Сказки Севки Глущенко

так… Но может быть, и не так? Севка знал, что на войне бывало всякое.

Может быть, и этот поэт не раз чудом спасался от смерти…

Поэт стеснялся. Немного заикаясь, он объяснил «товарищам второклассникам», что еще до войны, в школе, очень любил писать стихи. И даже на фронте, когда вроде бы уж совсем не до этого, он всё равно их писал. Для армейской газеты и просто так, для товарищей. Как-то само это получалось. И даже воевать от этого было чуточку легче.

– Вот до смешного доходило, ей-богу: недалеко снаряды грохают, может накрыть в любой момент, а в голове строчка вертится. Думаешь, как бы ее в стихи загнать… – Он виновато улыбнулся, дернул приподнятым плечом. – Ребята наши… ну, товарищи, с которыми в батарее был, меня дразнили: «Сашка, тебе бояться некогда, ты во время обстрела поэмы складываешь…»

– А вы правда не боялись? – спросила вредным голосом Людка Чернецова.

– Чернецова! Когда спрашиваешь, надо руку поднимать!

– Да не надо, – торопливо сказал поэт. – Почему не боялся? На войне все боятся, жизнь-то одна.

– Это трусы боятся, а смелые – нет, – заспорил Витька Каранкевич. Он был не очень умный.

– Каранкевич!

– Нет, – сказал поэт, – все боятся. Только трусы бегут, а обыкновенные люди воюют.

– А вы не бегали? – без насмешки, а скорее с опаской спросил Владик Сапожков.

– Сапожков! Сейчас вылетишь из класса!

Поэт сказал, будто извиняясь:

– Куда побежишь, если ты командир орудия, а потом командир взвода… Ты побежал – за тобой взвод, потом батарея, потом вся позиция начнет откатываться. А кто воевать будет? Конечно, если дают приказ отходить – это другое дело. А без приказа не положено…

– Значит, вы смелый, – с удовольствием сказал Сапожков. Он выяснил для себя всё, что хотел.

– На войне смелых солдат столько, что не сосчитать. Им и полагается быть смелыми… Я про другое хочу сказать. Я ребятишек видел таких, как вы… Ну или чуть побольше. Им тоже воевать пришлось. Вот это герои, честное слово. У меня про одного стихо-творение есть. Если хотите, я могу…

Все, не слушая Гету, закричали, что, конечно, хотят! И Севка закричал. Поэт ему нравился. Он был, разумеется, герой, только очень скромный. И про трусость и смелость говорил то же самое, что Севкин сосед Иван Константинович, значит, всё правильно.

Севка слушал поэта, машинально макая перо в непроливашку (он забрал ее у Альки). Так же машинально выводил злосчастную букву «Ю». Потому что это было не главное. Главное – стихи живого поэта, который читал их негромко, без особого выражения, но очень понятно.

В стихах рассказывалось, как наши освобождали от немцев маленький город.
Горели дома от воздушной атаки. Враги огрызались всё реже и реже… По мерзлой дороге с гуденьем и скрежетом К окраине шли краснозвездные танки…

Но на пути у танков оказалась немецкая батарея. Она открыла такой огонь, что не пробиться. И тогда к танкистам – сквозь разрывы – пробрался с окраины мальчишка. В рваных сапогах и, несмотря на холод, в одной рубашке.