Дорога, которая не кончается

Пролог: Бесконечная дорога

Эпизод XIV: Багряные сны

Эпизод XV: Умирающий мир

Эпизод XVII: После победы

Эпизод XVIII: Беглецы

Эпилог: Сказание о Потерянном Острове

Реприза: Случайные встречи. (Елена Назаренко)

Пролог: Город-Нигде (Екатерина Ливанова)

Эпизод XX: Гаснущие звезды (Елена Назаренко)

Эпизод XXI: Город-Нигде. Спасение (Екатерина Ливанова)

Эпизод XXII: Попытка возвращения

Эпизод XXIII: Дождь

Эпизод XXIV: Очевидцы

Эпилог: Сияющая сфера

Пролог: Шпага

ноябрь 1991 — март 1992, март 1994

текст — Лев Лобарев, 2004

текст — Лев Лобарев, Елена Назаренко, Екатерина Ливанова, 1991–1994

Пролог I: «Мне нужен спутник…»

(Вы не видели здесь человека… странного… как я?..)

Одиннадцать ступенек вниз. За порогом полуподвальчика тепло и тихо. Душный «предбанник» как обычно светел и пуст. Дверь открыта, несмотря на ставшую уже привычной пришпиленную к ней бумажку «Закрывайте двери!». Здесь почему-то всегда пахнет краской, свежими опилками и аптекой.

В коридоре по воскресному пусто и тихо. Внутри нет ни души, и с улицы не долетает ни звука. Гр`язно-желтые стены привычно переходят в грязно-белый потолок. Обитая кожзаменителем дверь в конце коридора, естественно, закрыта. Дверь в турнирный зал, естественно, распахнута настежь.

В дальнем углу зала, опираясь спиной о стену, сидит на корточках светловолосый парень в сером свитере и белой ветровке. В руках он с брезгливым интересом вертит деревянный меч.

В зал заглянул тренер.

— А… Вы кто? — спросил он почему-то чуть тише, чем обычно.

Тот отложил меч и сказал:

— Допустим… Странник.

Тренер скорее всего его не понял.

— А… вам кого, собственно? — снова вопросил он.

Странник ответил, что никого. А когда тренер, пожав плечами, повернулся, чтобы уйти, спросил:

— Это вы, значит, и есть Боб?

Тренер Боб буркнул что-то вроде: «Да, но я занят».

Странник прищурился:

— Вы, говорят, здорово работаете клинком?

Тренеру захотелось спросить, кто говорит, но он не спросил. Однако показать свою удаль был, как обычно, не прочь. Оглядев Странника, решил: хиловат. Потом уточнил про себя: «Хиловат, но ловок».

Но тут за обитой кожзаменителем дверью зазвонил телефон. Боб сказал: «Я сейчас» — и ушел. А когда вернулся, Странника уже не было. Деревянного меча не было тоже. Вместо него, аккуратно прислоненный к стене, стоял тяжелый темный клинок с частыми выщербинами на тусклом лезвии.

Боб долго медлил в дверях, прежде чем решился войти. Потом хотел взять меч в руки, но не взял. Не решился. Не из страха, конечно, но…

На счастье, за кожаной дверью вновь раздался телефонный звонок.

…А потом он будет сидеть в соседней комнате и пить крепкий чай из помятой кружки. На столе будет разломанный батон, полупустая банка старого варенья, блестящий самовар в водяной лужице, набежавшей из плохо закрученного краника. И, конечно, кто-то вбежит, завопит весело и нечленораздельно, оторвет кусок булки и исчезнет. Только, ненароком приложившись измазанной ладонью, оставит на столе омерзительно бурое пятно, к счастью, воняющее краской.

Странник будет с непонятной иронией посматривать на всю эту суету и брезгливо терзать гитару. Гитара едва работает, на ней только пять струн, шестая потеряна неизвестно когда.

Если в дверь заглянет тренер Боб, то он тихо постоит минуту, потом повернется и уйдет. А если зайдет местный комиссар — Димка — то он останется и сядет. Может, отщипнет кусочек хлеба, может, выпьет чаю, если кто-нибудь из девчонок догадается ему налить.

Они будут слушать Странника. А Странник будет травить байки — сначала смешные, потом — странные, а потом такие, от которых захочется плакать. А потом скажет:

— Мне нужен спутник.

Все они будут молча смотреть на него, не зная, говорит ли он серьезно или это прелюдия к очередной байке. Тогда пальцы Странника пробегут по струнам ожившей гитары. Новая мелодия окажется дивно нездешней — и знакомой до боли в сердце. Но никто не сможет ее вспомнить. Дима мысленно поморщится — не может быть, чтобы он не помнил какой-то мелодии, а вот ведь…

Странник запоет… И песня эта покажется каждому неожиданно близкой, будто часть твоей души, доселе неизвестная тебе самому. В ней смешаются звон боя, и ярость поражения, и гордость победы, и тревожная тишина ночи, и жажда чего-то неведомого, и пронзительный, настойчивый зов дальней дороги… Песня тоже будет очень знакомой, но…

Странник оборвет мелодию на середине фразы резким аккордом, подождет, пока гитара затихнет, и прижмет ладонью струны.

— Мне нужен спутник, — повторит он. Оглядит заторможенно-внимательные лица слушавших.

И снова никто не поймет, что значат эти слова. На время в комнате повиснет тишина, потом все разом загомонят с непонятным стыдливым облегчением и торопливо рассосутся. Кто-то займет кресло, кто-то устроится на столе, двое выйдут.

Дима спросит, чья была песня. Назовет пару имен, но, конечно, ошибется. Странник ответит цитатой: «"Святой Мика!» — вскричал воспламененный отец Гаук. — «Чьи это стихи?» — «Мои», — сказал Румата и вышел». Дима немедленно изречет в ответ что-нибудь вроде: «А почему бы двум бла-ародным донам…» Странник не ответит. Дима пересядет к остальным — туда, где он — кумир.

Странник, усмехаясь, допоет песню — тихо, почти про себя, едва касаясь пальцами струн. А вскоре у него резво отберут гитару и запоют что-то свое, хорошее, до унылости привычное.

Странник посидит еще немного, закрыв глаза и привалившись спиной к батарее. Потом встанет, не торопясь, выйдет. Оказавшись на улице, постоит минуту, отвернувшись, глядя на соседний дом и словно собираясь с мыслями. Потом натянет на плечи ветровку, поднимет узкий воротник и, сгорбившись, уйдет в подворотню.

А в подвальчике никто так и не сможет вспомнить, что же рассказывал незнакомый светловолосый парень. Только навязнут в мыслях неизвестно откуда взявшиеся строки:

Непонятные слова. Слова из недопетой песни.

Пролог II: Сказки Короля Льелиса

(Из собрания «Сказки Короля Льелиса, записанные и обработанные придворным сказителем Стаахтом со слов постояльцев королевского трактира «Свет Звезды» для юного Наследника к празднику Лета года 4212 правления Владыки Всех Светил Короля Льелиса»).

Его знали все. Он ходил по дорогам страны, помогая тем, кто нуждался в помощи. Он писал прекрасные стихи. И никогда не отказывался читать их — в кабаке ли, на площади. У него везде находились слушатели. А если поблизости случалась гитара, он брал ее и пел. И как в душе у него не иссякал запас тепла, так не иссякал запас его песен.

Его знали все. Во всех Городах, на всех Дорогах. И его любили. Его называли Менестрелем, называли Странником, называли Поэтом. И все это было правдой, потому что в каждой песне он оставлял частичку своей души.

Но однажды среди своих слушателей он увидел Человека С Холодными Глазами. Тот смотрел на Поэта, укоризненно качая головой. А когда Поэт вернулся на место, окончив песню, подсел за его столик.

— Вы пишете неплохие стихи, — сказал он, и его внимательные серые глаза уставились на Поэта. — Да, неплохие. Но вы же совсем не умеете их писать!

Поэт улыбнулся и пожал плечами.

— Но пишу, — просто сказал он. — И людям нравится. А что еще надо?

— Нет, — проникновенно сказал Человек С Холодными Глазами. — Вы должны научиться! И я вас научу. Я знаю, как это сделать! — и собеседник Поэта наконец отрекомендовался: — Я — Ученый.

Он привел Поэта в Городскую Академию. И объяснил, как надо писать стихи. Он свел все до единой строки стихов Поэта в таблицы, рассчитал их, подвел математическую базу и доказал, что они несовместимы. И что совмещать их — кощунство!