От полуночи до часа кошмаров

Один из двух мальчиков, беспокойный паренек, который показался мне почему-то знакомым (что могло происходить лишь по той причине, что я тоже видел его на снимке) отделился от общего круга и подошел ко мне.

— Мой дедушка считает, что ты заслуживаешь похвалы, так как ты знаешь свое место, — сказал мальчик.

Нет, его губы шевелились, и именно они производили звук, и звук этот производился именно его губами, его языком, его дыханием и движением его челюстей. Но это был не его голос. Мальчику должно было быть лет двенадцать или тринадцать. Но у него почему-то был голос взрослого мужчины, давно перешедшего пубертатный возраст и перешагнувшего тридцатилетний рубеж. И голос этот был мне знаком. Это был голос Эда!

Так же, как незадолго до этого передо мной стояла Мария в ее взрослом образе и говорила со мной голосом ребенка, теперь, напротив, передо мной стоял ребенок, который, без всякого сомнения, говорил со мной голосом взрослого, голосом Эдуарда в ковбойских сапогах. Мальчик протянул руку ко мне и вложил в мою ладонь что-то холодное и твердое. Медленно, как в трансе, я осторожно перевел свой взгляд на предмет, который находился между моими пальцами: ЛУЧШЕ БЫТЬ, ЧЕМ КАЗАТЬСЯ. Остро отточенный клинок опасно блестел в свете заходящего солнца. Мальчик вложил мне в руку кинжал Наполы. Оружие, которым был убит Стефан.

— Ты знаешь, где твое место? — голос Эда звучал властно и подразумевал единственный ответ, который подтвердил бы его авторитет и мою преданность. Отвратительное хихиканье пересмешника прервало пение птиц. Голос Эда стал пронзительным, так как я ничего не отвечал, он повторил свои слова, на этот раз громче: — Ты знаешь, где твое место или нет?!

На этот раз картины вокруг меня не растворялись медленно и не собирались в новую сцену, они были неотделимы от кромешной темноты и спасительного, спокойного сна без сновидений. Я проснулся рывком, в одну секунду, выскочил из своего кошмара и очутился в не менее мрачной реальности. Я сидел, скорчившись в полной темноте, потеряв ориентацию, тяжело и быстро дышал, и мне было немилосердно холодно в моей промокшей от пота и остывшей одежде. Все еще болели бока, как будто я только что пробежал среднюю марафонскую дистанцию.

Или только что убежал от псовой охоты.

Я отогнал от себя эти мысли и постарался напрячься, чтобы собрать воспоминания о происшедшем перед моим падением, однако мне удалось припомнить только единичные детали, которые я медленно пытался соединить в единый пазл. Приступ головной боли и моя реакция на него, благодаря которой случилось непоправимое. Треск и шум с потолка, падающие на нас куски породы, поднятая пыль и внезапная темнота. Путаница голосов, крики, глухой кашель…

Прошло еще некоторое время, которое я просидел как несчастный, дрожащий заморыш на холодном, твердом полу, пытаясь что-то разглядеть в темном туннеле или в том, что от него осталось, как запуганный ребенок, не найдя ничего примечательного. Я не видел ничего, кроме теней и еще теней, которые, вероятно, я хотел в это верить, были кучами строительного мусора, камней и комьями земли (а не фрагментами человеческих тел или изуродованными более или менее целыми человеческими телами). Юдифь, Мария, Карл и Элен: они находились в нише, когда потолок снова обрушился. Но где они сейчас?

Как будто в ответ на мой невысказанный вопрос, я вдруг услышал именно в этот момент тихий стон и всхлипывания, слабую мольбу о помощи. Я с трудом выпрямился, опираясь спиной о стену, пытаясь подавить тошноту, которая вот-вот могла начаться, и медленно и осторожно начал пробираться в темноте направо. Я узнал голос Юдифи и так ускорил мои шаги, что рисковал споткнуться и потерять равновесие. И я чуть было не растянулся, споткнувшись как раз о ноги Юдифи. Она была совсем недалеко от меня, гораздо ближе, чем мне показалось, потому что ее голос был гораздо тише и слабее, чем мне показалось сначала.

— Юдифь? — тихо спросил я в темноту, опустился на колени и осторожно ощупал ее. Она застряла, зажатая между железным остовом кровати и стеной. — Ты в порядке? Не бойся, я с тобой.

— Я… кто… — ее слова звучали сипло. Я не знал, как долго, собственно говоря, я был без сознания, но, должно быть, она долго кричала, звала на помощь, прежде чем я снова пришел в себя, и наверняка она наглоталась пыли и охрипла.

Мое чувство такта меня подвело. Я должен был бы знать, что это были не те слова, которые могли бы ее успокоить. Конечно, она боялась. А меня, возможно, еще больше, чем обломков вокруг себя и перспективы провести еще долгое время в таком беспомощном положении, мерзнуть и, возможно, терпеть немалую боль — хотя я до сих пор никак не мог понять, почему она так сильно боится именно меня.

— Франк? — спросила Юдифь, все еще почти шепотом, потом ее голос стал громче и в нем послышался еще больший страх. — Франк? Это ты? Я… уходи прочь! — Хотя это должно было стоить ей огромных сил, она почти выкрикнула последние слова. — Не хватай меня, слышишь? Уходи прочь и не трогай меня!

Она пододвинулась ко мне, схватила меня за голень и некоторое время металась в темноте, потом я отстранился от нее немного. Но у нее было недостаточно сил, чтобы, хоть и в истерике, немного сдвинуться с места, поэтому через некоторое время она обессиленно опустила ноги на подвальный пол, усеянный строительным мусором и камнями. Она тихонько заплакала.

— Я вытащу тебя, слышишь? — пообещал я ей так спокойно и уверенно, насколько это было возможно в моем плачевном состоянии. — Но я почти ничего не вижу. Ты кричи, если будет больно, ладно?

Если принять во внимание ситуацию, эти слова явно были лишними, и Юдифь ответила на них невнятным бормотанием и сдержанными испуганными всхлипами. Но сейчас было не время, чтобы пытаться найти работу в телефонной службе доверия, и не время для того, чтобы то и дело упрекать себя в чем-либо, если только в том, что я стоял здесь и пытался нести тут какую-то бодрую чушь и напрасно терял время, которое лучше было бы употребить на то, чтобы действительно ей помочь.

Я попытался осторожно приподнять ржавую кровать, но она не подалась ни на сантиметр. Своим верхним концом она была зажата между бетонным блоком площадью не меньше квадратного метра и, как мне показалось, еще большим количеством кубических метров гальки. Я начал методично разбирать завал камень за камнем, начиная сверху.

— Ты… ты убьешь меня, да? — Хотя я знал, как велико ее недоверие ко мне, меня испугали ее слова. Как она могла думать обо мне что-либо подобное? Не могла же она считать меня кровожадным извергом, который рыщет по подземелью в поисках ничего не подозревающей жертвы и закалывает ее в спину? Я сказал ей об этом.

Юдифь замолчала на довольно продолжительное время, а я тем временем аккуратно, с большой осторожностью, чтобы не допустить падения камней или внезапного движения зажатой кровати, что могло ее еще больше ранить, убирал куски породы и фрагменты бетонных блоков. Я слышал, как постепенно немного успокоилось ее дыхание и она прекратила всхлипывать. Она снова взяла себя в руки, медленно, но верно.

— А где остальные? — спросил я, вознося про себя отчаянную молитву, чтобы не вызвать очередной обвал, поднимая кусок бетона и отпихивая его налево. Он упал недалеко от нас, развалившись на мелкие кусочки. Поднялось облачко пыли, но на этот раз счастье было на моей стороне. — Готово, — выдохнул я и осторожно поднял кровать.

Юдифи удалось подобраться и сесть, тяжело дыша, она оперлась спиной о стену и посмотрела на меня. Несмотря на почти полную темноту, я видел, что ее глаза расширены от страха. Я наклонился над ней, взял ее руками под мышки и медленно поднял на ноги. Юдифь не оттолкнула меня, но даже сквозь футболку я чувствовал быстрое биение ее пульса, когда я к ней прикоснулся. Я бережно погладил ее рукой по волосам.

— Не бойся, — тихо повторил я. — Ты это из-за Стефана? Юдифь, ты должна мне верить. Я не делал этого. И я не знаю, что он имел в виду, когда сказал, что он здесь.