Мерзость

Жан-Клод, которому помогают выйти из палатки, тоже смотрит на сверкающую россыпь звезд и на Эверест.

— Nous у reviendrons, — говорит он горе.

Может, я ошибаюсь, но мне кажется, моего французского достаточно, чтобы понять смысл: «Мы вернемся».

Суббота, 9 мая 1925 года

Жара несусветная.

В двухместной палатке Мида, где мы с Жан-Клодом спали минувшей ночью после того, как нас отпустили из «лазарета» в базовом лагере, буквально нечем дышать, и хотя брезентовый клапан палатки расшнурован и распахнут настежь, у меня такое ощущение, что я погребен в песках Сахары, в пропитанном запахом нагретого брезента саване.

Мы с Же-Ка разделись до белья, но все равно обливаемся потом. По неровной площадке, засыпанной камнями морены, к нам приближается Дикон.

Вчера утром, еще до рассвета, когда нам на выручку пришли Дикон, Реджи, Пасанг и остальные, нас отвели во второй лагерь, где мы с Жан-Клодом непрерывно пили воду, кружку за кружкой.

Я думал, что нас оставят во втором лагере, а Анга Чири и Лакру Йишея спустят в базовый лагерь, и Пасанг займется лечением их обмороженных ног в медицинской палатке, или «лазарете», которую он там установил, но Дикон настоял, чтобы все — в том числе Норбу Чеди, почерневшие щеки которого теперь были обильно смазаны китовым жиром и колесной мазью, — вернулись в базовый лагерь. Мы с Жан-Клодом, выпив столько воды и потом еще горячий суп, в состоянии пройти вниз по «корыту» с Пасангом и несколькими шерпами, но Анга Чири приходится нести на импровизированных носилках, а Лакра Йишей опирается на друзей, которые поддерживают его с двух сторон. Свидетельством нашего сильного обезвоживания служит тот факт, что, несмотря на огромное количество проглоченной воды, во время спуска мы ни разу не останавливаемся, чтобы помочиться.

После двух дней и двух ночей в третьем лагере на высоте 21 500 футов воздух в базовом лагере — на высоте всего 16 500 футов — кажется таким густым и плотным, что в нем можно плавать. Кроме того, доктор Пасанг «прописал» всем шестерым «английский воздух» из кислородного аппарата, принесенного в третий лагерь носильщиками. Выписав нас с Жан-Клодом из «лазарета» в пятницу вечером, он прислал один баллон с кислородом и две маски — отрегулированных на подачу всего одного литра кислорода в час, — и строго-настрого приказал пользоваться ими ночью, если мы начнем задыхаться или замерзнем.

С помощью «английского воздуха» мы с Же-Ка проспали тринадцать часов.

Дикон присаживается на корточки рядом с нами — мы греемся на жарком солнце, лежа на своих спальниках, наполовину вытащенных из палатки. Он разделся до рубашки, но на нем по-прежнему бриджи из толстой шерсти и высокие обмотки.

— Как поживают мои двое больных?

Мы с Жан-Клодом в один голос убеждаем его в своем превосходном самочувствии — крепкий сон, волчий аппетит, никаких признаков обморожения или остатков «горной апатии». И это правда. Мы говорим, что готовы снова подняться по «корыту» и леднику к третьему лагерю прямо сейчас, не теряя ни минуты.

— Рад, что вам лучше, — говорит Дикон. — Но нет никакой нужды торопиться и быть в третьем лагере завтра. В одном мы с леди Бромли-Монфор полностью согласны: карабкаться наверх, но спать внизу. Особенно после ветра и холода, что вам, парни, пришлось пережить в течение трех ночей.

— Ты поднялся по ледяной стене к Северному седлу без нас. — В голосе Жан-Клода проступают разочарование и упрек.

— Вчерашний день и сегодняшнее утро мы потратили на то, чтобы сделать дорогу к третьему лагерю безопаснее, а также руководили шерпами, которые поднимали туда груз. Редж… леди Бромли-Монфор теперь во втором лагере, и остаток дня она будет организовывать доставку груза. Думаю, завтра мы с ней в достаточной степени акклиматизируемся в третьем лагере, и если к завтрашнему вечеру вы к нам присоединитесь, то в понедельник утром мы попробуем подняться по ледяной стене к Северному седлу. — Он хлопает Жан-Клода по плечу. — Ты наш официальный специалист по снегу и льду, старина. Я же обещал тебе, что мы не пойдем на Северное седло, пока ты не будешь готов. Кроме того, сегодня там слишком сильный ветер. Возможно, завтра и послезавтра он утихнет.

— Ветер? — удивляюсь я. Здесь, в базовом лагере, воздух абсолютно неподвижен.

Дикон сдвигается в сторону и протягивает левую руку, словно представляя кого-то.

— Смотрите, как она парит.

Мы с Же-Ка любовались голубым небом и ослепительно белым снегом на Северном склоне Эвереста, но теперь замечаем, насколько сильным может быть ветер там, на большой высоте. Белый султан над вершинами и Северным хребтом тянется далеко влево, исчезая из виду.

— Невероятно, — говорю я. — А в «корыте» такая же жара?

— На двадцать градусов больше, — с улыбкой отвечает Дикон. — Мой термометр зарегистрировал больше ста градусов по Фаренгейту [50] среди кальгаспоров между вторым и третьим лагерями. На леднике же еще жарче. Мы давали носильщикам много времени на отдых и много воды, но они все равно добирались до третьего лагеря такими уставшими, что не могли стоять или есть.

— Какой груз они несли, Ри-шар?

— Не более двадцати пяти фунтов между вторым и третьим лагерями. По большей части около двадцати.

— Значит, потребуется много рейсов вверх и вниз.

В ответ Дикон лишь рассеянно кивает.

— Как там сегодня наши четверо парней? — спрашиваю я, понимая, что должен был поинтересоваться здоровьем шерпов в первую очередь.

— Бабу Рита и Норбу Чеди уже снова присоединились к носильщикам. У Лакры почернели ноги, но доктор Пасанг считает, что он, скорее всего, не лишится пальцев. Что касается Анга Чири… Пасанг говорит, что ему придется распрощаться с большими пальцами ног, а также еще двумя или тремя.

Я потрясен этим известием. Ступни Анга были опухшими, наполовину замерзшими и белыми, когда утром вторника в третьем лагере мы помогали ему втискивать деформированные ноги в ботинки, и я знаю, что вчера в больничной палатке доктор Пасанг провел много времени с шерпами, но и представить не мог, что дело дойдет до ампутации.

— Другие шерпы уже мастерят новые «ботинки сахибов» для Анга, с клинышками вместо отсутствующих пальцев, — говорит Дикон. — Анг прекрасно держится. К среде Пасангу, наверное, придется удалить ему пальцы — три штуки у него выглядят особенно плохо, коричневые и сморщенные, как у египетской мумии. Но Анг настаивает, что к следующим выходным он уже вернется в строй.

Мы мрачно молчим. Наконец Жан-Клод спрашивает:

— Ты уверен, что нам не стоит сегодня подниматься в третий лагерь, Ри-шар? Мы с Джейком достаточно хорошо себя чувствуем для восхождения и для переноски груза.

Дикон качает головой.

— Я не хочу, чтобы вы таскали груз даже завтра, когда будете идти в третий лагерь. Для подъема на Северное седло потребуется очень много сил… на большей части склона снегу по пояс, а стену голубого льда, где был любимый камин Мэллори, вы сами видели. Мы с Реджи предоставляем прокладку пути в понедельник утром вам двоим, парни. Мы будем идти следом и ставить перила и лестницу.

— Не забудьте мой велосипед, — говорит Же-Ка.

Дикон кивает.

— Завтра можешь взять свой велосипед с личными вещами, — соглашается он. — Но ничего сверх того.

«Велосипед» Жан-Клода — сиденье, педали и руль мы видели редко, только во время переупаковки грузов на мулах и яках — был источником шуток и искреннего любопытства все пять недель нашего перехода к Эвересту. Я знаю, что это не настоящий велосипед — никто не видел шин или колес, а несколько человек клялись, что заметили странные складывающиеся металлические опоры, прикрепленные к раме, — но только Же-Ка и Дикон, похоже, знают, что это за штуковина.

— Надеюсь, эта чудесная погода сохранится, — говорит Жан-Клод. — Естественно, за исключением ужасной жары.