Парк Горького

– Погляди-ка, – сказал Кервилл.

Аркадий взглянул на хибарку. Крыса по-прежнему стоял в дверях, слишком перепуганный, чтобы убежать.

– Загляни внутрь, – сказал Кервилл.

Аркадий чувствовал, как по груди заструился пот. Лицо замерзало. С каждым шагом земля чавкала под ногами.

Крыса поднял лампу. Аркадий, нагнувшись, вошел внутрь, отодвинув рукой свисающую сверху ленту липкой бумаги от мух. Стены и потолок хижины были из досок и листов пластика, утепленных газетами и тряпьем. Вместо пола беспорядочно постеленные доски. У одной стены лежали коврик и одеяла. Посреди хижины пузатая плита. На ней сковорода с холодной фасолью. В хижине – ни окошка. Оттого запах тухлого мяса был просто невыносим.

– Я не ворую, – Крыса отступил назад, он боялся Аркадия. – По-английски понимаешь? Я охочусь, ставлю капканы. Вот кто я такой. Этим и занимаюсь.

На полке, сделанной из ящика из-под апельсинов, выстроились жестяные банки с топленым салом. Была полка с лекарствами: дигиталис, нитроглицерин, ампулы амилнитрита, аспирин с содой…

– Ондатры, мускусные крысы – хорошая еда, натуральное мясо. Люди не едят только из-за названия. А мех – высший класс. Глупые – шубы-то почти все из ондатры. Каждую неделю продаю штук десять-двадцать. Я при деле, у меня есть на что прожить. Зачем мне воровать, да и не воровал я.

Крыса споткнулся о плиту, и сковорода с фасолью свалилась на картонную коробку с металлической посудой, моющими средствами и тряпками. Он переставлял с места на место бесчисленные ящики и коробки, даже заглянул под приколотую к толю открытку с изображением Джона Гленна. Стеклянные банки с вазелином, быстрорастворимым кофе, раствором дубильной кислоты, изготовленным из чая сорта «Красная роза». Высокие резиновые сапоги и сеть.

– Это моя, из моего капкана. Никогда такую не видал. Не норка, нет, какая-то другая. Потому и взял с собой, узнать, что это.

Он двинулся обратно мимо пластиковых пакетов с зефиром, сухарями и молочным порошком. На веревке грязное белье. На крючке куртка военного покроя, дальше рекламный календарь «Ситибэнк», снова ленты липучки для мух. На бельевой верёвке подвешенные за плоские голые хвосты лоснящиеся шкурки ондатр. Головы и короткие, с перепонками ножки еще не удалены.

– Там, на рынке, человек мне сказал, что это даже не американский. Может, и вправду ваш. Я только говорю, что попался он мне, не украл я его. Я покажу где, сразу на той стороне. Я всем доволен и не хочу неприятностей.

Крыса снял с крючка шкурку.

– Если ваша, берите.

На крючке висела шкурка, значительно длиннее и уже, чем ондатровая, блестящий черный с синевой мех с характерным «инеем» на кончиках, пушистый округлый хвост, кожа жесткая и хорошо продубленная, только вот одна лапка была почти отгрызена, видно, зверек отчаянно стремился освободиться из капкана. Соболь.

– Поехали прямо сейчас, – сказал Крыса стоявшему в дверях Кервиллу. – Как только рассветет. Только вы да я. – Он захихикал, бегая глазами от одного к другому. – Я знаю секрет. Знаете, где я его достал? Там их столько!

Уэсли дернул ручку аварийной остановки, и лифт повис между четвертым и пятым этажами «Барселоны». В кабине были Аркадий, Уэсли, Джордж и Рэй. Три часа утра.

– Мы получили ежечасную сводку, – сказал Уэсли. – Лейтенант Кервилл в полностью невменяемом состоянии напал на гражданского водителя и забрал у него машину. Представляете, какой опасности вы подвергались? Потом я понял, что можно не беспокоиться, – ведь вы ничего не предпримете, пока мисс Асанова в наших руках. Пока она у нас, вы тоже у нас. Так что мы стали ждать, и вот вы тут. Так где вы были? – Он отпустил ручку тормоза. – Обещаю не придавать значения.

Джордж и Рэй потащили его по коридору пятого этажа, пока он не вырвался и угрожающе не повернулся в их сторону. Они оглянулись на Уэсли, ожидавшего у лифта.

– Полегче, – сказал он.

До конца коридора Аркадий шел уже сам. Внутри номера ждал Эл. Аркадий вышвырнул его за дверь и подпер ее стулом.

Ирина, измученная и испуганная, сидя на кровати, следила за происходившим. Он никогда еще не видел ее такой испуганной. Он обратил внимание, что она завернулась в простыни, несмотря на то что на ней был зеленый шелковый халат. Длинные волосы беспорядочно рассыпались по плечам. Руки дразняще оголены. Глаза широко раскрыты. Бледная голубая метка на щеке на сей раз не закрашена, признак невнимания к себе. Она не решалась говорить, едва осмеливалась дышать. Идиот, не надо нагонять страху, подумал Аркадий. Он сел рядом с ней на постели, стараясь удержать трясущиеся руки.

– Ты спала с Осборном в Москве. Здесь тоже. Он мне показывал постель. Расскажи-ка мне об этом. Ведь ты собиралась когда-нибудь рассказать мне об этом, не так ли?

– Аркаша, – сказала она так тихо, что он почти не разобрал, что она сказала.

– Значит, одного мужчины тебе мало? – сказал Аркадий. – Или Осборн делает тебе так, как я не умею? Как-нибудь по-особому, может, в другом положении? Спереди, сзади? Поделись-ка, пожалуйста. Или он обладает таким сексуальным притяжением, что тебе не устоять? Или тебя тянет к человеку, у которого руки в крови? Погляди, у меня сейчас на них тоже кровь. Но только не кровь твоих друзей, а кровь моего друга.

Он показал ей окровавленные руки.

– Что, – он видел ее испуг, – этого мало, не возбуждает? Правда, Осборн пытался убить тебя – видно, в этом вся разница. Вот в чем дело! Женщина спит с убийцей, потому что ей хочется испытать боль. Как же иначе? – Он запустил пальцы ей в волосы, скрутил их и поднял ее за голову. – Что, так лучше?

– Мне больно, – прошептала Ирина.

– Сдается, что тебе не нравится, – он выпустил волосы из рук. – Тогда не это. Может быть, тебя возбуждают деньги. Понимаю, они возбуждают многих. Осборн провел меня по нашей новой квартире. Какими богачами мы там будем. Куча подарков и барахла. Ты-то их заработала. Расплатилась жизнями своих друзей. Неудивительно, что тебя осыпали подарками, – он тронул пальцем воротник халата. – Это подарок? – он разорвал воротник и, рванув книзу, располосовал халат, обнажив грудь. Над левой грудью часто пульсировало сердце, точно так же, как когда они занимались любовью. Он легко провел ладонью по животу: его и Осборна подушка.

– Ты продажная тварь, Ирина.

– Я же тебе говорила, что пойду на все, лишь бы попасть сюда.

– Теперь я тоже здесь и тоже продажная тварь, – сказал Аркадий.

Прикосновение к вей вызвало в нем двойственное чувство ярости и бессилия. Он заставил себя встать и отвернуться. И тут словно опрокинулась полная до краев чаша – из глаз, заливая лицо, хлынули слезы. Либо убью ее, либо разревусь, – подумал он, глотая горячую соль.

– Я говорила тебе, что пойду на все, лишь бы попасть сюда, – сказала Ирина, встав за спиной. – Ты мне не верил, но я предупреждала. Я не знала, что случилось с Валерией и остальными. Боялась за них, но ничего не знала. Потом, когда я могла бы рассказать тебе про Осборна? После того как я полюбила тебя, после того как мы были у тебя дома? Прости меня, Аркаша, за то, что, когда я тебя полюбила, не сказала тебе, что я продажная тварь.

– Ты там с ним спала.

– Один раз. Чтобы он увез меня оттуда. Ты тогда появился в первый раз, и я испугалась, что ты меня арестуешь.

Аркадий поднял руку. Она бессильно упала.

– Ты спала с ним и здесь.

– Один раз. Чтобы он взял тебя вместе со мной.

– Зачем? Ты хотела быть свободной, иметь собственную квартиру, хорошо одеваться – при чем тут я?

– В России тебя хотели убить.

– Возможно. Но пока не убили.

– Да потому, что я тебя люблю!

– Мое место там! Там мне было лучше.

– А мне нет, – сказала Ирина.

Он даже не подозревал, что может так плакать. Он вспомнил торчавший из живота нож Унманна – единственный раз, когда из него лилось столько влаги. Что до боли, то она мало чем отличалась.

– Мне и с тобой там не было лучше, – Ирина села. Разорванный халат свалился.