Кости мертвецов

В следующее мгновение позади него появился мистер Джоб и, выбросив вперед руку, с силой оттолкнул Сереву.

— Прочь с дороги, мерзкий дикарь!

Сбитый с ног туземец поднялся с пола.

— Если бы у Серевы был мстительный характер, — тихо заметил Уорвик, — вы попали бы под суд. Ты в порядке, Серева?

Парень кивнул.

— Да, таубада. — Не взглянув на Джоба, он тихо покинул комнату.

— Вы разве не знаете, что бить папуасов запрещено законом? — спросил Уорвик.

Джоб, казалось, струхнул.

— Я не бил его. Только толкнул его по-дружески. — Раскрасневшийся и смущенный, он стоял посреди комнаты.

— Жаль, что так получилось с золотом, — сказал Уорвик. — Вам не повезло, но так уж вышло.

— Не повезло! — взорвался Джоб. — Мне чертовски не повезло, мистер Уорвик, и я этого не потерплю. Этот малый, Найал, он то, что надо. Все бы было хорошо, если бы не вы. — Он улыбнулся и развел руками. — Я спрашиваю вас, мистер Уорвик, это справедливо? Тыкать человека носом в его промахи. Вытаскивать на свет божий прошлое, когда человек хочет стать честным?

— Это не имеет к делу никакого отношения, — сказал Уорвик. — Вы не понимаете, с чем связываетесь. Забрать у этого народа его золото — значит подрубить под корень всю его культуру, а мы этого не сделаем, пока не будем в состоянии заменить ее тем, что сочтем лучшим. Вы с таким же успехом можете просить разрешения выкрасть из церкви распятия.

Мистер Джоб, который верил в Бога и вечные муки, был глубоко потрясен.

— Должен сказать, мистер Уорвик, — громко заявил он, — что так говорить — не по-христиански.

— Извините, мистер Джоб, — резко ответил Уорвик, — но именно так мы смотрим на это дело. Вы не можете получить золото. Оно принадлежит жителям Эолы.

— Туземцы! Вы печетесь о них, только когда это вам на руку. — Заискивающая мина исчезла с его лица. В глубоко посаженных глазах вспыхнул дикий огонек. Он подался к Уорвику и грохнул кулаком по столу. — Я не потерплю этого! — прокричал он.

— В самом деле? И что же вы намереваетесь предпринять?

— Думаете, я недостаточно хорош для вас, вы, грязный сноб! Я вас достану, мистер чертов Уорвик. Что же до него, он поможет мне. — Он махнул рукой на пустое кресло, на ручке которого все еще висела гирлянда. — Вы не Господь всемогущий в этом городе, мистер Уорвик. Довольно людей, которым вы не нравитесь. Достаточно было провести полчаса в баре, чтобы выяснить это. Вы в долгах по самую шею. И ваш напарник здесь — первый, кто плюнет вам в лицо.

— Вы угрожаете мне? — тихо проговорил Уорвик.

Руки Джоба опустились. Минуту он раздумывал, не нанес ли Уорвику оскорбление. Стоит еще раз оступиться, и его вышвырнут с островов, и тогда уж, наверное, придется зарабатывать на жизнь. Эта мысль его отрезвила. Он посмотрел на Уорвика взглядом, который должен был выражать сожаление, и сказал:

— Я только хочу, чтобы соблюдались мои права, мистер Уорвик. Я хочу, чтобы со мной играли честно. Я пришел сюда открыто. Это нелегко для человека, который стремится забыть свое прошлое. И мне кажется, вы что-то недоговариваете, когда заявляете, что, если пойти и взять золото, будет беда. Мне не следовало показывать вам шрам. Вот что выходит, когда хочешь быть честным.

— В общем-то, — сказал Уорвик, — я подумывал о том, чтобы отправиться туда и осмотреться.

Джоб шагнул вперед.

— Вы и я?

— Нет. Вы будете ждать моего возвращения тут. Я возьму инспектора. Помимо золота, мне хотелось бы взглянуть на этих людей. С точки зрения материальной культуры, это что-то из ряда вон выходящее.

Джоб поморщился.

— Если они не особенно дорожат своим золотом и согласятся поделиться им, тогда вам разрешат этим воспользоваться. Если не сейчас, то, может быть, позже. Если же нет, вам придется забыть обо всей этой истории.

II

Мужчина и женщина, сидевшие в хвосте самолета, прильнули к иллюминатору и посмотрели вниз. На их лицах промелькнуло одинаковое выражение нетерпеливого ожидания.

Самолет пролетал над побережьем. Они видели рифы — длинные пурпурные пятна под водой — и ленты блестящей бирюзы, обвивающие песчаные отмели островов. Прямо из моря поднимались холмы, одни голые, другие в пятнах перелесков, а ближе к вершинам и вовсе поросшие лесом. Впереди виднелась гряда облаков.

Женщина, Стелла Уорвик, откинулась на спинку сиденья, закрыла глаза и скомкала подол платья с напряженным волнением человека, который думает, что его никто не видит, или же ему плевать. Папуа тронул ее с первого взгляда. Решив, что ей нехорошо, стюардесса двинулась к ней, но остановилась, когда пассажирка открыла глаза. Теперь Стелла смотрела прямо перед собой, и нетерпение на ее лице сменилось решимостью. Потом она наклонилась к иллюминатору и взглянула вниз.

До сих пор она не испытывала особого интереса к стране, в которую ее так быстро нес самолет. Этот полет казался сном. У нее не было ни фотографий людей, ни снимков мест, над которыми они пролетали. Она не выходила посмотреть на два северных австралийских города, где они совершали посадку, но оставалась в здании аэропорта, и ее тревожила одна мысль: как бы не отстать от самолета, — страх, преследовавший Стеллу, когда она путешествовала одна. Теперь впервые она испытала смутное волнение. Прямо под ней лежала чужая земля, и Стелла уже настроила себя против нее.

Самолет летел над побережьем, а затем, миновав устье реки и кучку маленьких островков, повернул в глубь суши, прямо к окутанным облаками вершинам гор. Загорелась лампочка, сообщавшая пассажирам, что пора пристегнуть ремни. Стелле казалось, что вдалеке слева, у подножия холмов, она видит хижины.

— Это Марапаи? — спросила она стюардессу, которая шла мимо кресел, предлагая пассажирам ячменный сахар.

— Да, мадам, — снисходительно ответила стюардесса. — Это Марапаи. Скоро пойдем на посадку. Пристегните, пожалуйста, ремни.

Стелла, сама избравшая свою судьбу и не желавшая умереть раньше времени, послушалась.

Стюардесса, которую звали Пенни Смарг, во время войны служила в австралийских ВВС и теперь, спустя семь лет, превратилась в любезную даму, чересчур чувствительную. Сердце Пенни окаменело от пережитого, но все же ее тронул вид маленьких, неловких пальчиков Стеллы, пытавшихся справиться с ремнем безопасности. Господи, что она здесь делает? — спросила она себя, наклоняясь помочь. В первый раз покинула дом, словно ребенок на своем первом празднике.

— Спасибо, — сказала Стелла, подняв на нее большие взволнованные глаза.

Пенни Смарг разочарованно отвернулась. Нет, не ребенок. Она просмотрела список пассажиров, лежавший в кармане униформы. Она нашла имя Стеллы, и в голове у нее мелькнула догадка, но тут же забылась. Эта девушка была или слишком молода, или слишком перезрела. Стюардесса предложила ячменного сахара мужчине, сидевшему в ряду напротив.

От его большого тела — не толстого, но крепко сбитого и упругого — веяло добродушием и самодовольством, какое иногда испытывает человек после обильного обеда. Он отказался от сахара, и Пенни Смарт пошла назад. Мужчина свернул газету, которую читал, затолкал ее под сиденье и осмотрелся по сторонам критическим взглядом. Как и Стелла, он казался нездешним. Глаза его пробежали по рядам кресел. Стелла оказалась последней, кто подвергся осмотру.

Она отвернулась к окну, разглядывая приближающуюся землю. Море осталось позади, и, миновав впадину между золотыми круглыми вершинами холмов, самолет начал кружиться над посадочной полосой. В одну сторону шоссе вело в Марапаи, а в другую — к огромному горному хребту, вершинами уходящему в облака, за которым начинался чуждый белому человеку мир. Бледное лицо Стеллы было спокойно. Из-за коротких взъерошенных волос у нее был такой вид, будто она только что проснулась. На самом же деле ей было одиноко и страшно. Ее, словно пар, поднимающийся от земли, окутывала прошлая жизнь. В лицо ей дохнуло будущее, к которому она стремилась, но не такое, о каком ей мечталось, не ясное и спокойное, но пугающее и тоскливое.