Планета имени шестого "Б"

— А вдруг твой дед опять куда-нибудь исчезнет? (Когда чего-то очень хочется, то нытье может стать главным аргументом.) Полтора года назад ты тоже хотел нас познакомить, а его срочно вывали на тушение пожара в республику мыслящих комет. Получается, что у моего лучшего друга дед — герой, а я только на голограммах его и видел. Думаешь, не обидно?

— Обидно, — признал Маковка, пряча глаза. Еще немного, и он согласится.

— А я разве выдал тебя Пифии, рассказал про голосистую жвачку? Прочитай она, что ты написал про лингвистику, тебе до самых осенних каникул космоса не видать!

Маковка вздохнул, закинул за плечо сумку с книгами и мнемокристаллами, скроил вдохновенную гримасу и скомандовал:

— Лиселя на фок-мачту «Катти Сарк»!

Если долго сомневаться, то можно вообще ничего не сделать. Мой девиз: меньше слов — больше неожиданностей. А с неожиданностями жизнь веселее. Лифт опустил нас на цокольный этаж. Сидевшая у выхода из школы Капитолина, робот-вахтер, отложила в сторону недовязанный носок.

— Отметили, никак, у вас телекинетику-то? — подозрительно пыхнув фасеточным глазом, спросила она.

— Да нет, — бодро соврал я, — просто нас учительница попросила спрятаться где-нибудь в радиусе трех километров. Нас будут разыскивать по длине биомагнитных волн. На оценку. А что, дождя нынче не было?

— Дожжа не было, а польта одевайте — студено, — приказала Капитолина. Раньше она работала у профессора-диалектолога, специалиста по исчезнувшим уральским и сибирским говорам. Капитолина ездила с ним в экспедиции в XIX и XX века, где и нахваталась таких вот оборотов. По ее словам, все известные школьные вахтеры и эстрадные юмористы прошлого разговаривали на исторически подлинном русском языке, секреты которого ныне утеряны. Впрочем, нам ни к чему было задерживаться и переубеждать Капитолину, хотя сейчас не XX век, а термокуртка — не первобытное пальто. Еще, чего доброго, захочет выяснить в учительской, действительно ли нас отпустили с урока в научных целях.

Мы шмыгнули в дверь, взяли на школьной стоянке по аэропеду и взлетели над улицей имени изобретателя радио Попова. Дача у Маковки где-то в районе Пальников, поэтому с полчаса придется покрутить педали. Хорошо, что ветер не встречный, дует в спину, подгоняет аэропед.

Я взглянул вниз. На главной артерии города начинали цвести уральские морозостойкие лопухомагнолии. Сад культуры и отдыха давно превратился в сплошной зеленый купол, скрывающий под собой многочисленные аттракционы, вольеры с искусственно выведенными звероящерами пермского периода палеозойской эры, ВПП с действующей коллекцией древних поршневых и реактивных самолетов.

Когда мы пролетали над исторической частью города, где сохранились здания XVIII века, Маковка подрулил поближе ко мне и толкнул локтем: смотри!

Все ясно. Капитолина получает посылки из прошлого. А вчера она жаловалась нам, что кто-то «стырил» у нее «фунт махорки». Вот они, похитители — два второклассника из нашей школы. Поднялись на двухместном монгольфьере в воздух и… курят. Пролететь мимо такого возмутительного факта было невозможно. Мы свернули к монгольфьеру.

— Вы это чего? — грозно спросил я.

— Не стыдно? — поддержал Маковка.

Наше появление не смутило курильщиков.

— Тс-с! — сказал один из них. — Не мешайте, идет эксперимент.

С этими словами он сделал глубокую затяжку, выпучил глаза, позеленел и, страшным усилием сдерживая рвущийся кашель, принялся судорожно теребить верньеры портативного рентгеноскопа.

Второй, окутанный сизым дымом и витками проводов, записывал свою энцефалограмму.

— Немедленно прекратить, — зловещим тоном сказал Маковка.

— А чего? — басом отозвался «рентгенолог». — Капитолине можно, а нам нельзя? Тем более с научной целью. Мы исследуем влияние никотина и радиоактивного плутония на человеческий организм.

— Капитолина — робот, ей табак вреда не принесет, — я пытался скопировать печально-наставительный тон Пифии Андреевны. — А вы, как существа белковые, должны сейчас же выплюнуть свои вонючие соски. Иначе по шеям наподдаю.

— Я сам тебе наподдаю, — отозвался обладатель солидного баса и окутался ядовитым облачком. — Сами с уроков сбежали. У вас, в шестом, сейчас телекинетика, я знаю.

От возмущения я замолк и оглянулся на Маковку.

— Шат ап! — скомандовал курильщику нерастерявшийся Маковка. Он любил вворачивать в разговор словечки на малораспространенных языках. Произведя впечатление своим безупречным инглишем, он направил на второклассника гипнотический взгляд. Бумажная трубочка с дымящейся махоркой выскользнула у того изо рта, а вместо нее влезла невесть откуда взявшаяся поливитаминная карамелька.

— Давай сюда махорку! — скомандовал маковка, протягивая руку.

Не дожидаясь следующего сеанса телекинеза, второклассники беспрекословно сдались на милость победителей. Холщовый мешочек с надписью «КИСЕТЪ» перекочевал к Маковке.

— Отдам Капитолине, — засовывая кисет в сумку, пообещал он. — А теперь давай, Ян, жми. Успеем как раз к обеду. Мама в честь деда готовит окрошку. Гуд бай, чилдрен!

И мы стремительно помчались от монгольфьера с обескураженной малышней.

Вот за что уважаю Ксению Карповну, маму Маковки, так за отсутствие дедуктивных наклонностей. «А, мальчики, добрый день. Ну-ка бегом умываться, и за стол». Никаких каверзных вопросов: «Почему так рано из школы, что получил по телекинетике?» И последующих гибельных разоблачений: «Ясненько, опять сбежал. Говоришь, на «Кольцо — 6» с классом собираешься?»

Перед обедом — короткая экскурсия в дачный серпентарий. Карликовый питон скатался в клубок Мёбиуса и дремлет, а бесхвостая пасифианская жвачка смотрит, как черепаха давится пузырями, гроздьями выпирающими изо рта.

И вот мы с Маковкой сидим за столом и ждем появления легендарного деда. Ксения Карповна разливает окрошку. Анатолий Львович шуршит стереографической газетой, нашептывающей ему последние новости. А тот, из-за которого мы все здесь собрались, все не появляется.

— Папа! — Ксения Карповна стучит поварешкой о супницу. — Готово!

— Иду! — раздается из комнаты наверху, и на лестнице, ведущей со второго этажа в столовую, появляется ЛЕВ ИЛЬИЧ МАКОВКИН. У него красное, обветренное лицо. Рыжая борода поднимается лохматой куделью до самых висков, где начинается обширная, тоже обветренная лысина. Кольцо в левом ухе. Умопомрачительная форменная куртка с эмблемой Космофлота. Белые шорты с огромной кобурой на боку — там настоящее грозное оружие космических первопроходцев, лаузер калибра 22, 4 мм. Черная бархатная повязка вместо галстука — она закрывает шрам, полученный в стычке с рубиновым Трысьбой, атаманом шайки космических пиратов.

Сердце мое замерло от восторга.

Дед спустился по лестнице и подошел к столу.

— Привел своего товарища? — спросил он у внука. — Ян тебя зовут? (Это уже мне.)

В моей ладони очутились поросшие рыжими волосами пальцы. Я робко и благоговейно пожал их, но потом вспомнил, что мужское рукопожатие должно быть энергичным, и изо всех сил стиснул длань Льва Ильича.

Дед сел за стол и устремил взгляд на внука.

— Как жизненные успехи?

— Уандерфул! — радостно отрапортовал Женька и ухнул в рот огромную ложку, ощетинившуюся перьями зеленого лука. — Фше ф погном погядге!

— Олл райт, — с удовлетворением сказал дед, хлопнул над своей тарелкой в ладоши, потер их и деятельно взялся за ложку.

На десерт были поданы винтоплодные цвурги. Удивительный гибрид, выведенный селекционерами Эвтерпы. Плод полагалось есть, постепенно поворачивая, виток за витком. При этом вкус постепенно менялся — от дынного зефира до винограда «Изабелла». Анатолий Львович, впрочем, начал откусывать попеременно с обоих концов, поглядывая в газету, которую он разложил на коленях. Он всегда был такой рассеянный, когда возвращался из своего Института Времени после командировок в XXXVII век.

— Ну-с! — сказал Лев Ильич, когда принялись за контрастный меркурианский кофе (бурлящее горячий — ледяной — снова кипяточный; перепад температур соответствовал условиям ближайшей к Солнцу планеты), — теперь перейдем к делам насущным. Женя, Ян, милости прошу наверх, в мою комнату.