Гроб на колесиках

Опомнившись, я схватил Настю за руку и стал тянуть назад, отвоевывая девочку у сопящей от натуги Зеркалицы. Теперь она вся видна была в стекле – багровая старуха с носом, желтым и бугристым, как лимон. Она ругалась и плевалась, требуя у меня, чтобы я отдал ей девочку.

– Пус-с-сти! Пус-сс-ссти! – шипела она. – Я поселюсь в ее молодом теле! Не хочу быть старухой! Я всегда мечтала о таких волосах!

– Обойдешься! Хочешь волосы – наколдуй себе парик! – Я уперся ногой в край зеркала, и сантиметр за сантиметром принялся отвоевывать Настю у Зеркалицы. Старуха сражалась, как тигр. До чего же ей не хотелось расставаться со своей добычей!

Я уже торжествовал победу, как вдруг услышал сдавленный крик Насти.

– Кобра! Кобра!

Браслет на запястье у Зеркалицы превратился в змею, которая быстро ползла по руке к дрожащему огоньку свечи.

– Ну вот и все, сладенькие! Теперь вы мои!

– Ягге! Вытащи нас отсюда! Ягге! – завопил я что было мочи.

В тот же миг кобра обвила ладонь Насти и дотронулась до свечи своим раздвоенным языком. Огонек в последний раз дрогнул и погас. Комната утонула во мраке, в котором далеко разнесся ледяной хохот Зеркалицы.

Что было дальше, я уже не помнил.

Я очнулся. Ягге, склонившись надо мной, с беспокойством терла мне лоб и щеки мокрым полотенцем.

Обнаружив, что я смотрю на нее, Ягге залучилась добрыми морщинками.

– Очнулся? А я, старая, испугалась. Почитай уж час с тобой вожусь. Все перепробовала, а ты лежишь, как бездыханный!

– Где... Зеркалица?

Мне страшно хотелось пить. Едва помещаясь во рту, распухший язык цеплял сухие губы, будто наждак.

– Как где? В зеркале, где ж еще ей быть, окаяшке носатой! Отбила я вас у этой толстой мымры!

Сжав сухонький кулак, Ягге погрозила стеклу, завешенному черной простыней. Подслушивающая за стеклом старуха с лимонным носом оскорбленно фыркнула.

Вспомнив о Насте, я привстал и огляделся. Девочки нигде не было. От дурного предчувствия у меня закружилась голова.

Ягге легонько толкнула меня пальцем в лоб.

– Что, голубок, нравится она тебе? Втрескался по самые по уши?

– Кто втрескался? – возмутился я, почувствовав, что щеки у меня начинают буреть.

Старушка едва слышно засмеялась, и я понял, что одурачить отставную богиню мне не удастся.

– Что с ней? – спросил я.

– Не тревожься! Раньше тебя очнулась. Так что еще неизвестно, кто из вас девица красная.

Дверь комнаты, скрипнув, открылась, и появились Вурдик, Настя и Утопленник. Несмотря на многочисленные покрывавшие его пластыри, мой братец вовсю ухлестывал за Настей.

– Я еще не рассказывал, что бросился от любви с моста? – разглагольствовал он.

– Ты сбросился с моста? Зачем ты это сделал? – слегка кокетничая с ним, спросила девочка.

– О! – оживился Утопленник, получивший возможность рассказать свою любимую историю. – Мы – я и моя девушка – шли по Кузнецкому мосту. Здоровенный такой московский мост, если кто не знает. Она сказала: «Если любишь – спрыгни!» Я сгоряча и скаканул. И уже в полете понял, что совсем не люблю ее. Но, сама понимаешь, было уже поздно. Нырнул на том свете, вынырнул на этом.

«Вот паразит! Вешает ей лапшу на уши!» – подумал я раздраженно, испытывая желание запустить в него чем-нибудь тяжелым. На счастье Утопленника, ничего тяжелого поблизости не обнаружилось.

– Кхе-кхе! – громко откашлялся я.

Услышав мой кашель, Утопленник сразу все просек и соблаговолил меня заметить.

– О, наш отважный рыцарь прочухался! Какое трогательное и вместе с тем поучительное зрелище! – выспренно произнес он и картинным движением отбросил назад свои длинные космы.

Настя засмеялась. Я не нашелся, что ответить. Почему-то в те минуты, когда нужно быстро пускать в ход язык, я всегда торможу. Когда же наконец придумываю, что ответить, оказывается, что отвечать уже некому и шанс упущен.

– Ну что, будешь вставать или еще покорчишь из себя умирающего лебедя? – продолжал донимать меня Утопленник.

Внезапно лицо Насти, до этого с улыбкой прислушивающейся к нашей перебранке, изменилось. Она подошла к зеркалу и, присев, подняла огарок свечи. Фитилек был глубоко вмят в воск змеиным языком.

– Что теперь будет, Ягге? Это плохо? – спросила она.

Помедлив, старушка кивнула.

– Это скверный знак. Он означает, что ваши жизни висят на волоске и каждое мгновение могут погаснуть, как этот фитилек. И Зеркалица это знает. Так я говорю, лимонноносая? – Ягге чуть повысила голос, обращаясь к зеркалу.

За черной простыней победоносно захихикали.

– Мне нужно тело девчонки! Я поселюсь в нем и буду расчесывать волосики! А девчонке я, так и быть, отдам свое старое тело с желтым носом! – услышали мы писклявый голос.

– Не стану я с вами меняться! Сами сидите со своим носом! – возмутилась Настя.

Черная простыня зашевелилась.

– Отдашь, милочка, еще как отдашь! Еще рада будешь обменяться. На рассвете за вами придет Оскаленный Мертвец. Посмотрим, как вы тогда запоете, сладенькие мои!