Танец духов

Вертолет стремительно пикировал к башне.

Уилсон начал медленно танцевать, напевая без слов.

Берк и Ирина почти добежали до горячих источников, когда раздались первые автоматные очереди. Вертолет развернулся и полетел к башне.

«О Боже! — подумал Берк. — Он нарочно дал знать, где находится!»

Ирина рыдала.

Берк ожидал ответного огня с вертолета. Вместо этого раздался свистящий звук, и будка на башне разлетелась в шаре огня. Затем рассыпались и остатки башни.

Все было кончено. На месте башни вился черный дымок.

Ирина дико закричала.

Берк схватил ее за руку и потащил дальше.

Возле источников он велел Ирине ждать, а сам побежал искать самую западную пещеру.

В глубине пещеры было темно и сыро. Берк медленно шел вдоль стены, предварительно проверяя, куда ступает. В какой-то момент нога ничего не нащупала под собой. Он осторожно присел и швырнул ноутбук в дыру. Потом прислушался. Тишина. Тишина.

«Черт!» — испуганно подумал он. И тут где-то далеко внизу глухо плеснуло.

Когда он вышел на свет, Ирины на месте не оказалось.

Помчалась обратно к башне, устало подумал Берк… точнее, к развалинам башни.

Туда, где ее любовь… или руины любви.

Что у Берка, что у Ирины — обоим остались только воспоминания о былом счастье. Отныне они друзья по несчастью.

Эпилог

Берк сидел на веранде кафе «Жирафа» и потягивал густой крепкий кофе. Он готовился к длинному дню в министерстве внутренних дел — предстояло выбить разрешение на пропуск конвоя с продуктами и медикаментами в Южный Судан. Общаться с бюрократами — все равно что русскую матрешку разбирать. Мечешься от чиновника к чиновнику, пока не доковыряешься до самой крошечной матрешки с нужной печатью в руке.

Впрочем, отрадно побыть в большом городе, с его суетой и шумом, почитать свежие газеты, забрать письма на почте и позвонить в Европу — большую часть времени он мотался по лагерям беженцев да деревушкам в глухих углах страны.

Накануне он разговаривал с Томми.

— Дела конторы идут — тьфу, тьфу, тьфу! — прекрасно, — хвалился тот. — Только тебя не хватает. Может, все-таки вернешься?

Берк рассмеялся.

— Я тебе дело говорю, а ты хохочешь! Хотя бы навестить приехал, а?

— Я бы не прочь, но когда вырвусь, одному Богу и начальству известно.

— Повадки Кейт перенимаешь, — проворчал старик, — она тоже вечно отвечала мне: «Как-нибудь…» Да, чуть не забыл, приятель в Гарде доложил мне: твоему дружку в ФБР орден на грудь повесили.

— Да ну?!

— Точно! Дерьмо не тонет. Твои родные Штаты действительно страна несусветных возможностей.

Важное письмо было только одно — от Ирины.

После гибели Уилсона Берк застрял на много дней в Неваде. Допрашивали его, допрашивали Ирину. С ним закончили быстро, ее терзали долго, и он задержался, чтобы морально поддержать бедняжку, на которую Коваленко пытался навесить соучастие или недонесение. Однако все закончилось благополучно. Берк свозил Ирину в Фаллон и познакомил с Мэнди. Женщины, старая и молодая, с ходу понравились друг другу, и Мэнди охотно взяла украинку под свое крылышко — считай, невестка! На поминальную службу по Уилсону приехало много его школьных и университетских приятелей, несколько учителей и представители племени из резервации. Даже Эли Зальцберг и Джил Эппл прилетели, соответственно с восточного и западного побережий.

Мэнди вместе с Джил Эппл нашли Ирине толкового адвоката. Чиновники стояли на том, что «Ленивые пчелки» и ценные бумаги Уилсона должны быть конфискованы как «преступным путем нажитое имущество». Но с формальной точки зрения осторожный Уилсон так ловко замел гашишное происхождение своего капитала, а адвокат так истово отрабатывал свой кругленький гонорар, что в итоге практически все отошло вдове. Хотя и последнему дураку было ясно, что трагедия в Кулпепере — дело рук Уилсона, не было ни единого доказательства против него. Таким образом, и с этой стороны государство не могло наложить лапу на его капитал.

Ирина писала (ее английский язык, немного подправленный компьютером, был уже вполне сносен):

Худшие опасения Берка оправдались. И на этот раз его гоняли из кабинета в кабинет, словно он нагло добивался чего-то сомнительного и лично для себя, а не пропуска для дармовой гуманитарной помощи пухнущим от голода соотечественникам этих чиновников.

Самое комичное — когда он отправится в путь и будет неминуемо проезжать по районам, занятым повстанцами, подпись столичного чиновника может оказаться поводом для расстрела.

Но Берк давно отвык бояться. На любом контрольно-пропускном пункте любой двенадцатилетний мальчишка с автоматом мог ни с того ни с сего озвереть и наградить очередью. Если постоянно думать об этом, или рехнешься, или постыдно убежишь из Африки. Поэтому он не думал.

Зато было нестерпимо просиживать штаны на стульях министерских коридоров в ожидании чиновной милости. В Берке поднималась лютая злоба, когда он представлял, что именно в этот момент не так далеко от столицы какие-то негры умирают от голода и по европейским меркам почти в два счета излечимых болезней.

Под вечер он таки получил нужную подпись. На следующий день можно было наконец выезжать. Выжатый как лимон, он вернулся в номер отеля. Как во всех дешевых африканских отелях, воздух и здесь скрипел на зубах. Под потолком подвизгивали лопасти вентилятора. Но пыль Берка не сердила — для него она была неизбежным атрибутом Африки. А под всхлипы вентилятора он давно научился засыпать — тоже своего рода колыбельная.

Берк почистил зубы, плеснув на щетку воды из бутылки.

Потом лег в кровать и опустил москитную сетку.

В последние недели, где бы он ни ночевал — в отеле, или на походной койке, или на сиденье бронетранспортера, — ему больше не требовалось напиваться до одурения, чтобы заснуть. Он засыпал легко и радостно, с дивным предчувствием.

Много месяцев назад он жестоко ревновал Томми Ахерна за то, что Кейт приходит только к нему. Но едва Берк приехал в Африку, она вдруг стала являться ему каждую ночь. Упоительное облегчение!.. Она была жива и здорова, она была весела и остроумна, и они много болтали о ее работе в Африке и о том, что делает он. Иногда она становилась серьезной и, говоря о прошлом и будущем, ласково успокаивала Майка: «Мы живем только в настоящем, душа моя. Прошлое прошло, а будущее еще не наступило. Но если настоящее длится вечно, значит, вечна и наша любовь».