Мерзость

— Я не сомневаюсь, что сегодня на солнечных участках Северного седла температура на солнце — или, по крайней мере, без ветра — превышает сто градусов по Фаренгейту, — замечает Дикон.

— Во вторник и в среду по ночам температура в третьем лагере была ниже минус тридцати градусов, и мы не сомневались, что уже пришел муссон, — говорю я.

— Еще нет, — возражает Дикон. — Еще нет. — Он хлопает себя по обтянутым шерстью бедрам и встает. — Я хочу еще раз навестить Анга и Лакру, поговорить с доктором Пасангом и взять с собой несколько парней. Мы будем перемещать грузы в третий лагерь до захода солнца.

— Ри-шар, — говорит Жан-Клод. — Ты не забыл нас кое-что спросить?

Дикон улыбается.

— Ну, джентльмены, — произносит он. — Какие уроки мы все усвоили после вашего маленького приключения в третьем лагере?

Мы с Жан-Клодом смеемся, но ответить не успеваем — Дикон машет рукой и идет к больничной палатке.

Понедельник, 11 мая 1925 года

Сегодня превосходный день для попытки подняться на вершину Эвереста.

К сожалению, мы только начинаем атаку на подступы к горе, пытаясь добраться до Северного седла и закрепиться там до конца дня. Мы выходим из третьего лагеря в начале восьмого утра. В первой связке идет Жан-Клод, затем я, за мной Дикон, и за ним самый опытный из персональных шерпов Дикона, Нийма Тсеринг. Вторую связку образуют Реджи, мой улыбчивый шерпа Бабу Рита и еще три «тигра»; последним идет высокий шерпа Дикона, Тенцинг Ботиа. Пасанг остался в базовом лагере, приглядывает за Ангом Чири и Лакрой Йишеем.

Выясняется, что, вопреки его заверениям, Дикон в выходные вовсе не бездельничал. Путь от третьего лагеря до подножия гигантского склона по свежевыпавшему снегу мог превратиться в двухчасовое тяжелое испытание — пришлось бы брести по пояс в снегу. Но вчера, на жаре, Дикон, Реджи и несколько шерпов проложили удобную тропу, и уже через тридцать минут мы добрались до начала склона и были готовы к восхождению.

Последние несколько дней все наши надежды были связаны с тем, что солнце растопит несколько верхних дюймов снега, а морозными ночами поверхность затвердеет, превратившись в лед, удобный для наших новых «кошек» с 12 зубьями. Теперь это предстояло проверить… Мы с Же-Ка прекрасно понимаем, что это уже не ребячество в Уэльсе, когда мы изображали из себя настоящих покорителей Гималаев. Новая конструкция «кошек», придуманная Жан-Клодом, ледовые молотки, жумары и другие приспособления — не говоря уже о «волшебной веревке Дикона», которой мы доверяем свои жизни каждый раз, когда спускаемся по веревке вместо того, чтобы вырубать ступени во льду, — либо помогут нам сэкономить время и силы, либо окажутся ошибкой, за которую придется дорого заплатить; возможно, даже фатальной. Одно не вызывает сомнений: если мы хотим выдержать график восхождения Дикона и покорить вершину к 17 мая, подняться на Северное седло абсолютно необходимо.

Первые 300 футов — это всего лишь крутой склон. Мэллори и его предшественники — включая Дикона — потратили не один день, вырубая в ледяной корке опоры для рук и ног, которыми могли бы пользоваться носильщики. Но ступени все равно требовали ежедневного «обслуживания», поскольку их заметало снегом, старым и новым — нелегкая работа на высоте 21 000 футов. Чтобы облегчить путь носильщикам, альпинисты вырубали ступени на склоне в виде пологой винтовой лестницы.

Но сегодня все иначе.

Жан-Клод держит слово, и цепочка следов, оставляемая его «кошками», ведет прямо к 1000-футовому склону, в сотне ярдов от того места, где в 1922 году семерых шерпов накрыла лавина. Но мы все равно ставим перила — более легкие хлопковые «веревки Мэллори» толщиной три восьмых дюйма для этого несложного подъема, — и через каждые 50 футов Жан-Клод останавливается и ждет, пока я деревянным молотком вгоняю в снег высокие, заостренные колья с проушинами на конце. Мы все несем тяжелые бухты (в рюкзаках лежат еще), и тонкая хлопковая веревка быстро убывает.

Несмотря на то что «прокладывать трассу» в «кошках» с 12 зубьями несравнимо легче, чем брести по пояс в снегу или вырубать ступени, вскоре до меня доносится тяжелое дыхание Жан-Клода. У нас устанавливается размеренный ритм: три шага, остановка, вдох, затем следующие три шага.

— Пора включить кислород, — кричит Дикон во время следующей остановки, когда две связки альпинистов замирают на крутом склоне.

Таково «правило Дикона» — выше 22 000 футов все потенциальные покорители вершины должны использовать кислородные аппараты. Но вместо того, чтобы дать каждому полный комплект, Дикон распределил баллоны с кислородом по рюкзакам — по одному у четырех сахибов и по одному для Тенцинга Ботиа, Ниймы Тсеринга и трех других «тигров», которые нас сопровождают. Полные комплекты понадобятся выше Северного седла.

— Мне еще не нужен «английский воздух», — кричит в ответ Реджи.

— И я тоже в порядке, — доносится сверху голос Же-Ка.

Дикон качает головой.

— Можете поставить регулятор на минимум, но с этой минуты на крутых участках мы будем использовать кислород.

Я изображаю недовольство, но, честно говоря, головная боль, от которой удалось избавиться только вчера, начинает возвращаться — она пульсирует в такт с ударами сердца, и я хватаю ртом воздух во время каждой короткой остановки, — и я испытываю облегчение, натянув под очки маску и услышав слабое шипение поступающего кислорода. Подачу можно установить на 1,5 литра в минуту — минимальное значение — или на 2,2 литра в минуту. Я выбираю минимум.

Через минуту у меня такое ощущение, как после укола адреналина. Жан-Клод вдвое увеличивает скорость восхождения, хотя склон становится круче и опаснее, и расстояние между нами и связкой Реджи с шерпами начинает увеличиваться. Бабу Рита и трое других носильщиков идут размеренно, но за теми, кто дышит кислородом, им не угнаться.

Тонкая «веревка Мэллори» заканчивается именно там, где мы рассчитывали, и Дикон дает знак переключиться на более прочную «волшебную веревку». Теперь склон достаточно крутой, и по нему можно спускаться по веревке — если научимся доверять новой страховке на невиданных до сих пор длинных участках, — и мы начинаем разматывать ее, только без кольев с проушинами.

Во время следующей остановки, около одиннадцати утра, когда мы ждем Реджи и ее «тигров», я вдруг понимаю, что мы преодолели уже 600 футов из 1000-футовой стены из снега и льда. Подо мною пустота — третий лагерь выглядит отсюда далеким и маленьким, — но перила, закрепленные ледобурами через равные промежутки, и почти невероятная цепкость «кошек» с 12 зубьями и коротких ледовых молотков дают чувство безопасности.

Пока мы отдыхаем здесь, в 200 футах ниже отвесной ледяной стены, Дикон жестом показывает, чтобы мы с Же-Ка поменялись местами. Жан-Клод сигнализирует, что у него еще достаточно сил, но Дикон просто повторяет безмолвную команду. Мы с Же-Ка отвязываемся, организуем страховку и меняемся местами на крутом склоне — это занимает не больше минуты. Теперь лидирующим в связке буду я, и нужно переключить регулятор подачи кислорода на моем баллоне с минимума на максимум, до 2,2 литра в минуту. Этого достаточно, чтобы подняться на Северное седло, но я не сомневаюсь, что вскоре мне придется снова снизить подачу. Уверен, что на вертикальном участке голубого льда, который нависает над нами, Дикон отправит вперед Жан-Клода.

Признаюсь, мое воодушевление от того, что мне наконец досталась роль лидера в этой экспедиции, смешивалось с разочарованием, что я не буду первым, кто на такой высоте преодолеет ледяную стену, используя только «кошки» с 12 зубьями и ледовые молотки в каждой руке. Этой чести удостоится Же-Ка.

Мы стоим на крутом склоне ниже вертикального участка, и я обливаюсь потом, хотя давно уже снял всю подбитую пухом верхнюю одежду и уложил в рюкзак, оставшись только в шерстяной рубашке и хлопковом белье. Вся верхняя чаша ледника Восточный Ронгбук и Северное седло освещены прямыми лучами солнца, а третий лагерь отсюда, с высоты 60-этажного дома, кажется сверкающим озером яркого света.