Во имя справедливости

— Вот и я.

— Что вам нужно?

— То же, что и обычно. У меня к вам есть вопросы.

Фергюсон отворил дверь, и Кауэрт вошел в квартиру. Оказавшись в маленькой гостиной, журналист быстро огляделся по сторонам, стараясь запомнить увиденное.

— Выпьете кофе, мистер Кауэрт? — спросил Фергюсон. — Еще у меня есть шоколадный торт. Хотите кусочек?

— Нет.

— А я хочу.

— Так пейте, ешьте!

Фергюсон исчез в маленькой кухне и несколько минут спустя появился оттуда с чашкой кофе и с тарелкой, на которой лежал торт. Тем временем Кауэрт выложил на стол свой магнитофон. Фергюсон отрезал себе кусок торта блестящим стальным охотничьим ножом с шестидюймовым лезвием и положил нож на стол.

— Любопытный у вас кухонный нож, — заметил журналист.

— Скорее полезный, чем любопытный, — пожал плечами Фергюсон. — В этом районе часто грабят. Обычно это делают наркоманы. Им нужны деньги на кокаин и героин. Наверное, вы заметили, в каком милом райончике я живу.

— Заметил, — кивнул Кауэрт.

— Тут требуются средства самообороны.

— А в каких-нибудь других целях вы этот нож используете?

Фергюсон усмехнулся. Кауэрту показалось, что он смеется над ним так, как младший в семье смеется над старшим братом, потому что знает, что родители все равно примут его сторону.

— В каких же других целях прикажете его использовать? — пробормотал Фергюсон. — Разве что колбаску порезать. — Он глотнул кофе. — А вы — ранняя птаха! Чуть свет, а у вас уже вопросы. Ну задавайте!.. Кстати, вы один? — Фергюсон подошел к окну и выглянул на улицу.

— Один.

Фергюсон повернулся к журналисту:

— Я жду ваших вопросов, мистер Кауэрт.

— Вы разговаривали со своей бабушкой?

— Я несколько месяцев не видел никого из Пачулы. У моей бабушки нет телефона. У меня тоже.

Оглядевшись по сторонам и действительно не увидев нигде телефонного аппарата, Кауэрт сказал:

— А вот я у нее был.

— Очень мило с вашей стороны не забывать о моей бедной старенькой бабушке.

— Я был у нее потому, что Салливан велел мне у нее кое-что поискать.

— Когда же Салливан мог вам это велеть?

— Перед самой казнью.

— Я не понимаю, о чем вы, мистер Кауэрт.

— Я о деревянном туалете на заднем дворе у вашей бабушки.

— Мне он никогда не нравился. Там дурно пахнет. Уже год, как мы им не пользуемся. Вместо него я сделал в доме настоящий туалет. Он обошелся мне в тысячу долларов наличными!

— Почему вы это сделали?

— Как это «почему»?! Вы думаете, зимой бегать на двор по нужде совсем не холодно?

— Я не об этом. За что вы убили Джоанну Шрайвер?

— Я никого не убивал, — смерив Кауэрта долгим взглядом, заявил Фергюсон. — И эту девочку я тоже не убивал. А я-то думал, что вы это наконец и сами поняли.

— Вы лжете!

— Нет! — с негодующим видом воскликнул Фергюсон.

— Вы изнасиловали ее, потом убили, бросили ее тело в болото и спрятали нож в дренажную трубу под дорогой. Дома вы заметили кровь на своей одежде и на ковровом покрытии в автомобиле, отрезали кусок покрытия, сняли одежду и сбросили все это в выгребную яму, потому что знали, что никто не захочет в ней рыться.

Фергюсон покачал головой.

— Вы отрицаете это? — спросил у него Кауэрт.

— Разумеется.

— Я нашел вашу одежду и кусок ковра из вашей машины.

Журналисту показалось, что по лицу Фергюсона промелькнула тень удивления, но потом тот лишь пожал плечами:

— И вы приехали сюда из самой Флориды только для того, чтобы сообщить мне об этом?

— За что вы ее убили?

— Я же уже сказал вам, что не убивал ее.

— Лжец! Вы лгали мне с самого начала!

Кауэрт рассчитывал разозлить Фергюсона таким заявлением, но тот, по крайней мере внешне, сохранял самообладание. Он снова улыбнулся, взял охотничий нож, взвесил его в руке и отрезал себе еще кусочек шоколадного торта.

— Салливан вам солгал, — сказал он журналисту. — А что еще он вам поведал?

— Он сказал, что это вы убили его мать и отчима в Исламораде.

— Я их не убивал, — покачал головой Фергюсон. — Но теперь я понимаю, почему ко мне приходила эта цыпочка с полицейским жетоном…

— За что вы убили Джоанну Шрайвер? — настаивал Кауэрт.

— Сколько раз вам повторять, что я ее не убивал?! — разозлился наконец Фергюсон.

— Откуда же у вас в выгребной яме одежда и ковер?

— Мы выбрасывали в туалет разный хлам — одежду, старые детали от автомобиля и все остальное. Я выбросил эту одежду потому, что она действительно была в крови. Но это была кровь соседской свиньи. Я помогал соседу ее зарезать. А потом по пути домой я повстречал в лесу скунса, который прыснул на меня своей вонючей жидкостью. Вонь скунса не отстираешь. А у меня как раз было немного денег, поэтому я просто выкинул старую одежду и купил новую.

— А ковер из машины?

— Ковер случайно оторвался. Я порезал его цепью бензопилы, когда положил ее в машину. Я как раз хотел заменить ковровое покрытие в машине, когда меня арестовали… Может, у вас есть результаты лабораторных анализов этой одежды, которые доказывают другое? — спросил Фергюсон.

Журналист собрался было покачать головой, но вовремя удержался, хотя и не знал, заметил ли что-нибудь Фергюсон.

— Неужели вы считаете меня набитым дураком, мистер Кауэрт?! — продолжал Фергюсон. — Если бы я был в чем-то виновен, то, выйдя из тюрьмы, я сразу откопал бы эти вещи и избавился бы от них раз и навсегда. Думаете, я ничему не научился в камере смертников? Думаете, я ничему не научился на занятиях по криминалистике в университете? Или вы все-таки считаете меня круглым идиотом, мистер Кауэрт?

— Нет, я не считаю вас идиотом, — ответил журналист, — и вижу, что вы многому научились.

Некоторое время они молча сверлили друг друга взглядом.

— Откуда же Салливану стало известно про туалет? — спросил наконец Кауэрт.

— Еще до того, как я захотел его прикончить, — пожал плечами Фергюсон, — Салливан рассказал мне о том, как однажды задушил одну женщину ее же собственными колготками и смыл их в унитаз. А потом он спросил, какие удобства у нас дома, а я сказал ему, что у нас старый деревянный сортир, куда мы тоже выбрасываем разный мусор. Вот Салливан и выдумал для вас эту историю. А вы вбили себе в голову, что должны найти в выгребной яме мою одежду, и действительно что-то там раскопали. Кто ищет, тот всегда найдет. Хотя, может, и совсем не то, на что рассчитывал.

— Ловко выдумали.

Фергюсон нахмурился:

— Это не я выдумал, а Блэр Салливан. Старина Салли был большой мастак выдумывать. Он мог пойти на любую ложь, лишь бы она принесла ему пользу.

— Это верно, — согласился Кауэрт.

— А вы собираетесь писать новую статью? — спросил Фергюсон, кивнув на магнитофон и блокнот с авторучкой. — Боюсь, что ничего нового вы от меня не услышите.

— Я в этом не уверен.

— У меня складывается впечатление, что вы слишком много общаетесь с Тэнни Брауном. Вижу, этот мерзавец никак не уймется!

— Это верно, — усмехнулся журналист, — он не уймется.

— Будь он проклят! — взорвался Фергюсон, но тут же взял себя в руки и спокойно проговорил: — Но я ему теперь не по зубам. У него руки коротки.

Кауэрт внезапно почувствовал себя совершенно беспомощным. Он пытался представить себе, какие вопросы стал бы задавать на его месте Тэнни Браун, чтобы с Фергюсона слетела шелуха мнимой невиновности. Журналисту наконец стало понятно, почему Браун позволил Уилкоксу избивать Фергюсона, чтобы тот сознался в убийстве, которое совершил.

— Скажите мне, Фергюсон, когда вы ездите на юг выступать в церквях, вы всегда говорите одно и то же или содержание ваших выступлений все-таки зависит от конкретной аудитории?

— В целом я говорю одно и то же. Но иногда я что-то меняю в своих выступлениях. Это зависит от того, кто меня слушает.

— Но основная мысль ваших выступлений всегда одинакова?

— Да.

— Какова же она?

— Я говорю людям о том, как Иисус Христос рассеял тьму в моей темнице, мистер Кауэрт. Я рассказываю о том, что только вера — надежный путь к спасению в самых безнадежных ситуациях. Я говорю о том, как слово Господа может тронуть душу самого закоренелого грешника и утешить его. Я говорю о том, что истина подобна огненному мечу, прорубающему путь сквозь мрак порока. И все со мной согласны, потому что мои слова утешают сердца и души людей.