Горгулья

Я сказал, что никогда не молюсь, но он сурово укорил меня.

— Ты в Аду. Пора начинать!

Франческо отобрал у меня пылающую стрелу и воткнул в землю, потом размотал с моего пояса платье Сэй и тут же разорвал на куски. Обвязал мне голову тонким и длинным лоскутом ткани, чтобы я ничего не видел. Послышался невнятный шорох — Франческо укрывал тряпицами что-то еще — надо полагать, собственное лицо.

— Вскоре явится такое, на что нельзя смотреть, — предостерег он. — Зажмурь глаза покрепче, даже под повязкой.

Я молился впервые в жизни и чувствовал себя преглупо, впрочем, после всего, что Франческо сделал для меня, я по крайней мере должен был уважить его просьбу. Мне было слышно, как Франческо шепчет по-итальянски, восхваляет Господа и просит указать путь. Я же со своей стороны молился, чтобы ломка без морфия закончилась. И чтобы Марианн Энгел была в безопасности, где бы сейчас ни находилась. Послышались шаги, что-то зашуршало в воздухе. Ближе, еще ближе…

— Не смотри! — приказал Франческо. — Они позвали Медузу.

И тогда я догадался, что это шуршит: змеиные языки в воздухе. Они тянулись ко мне, вынюхивали в кои-то веки попавшее в Ад свежее мясо, и вдруг змеиный язык осторожно лизнул меня в щеку. Потом другой, еще один, еще. Кожа моя, полностью восстановленная, снова обрела способность чувствовать, но до чего жестокая шутка — ощущать сотни змеиных поцелуев! Змеи тыкались своими треугольными головками ко мне под глазную повязку, пытались ее сдвинуть, заставить меня посмотреть на горгону, но я придержал лоскут руками.

Лицо Медузы было в каких-нибудь нескольких дюймах от меня, она зашипела, Я чувствовал ее смрадное дыхание и воображал, как шевелится ее собственный змеиный язык.

— Ссмотри. Ссмотри на меня. Ты жже хочешь, ссам знаешь! Это лишшшь игра воображжжения. Ты уйдешшь и не досмотришь ссон свой до конца? Утоли свое любопытство…

Но я был умнее. Если мне и суждено стать статуей, то уж лучше под руками Марианн Энгел, чем под взглядом горгоны.

Под ногами у меня затряслось, задрожало, как от землетрясения. Змеиные волосы Медузы оставили мое лицо. Земля содрогалась сильнее, и вскоре даже самый воздух вибрировал, как будто из него вот-вот должно было вырваться нечто новое. Железные врата загрохотали, словно к нам рвалась некая необузданная зверюга, а мятежные ангелы испуганно заскулили. Я почувствовал, как Медуза удаляется, услышал торопливую поступь. Решил, что это какой-нибудь фокус, и переспросил у Франческо, ушла ли онa на самом деле.

— Думаю, да, но ты не теряй бдительности. Лучше не снимать повязку.

Послышался хруст сухих веток, вокруг поднялась пыль, да такая, что я закашлялся.

— Что происходит?

— Я молился о Божественном Вестнике, — отвечал Франческо, — но боюсь поверить, что молитвы мои недостойные были услышаны.

Хотя Медуза, может быть, притаилась поблизости, я не удержался и стянул повязку. В конце концов, сколько выпадает человеку шансов повидать Божественного Вестника? Небо, до сих пор беспросветно темное, совершенно поменялось, словно Бог случайно опрокинул Небесную палитру. Теперь сверху ниспадали все чудесные оттенки Бытия. На стремительных мазках цвета, в окружении золотых вспышек, явилось самое прекрасное создание, которое я когда-либо видел.

Очевидно, Франческо вопреки своему собственному совету тоже не смог упустить такой возможности. Он снял повязку и пытался не таращиться прямо на Вестника, как бы в знак уважения, но непроизвольно следовал за ним взглядом. Со священным трепетом в голосе он пробормотал:

— Тебя, видно, свыше благословили…

Я пребывал в таком ослеплении, что сумел только повторить вслед за ним:

— Благословили…

— Михаил, — прошептал Франческо. — Архангел…

Михаил был примерно семи футов ростом, волосы его развевались, точно дикая и светлая река. Из спины у него росли два девственно-белых крыла размахом как минимум пятнадцать футов, и он парил свободно, словно самый ветер был создан нести его совершенное тело. Кожа его лучилась ярчайшим солнечным светом, а глаза пылали огромными сферами. Несмотря на это сходство с Хароном, эффект получался прямо противоположный: у лодочника вид был зловещий, а в сверкающие глаза Михаила было больно смотреть.

Архангел мягко опустился у врат Дита. Мятежные ангелы не решились преградить ему путь и рассыпались в разные стороны. В воздухе вокруг Архангела все сверкало и искрилось от всеобщего трепета. Я бы описал цвета, но названий для них нет; они невидимы для человеческого глаза.

Я впервые почувствовал, как воспринимают мир дальтоники. В тот момент мне показалось, что до сих пор я видел самый-самый краешек возможного спектра.

Под ногами архангела Михаила был уже не мерзкий пепел Ада, земля зеленела все ярче и ярче. Обугленные деревья, нависавшие над нами, вдруг покрылись молодыми листочками. Архангел невыразимо изящным движением простер руку, и с ворот в одно мгновение слетела ржавчина. Ворота распахнулись от легчайшего прикосновения.

Архангел обернулся к нам. Франческо опустил голову и сотворил крестное знамение. Я смотрел прямо, не отрываясь. Я никогда не жаждал узреть божество и поэтому в отличие от Франческо не испытывал боязни от представшего нам зрелища.

Архангел Михаил улыбнулся.

Я впервые осознал, что это все вовсе не галлюцинация. Я действительно был в Аду и взаправду увидел Божественное. Сомнений не осталось: я слишком человечен, я бы не сумел придумать такую улыбку. Словно поцелуй, вдруг поглотивший самые мои постыдные секреты.

Коротко взмахнув крылами, архангел снова поднялся в воздух, в вихре моментального торнадо. Вослед тянулись все цвета, что он явил с собой, и таяли ему вослед. Небывалая зелень травы снова сменилась тусклой серостью грязи. Из деревьев вытекла вся жизнь. Ворота моментально заржавели, но не закрылись. Цвета слились вдруг, как вода из ванной… вот только слив располагался сверху, в небе. Архангел Михаил исчез, и за ним, в крошечное отверстие в небе Ада, улетучились остатки цвета.

Прошло несколько зачарованных минут. Франческо вновь обрел дар речи:

— Ты должен войти в ворота один.

Я пожал ему руку. Жест получился какой-то незначительный, и я признался, что не знаю, как благодарить Франческо.

— Это я, — возразил он, — должен тебя благодарить. Я не только ради Марианн взялся за задание, это ведь была расплата!

— За что?

— Отец мой был стрелок по имени Никколо, в германской кондотте, и его убили. Но его приятель Бенедетто сумел сбежать при помощи двух германских стрелков и привез арбалет моего отца в Фиренце. — Тут Франческо стиснул мои руки. — Тот арбалет — все, что осталось мне на память об отце.

— Мой экземпляр «Ада» тоже принадлежал твоему отцу?

— Да. Он бы хотел оставить его тебе. — Франческо низко поклонился. — Grazie.

Мятежные ангелы не посмели меня остановить, и я вошел в ворота. Я знал, что будет дальше: Шестой круг, место для еретиков, усеянное горящими могилами и надгробиями. Однако, оказавшись за воротами, я увидел, что Inferno Франческо исчез. Я стоял на утесе, над морем. Оглянулся — но ворот Дита тоже не было.

Чайки с радостными криками метались над водой. Трава была подернута холодной росой, мои голые пятки щекотала трава. Я был теперь полностью обнажен, кожа совсем исцелилась; одежда моя исчезла, монетки на шеи тоже больше не было. Светало, меня холодил ветерок, и я чувствовал себя восхитительно живым.

Футах в двухстах от меня на скале одиноко застыла другая фигура — кажется, женщина, вглядывается в океан. Конечно, я понял, кто это. На вид ей казалось слегка за сорок, и лишь глаза, высматривающие что-то вдали, выдавали куда более солидный возраст. Волосы ее были собраны на затылке, плечи укрывала плотная шаль. Платье слегка износилось, ботинки запачкались. Я окликнул ее по имени:

— Вики?

— Да… — Она ни на секунду не спускала взгляда с моря.

— Ты его видишь?

— Я вижу его повсюду.