Кости мертвецов

Окна в доме, о котором говорила Сильвия, были закрыты жалюзи — солнце било прямо в окна веранды, — и казалось, он не замечает или не желает замечать ее присутствия.

Она пошла вверх по лестнице. От быстрого подъема и от сознания того, что она сделала первый шаг, сердце колотилось, захватывало дух.

У Стеллы еще не сложилось определенного впечатления об этой загадочной чужой стране с ее огромными листьями и полыхающими цветами, и ей с трудом верилось, что она здесь. Сад не повиновался известным ей законам природы. Солнце скрылось за холмом, но краски стали лишь ярче и насыщеннее. Казалось, еще немного, и кусты с красными и желтыми листьями вспыхнут костром. Вид лозы абрикосовой бугенвилии, вьющейся по веранде, причинил Стелле боль, словно разбередил еще не зажившую рану.

Ей подумалось, что эта земля вышла за все рамки красоты и буйства красок, превратилась в какой-то ад. Стелла была из тех людей, у которых тропики сразу вызывают сильное ответное чувство. В сложившихся обстоятельствах восхищение казалось неуместным: оно означало бы, что ее горе не так уж велико. Но все же эта страна нашла отклик в ее сердце, и, как многие, кто боится собственных неукротимых страстей, Стелла решила, что в ней таится зло. И эти цветы вокруг нее взросли на крови, не иначе.

На полпути к дому она увидела спускающегося навстречу ей человека. Наверное, это был слуга, потому что на нем не было украшений и повязки на руке, только чистая, белая, от талии до лодыжек, рами с вышитой впереди буквой «Н». Его стриженые волосы торчали, словно чертополох…

Она заговорила с ним, не ожидая, что ее поймут.

— Мистер Найал дома?

Он отступил в сторону, но ничего не сказал. Его глаза, черные, бархатные, казавшиеся сгустками темной жижи, спокойно изучали ее. Потом лицо его озарила улыбка. Он сделал свободный, изящный жест рукой и махнул в сторону дома.

— Мистер Найал — да, синабада.

Стелла пошла к дому. Ад остался позади, она вступила в привычный мир домов, комнат и террас и забеспокоилась. Правильно ли она поступает? Может быть, нужно было сначала написать или позвонить? Прилично ли сваливаться как снег на голову? Она остановилась у лестницы веранды и прислушалась.

Из дома не доносилось никаких звуков — по крайней мере, там не было гостей. Она поднялась по ступеням и заглянула в открытую дверь. Ее взгляду предстала просторная светлая комната. На самом деле это вряд ли можно было назвать комнатой: верхняя часть внешней стены была откинута наружу и держалась на подпорке, и внутрь протискивались зеленые ветви кустов. Закрывающие дверной проем длинные сетчатые занавески колыхались от ветра. Желтоватый пол укрывали ковры, а мебель была из толстого золотистого бамбука. Стелла поймала себя на мысли, что никогда не видела более красивой комнаты.

На полу в дальнем углу стоял на коленях человек и чинил вилку настольной лампы. Стелла остановилась в дверях и с любопытством разглядывала его. Он был худой, чего она никак не ожидала. При таком освещении руки его казались очень смуглыми, словно у юноши, которого она встретила по дороге сюда. У нега были длинные черные взлохмаченные волосы.

Он зажег свет, встал и, должно быть, почувствовав ее присутствие, обернулся, все еще сжимая в руке отвертку. У него было худое лицо и болезненный вид. Он напоминал не важную особу, а, скорее, человека, не придающего значения своему положению. Он был высок и хорошо сложен, но сутулился, как будто считал красивое телосложение своим недостатком, который следует скрывать. Он выглядел лет на тридцать пять, а то и моложе. Стелла ожидала увидеть человека старше, примерно одного возраста с Дэвидом Уорвиком.

— Мистер Найал! — сказала она.

— Вас плохо видно. Войдите. Вы стоите спиной к свету.

— Извините. — Она была разочарована, потому что думала, что он сразу узнает ее. Она шагнула вперед, и он пристально посмотрел на нее. Он был в очках, за которыми его глаза, и без того большие, казались огромными. У него были темно-коричневые, почти черные, веки.

— Я вас не знаю, — сказал он. — Но ваше лицо мне знакомо.

— Наверное, вы видели меня на фотографии. — Наступило одно из решающих мгновений путешествия, и она чувствовала, что эта встреча будет так же важна и для него.

Он смотрел мимо нее, словно смущаясь, и качал головой.

— Не припомню.

— Мы не знакомы, — проговорила она. — Я Стелла Уорвик. — Она ждала. Настало одно из тех мгновений, которые, как она думала, сулят счастье. Она все еще принадлежала Дэвиду Уорвику, и в этом было какое-то горькое наслаждение. В конце концов, он выбрал ее, и на ней тоже лежала печать его личности.

Человек отнесся к ее словам недоверчиво.

— Вы не можете быть его женой! — сказал он.

— Я его жена, — рассеяла его сомнения Стелла.

Он смотрел на нее, но едва на лице его начало появляться какое-то выражение, оно снова застыло. Он резко повернулся спиной. Стелла так удивилась, что не знала, как вести себя дальше.

Через минуту он опять повернулся к ней.

— Что вы здесь делаете?

— Я приехала увидеться с вами.

Он отмел ее слова, взмахнув рукой, державшей отвертку.

— Сюда, в эту страну?

Стелла чувствовала: что-то не так.

— А куда еще мне податься? — сказала она. — Здесь мой дом.

— Вы никогда здесь не были.

— У меня нет другого дома, — проговорила она. — Мой отец умер, и дом продали. Куда же мне было ехать? Все его друзья были здесь. Здесь он жил и работал.

— Да, — пробормотал он, — это так. — Но он не смотрел на нее, раздраженно окидывая взглядом комнату. — Вы австралийка, да? — спросил он. — Ведь должны же быть у вас в Австралии друзья?

Стеллу обидел его вопрос, и она едко ответила:

— У меня нет друзей.

Он снова посмотрел в сторону. С его губ сорвались тихие слова. Ей показалось, что он сказал: «О боже!»

Теперь ее голос звучал жестко, ей не хотелось раскрывать ему действительные причины своего приезда.

— Мне было не к кому и некуда идти, мне ничего не оставалось, как приехать сюда. И вы говорите, что мне здесь не место. И как же мне быть?

— Но уж здесь, — хрипло ответил он, — вам точно нельзя оставаться.

Вдруг его поведение начало представать перед ней в ином свете. Невольно она придвинулась ближе к нему, но потом одернула себя.

— Почему?

— Это неподходящее место, — неопределенно проговорил он.

— Оно проклято? — спросила Стелла. Прошло всего четыре года с тех пор, как она вышла из монастыря, куда ее отдали на воспитание, — она не была католичкой, но ее отец считал, что монастырское воспитание лучше всего подходит девочке, которая, как он надеялся, со временем превратится в нежное, смиренное и «женственное» создание. Все последние четыре года она почти полностью посвятила уходу за отцом и учебе на курсах секретарей. У нее не было ни времени, ни возможности составить полное впечатление о том, что такое зло. Зло, полагала она, это черта, которая отражается на лицах людей с дурной репутацией. Она свято верила в родительскую любовь и великодушие друзей.

— Не то чтобы, — сказал он. — Но если что и случится здесь, то только с вами.

Она снова шагнула вперед, глаза ее сверкали.

— Вы думаете? Мне было опасно приезжать сюда?

Он посмотрел на ее юное, разгоряченное лицо.

— Да, опасно и глупо.

— О господи! Но вы ведь поможете мне, правда? Мне нужна ваша помощь.

— Где вы остановились?

— В доме моего мужа.

— Вы сошли с ума! Что, ради всего святого, вы задумали?

Она понизила голос до шепота.

— Я ищу человека по имени Джоб. Вам известно, где он?

Он резко вскинул руку с отверткой.

— Я не стану помогать вам. Я ни в чем не могу вам помочь. Я не хочу иметь с вами ничего общего.

Она отвернулась. То, что он был другом ее мужа, вселяло надежду на помощь, но теперь на нее нахлынула ярость. Она ненавидела его, потому что он отказался ей помочь и еще по одной, более страшной причине. Она видела теперь в нем еще одно препятствие. Она хотела бы больше никогда не встречаться с ним. Забыть его лицо и все его слова, но, прежде чем уйти, ей хотелось больно уколоть его.