низко висящее над свинцовой водой, и поредевший сухой камыш, и неприветливый, давно успевший сбросить листву лес. Но самым жутким было дерево, стоящее на месте молодой березки! Голое, кособокое, похожее на взметнувшуюся из недр земли гигантскую клешню неведомого чудовища… И на самом длинном и толстом суку этого ужасного дерева висела веревочная петля, которая, казалось, зловеще раскачивалась в ожидании неминуемой жертвы под порывами промозглого сырого ветра…

На третьем рисунке можно было различить утопающий в темноте пустынный пляж. Чернильно-синее небо почти сливалось с черной гладью воды, в которую вонзался нижний край серебряного лунного серпа. Его дуга отражалась в зеркале ночного моря, а в самом центре этого отражения отчетливо виднелись поднимающиеся на поверхность пузырьки и расходящиеся в стороны круги, не оставляющие никакого сомнения в том, что лишь несколько мгновений назад над чьей-то головой безжалостно сомкнулась словно впитавшая в себя ночную тьму морская вода…

Застыв перед экспозицией, я молчала, пытаясь осмыслить то, что сейчас видела, и с ужасом понимала, что моя догадка подтвердилась. Я смотрела на наши рисунки! Правда, сейчас они были совсем другими… Не такими, как вчера. Пугающими, бросающими в дрожь и при этом очень правдоподобными! А в том, что они принадлежали именно нам, даже не стоило сомневаться…

В нижней части каждого из них были отчетливо видны аккуратно выведенные надписи.

Антон Сомов.

Луиза Сомова.

Рада Кострова.

– Что это? – первым нарушил молчание Антон, переводя взгляд с одного рисунка на другой. – Кто-нибудь понимает, что это за фигня?