Завет

Даже если Браво понял и не все слова, произнесенные отцом, он уловил смысл. «Сокровенная суть, сердцевина», — повторял он про себя новые выражения, необычные и красивые, словно драгоценный камень, который он однажды увидел в витрине ювелирного магазина: переливающийся глубокими цветами, многогранный, таинственный. Да, Браво понял отца, почувствовал значение его слов; для него они были живыми, осязаемыми и близкими, как биение сердца. Он знал, чего хочет от него отец, и, разумеется, сам этого хотел.

«Когда-нибудь я проявлю свою сокровенную суть», — подумал он, направляя все силы разума и души на решение задачи, изобретенной для него блестящим умом отца…

Острая боль пронзила тело, заволакивая сознание; Браво почувствовал, как его уносит куда-то, и начал яростно сопротивляться. Он боролся изо всех сил, больше всего на свете желая остаться рядом с отцом и решить головоломку, потому что такие задачи удивительным, загадочным образом сближали их. Но следующая волна боли захлестнула его с головой, лицо отца превратилось в маску из блестящей ртути, отдаляясь, уплывая прочь в тумане, полном голосов, собравшихся вокруг него, галдящих, будто стая воронов…

— Наконец-то. Приходит в себя.

— Пора бы уж.

Голоса доносились словно из-за толстой мягкой стены. Браво почувствовал запах мужского одеколона, перебивающий другой, странный, сладковатый… Его замутило, к горлу подступила тошнота. Чьи-то сильные руки приподняли его. Браво пытался сопротивляться, но сил не было. Он был не в состоянии удержать в голове разом больше одной простой мысли, мозг просто-напросто отказывался думать.

Открыв глаза, Браво обнаружил перед собой две фигуры неопределенных очертаний. Постепенно зрение прояснилось, и фигуры превратились в двух склонившихся над ним мужчин. Старший из незнакомцев, одетый в белый халат — очевидно, врач, — был худощав и невысок, с очень темной кожей и лицом индейца. Второй, лет на десять моложе, обладал помятой физиономией и облачен был в не менее помятый, сильно запачканный костюм-двойку. Браво заметил, что на пиджаке оторвана одна манжета. От него волнами исходил запах одеколона.

— Как вы себя чувствуете? — с легким акцентом спросил врач. Он чуть склонил голову набок, словно один из привидевшихся Браво воронов. Темно-карие, почти черные глаза внимательно следили за экранами приборов над головой у Браво. — Пожалуйста, мистер Шоу, если вы меня слышите, скажите что-нибудь.

Упоминание собственного имени подействовало на Браво как выплеснутая в лицо пригоршня холодной воды.

— Где я? — Собственный голос показался ему незнакомым, неестественно низким.

— В больнице Святого Винсента, — ответил врач. — У вас сильные ушибы, ожоги в нескольких местах и, безусловно, сотрясение мозга. Но, к счастью, ничего не сломано и вообще нет существенных повреждений.

— Как давно я здесь нахожусь?

Врач взглянул на часы.

— Вас доставили в больницу почти двое суток тому назад.

— Двое суток? — Браво поднял было руку к уху, но тонкие пальцы доктора предостерегающе сжали его запястье. — Звуки доносятся словно издалека… и звон в ушах…

— Вы находились очень близко к месту взрыва, в результате частично потеряли слух, — сказал врач. — Уверяю вас, это совершенно нормальная реакция. Я рад, что вы наконец очнулись. Надо сказать, вы заставили нас всех поволноваться.

— Эта чертова дверь спасла вам жизнь, мистер Шоу, факт! — вступил в разговор второй мужчина. Он говорил с сильным нью-йоркским акцентом.

И тут Браво все вспомнил, — как бежал по Шестой авеню, поднимался по истершимся от времени каменным ступеням, вспомнил кошмарный взрыв… потом пустота. Неожиданно все вокруг показалось Браво плоским, нарисованным; он почувствовал себя совершенно опустошенным, выпотрошенным невидимой огромной рукой…

Доктор нахмурился.

— Мистер Шоу, вы слышали? Через несколько дней слух полностью восстановится…

— Я слышал. — Браво отнесся к словам врача со стоическим спокойствием, почти безразлично. — Что с моим отцом?..

— Он… ему не так повезло. Соболезную, мистер Шоу, — сказал помятый тип.

Браво закрыл глаза. Комната закружилась, ему стало тяжело дышать.

— Я же предупреждал вас! Слишком рано! — Возмущенный голос доктора раздавался откуда-то сверху. Браво почувствовал, как по телу разливается тепло и спокойствие.

— Расслабьтесь, мистер Шоу. Я просто ввел вам немного валиума.

Он не хотел, он мучительно боролся и с начинающим действовать валиумом, и со слезами, которые жгли веки и стекали по его щекам на глазах у этих совершенно чужих ему людей. Боже, как я могу расслабиться! Нужно узнать…

— Моя сестра, Эмма, она жива?

— Она в палате на этом этаже, через холл. — Помятый вытащил блокнот и простой карандаш. Никаких карманных компьютеров.

— Не волнуйтесь за нее. Вообще не нужно ни о чем волноваться, вам это вредно, — успокаивающе проговорил доктор.

— Мне нужно остаться с ним наедине на какое-то время, — резко проговорил помятый. Последовала короткая перепалка, на которую Браво почти не обратил внимания, пребывая на грани между явью и забытьем. Мятый пиджак определенно побеждал.

Когда Браво снова очнулся, незнакомец внимательно наблюдал за ним немного покрасневшими, блестящими карими глазами. На плечах ткань темного костюма засыпала перхоть, словно пепел пожара. Или взрыва…

— Позвольте представиться, мистер Шоу. Детектив Сплейн. — Он вытащил удостоверение. — Полицейское управление Нью-Йорка.

За дверью послышались голоса. Один явно принадлежал недовольному чем-то пожилому человеку. Раздался скрип колес с резиновыми рессорами, и голоса постепенно стихли. Браво молчал, пока тишина не стала невыносимой.

— Вы уверены, что… Может быть, это какая-то ошибка?

Детектив вытащил два фотоснимка и передал их Браво.

— Боюсь, он попал почти в эпицентр, — тихо сказал он.

Браво смотрел на фотографии отца, — вернее, того, что от него осталось. Один из снимков, ужасающе четкий, был сделан с близкого расстояния. Снимки выглядели нереальными. Словно жуткая шутка по случаю Дня Всех Святых… У Браво помутилось в глазах от нахлынувшего горя и чувства безысходности. Снова выступили непрошеные слезы.

— Простите, но я обязан задать этот вопрос. Это ваш отец? Декстер Шоу?

Ему понадобилось очень долгое время, чтобы выдавить из себя это слово, и в горле тут же мучительно запершило, точно он охрип от долгого крика.

— Да.

Сплейн кивнул, убрал фотографии и отошел к окну. Он стоял там, безмолвный, как часовой на посту.

Браво вытер глаза тыльной стороной ладони.

— Как… как Эмма? — Спрашивать было страшно.

— Врач говорит, ее жизнь вне опасности.

Слова детектива немного успокоили Браво, но потом боль утраты снова захлестнула его, заслонив весь мир. Он услышал, как царапнули пол ножки стула. Открыв глаза, он увидел, что детектив сидит у изголовья кровати, терпеливо наблюдая за ним. Заметив, что Браво пришел в себя, Сплейн произнес:

— Понимаю, мистер Шоу, вам сейчас трудно об этом говорить, но, поймите, вы — единственный свидетель.

— А как же моя сестра?

— Я уже сказал вам.

— «Ее жизнь вне опасности». Что это означает?

Сплейн вздохнул и провел огромной ладонью по усталому лицу.

— Пожалуйста, мистер Шоу. Расскажите мне все, что помните.

Он сидел очень тихо, ссутулившись, направив все свое внимание на лежащего на постели человека.

— Не раньше, чем вы расскажете мне, что с Эммой.

— О боже, да с вами, однако, непросто. — Сплейн глубоко вздохнул. — Что ж, ладно. Она потеряла зрение. Ослепла.

Сердце Браво мучительно заныло.

— Ослепла?!

— Врачи сделали все, что можно было сделать. Говорят, либо зрение к ней вернется через неделю-другую, либо она так и останется слепой.

— О господи.

— Вот поэтому я и пытался пока что избежать разговора о вашей сестре. — Сплейн подался вперед. — Надеюсь, вы не станете снова терять сознание.

Твердыми, как стальные пинцеты, пальцами он повернул лицо Браво к себе и устремил на него напряженный взгляд. Левый глаз детектива слегка косил, словно после былой серьезной травмы. Браво, почувствовав настроение собеседника, заставил себя подчиниться ему и отойти от грани, за которой были только отчаяние и паника. Его отец мертв, Эмма потеряла зрение, и все это за одно короткое мгновение! Это было чересчур. Браво не мог смириться с тем, что это правда. Где-то за пределами этой комнаты должна существовать другая реальность, в которой его отец остался жив, Эмма не ослепла, главное — суметь найти дорогу…