Психиатр

Она замолчала и опустила глаза. Доктор некоторое время хранил молчание, а затем сказал:

— Уверяю тебя, Катрин, со временем все удивительным образом стирается из памяти.

— Вы так говорите, потому что никогда не любили по-настоящему! Если бы вы хоть однажды узнали настоящую любовь, вы бы поняли, что дважды любить нельзя, что, отдав свое сердце, мы больше не властны над ним и не можем его вернуть. Нет, доктор, я знаю, жизнь дает лишь один шанс, и я навсегда упустила его, совершив эту ошибку.

Психиатр снова спросил ее, что это за ошибка, которая столь ужасна. Больная пришла в замешательство, но потом все же призналась. Она поведала печальную историю о каком-то порнофильме, в котором снялась против своей воли, и о том, что отец Роберта, будущий сенатор, узнал обо всем.

Теперь доктору Гибсону стало ясно, что шансы Катрин на примирение с женихом действительно ничтожны, если не сказать — равны нулю.

— Понятно, понятно, — немногословно заметил он.

— Я уже вам говорила, доктор, выхода нет.

Врач не успел ничего сказать. Лицо девушки внезапно озарилось радостью. На пороге появился санитар с огромным букетом цветов.

— От Роберта! — не сдержала возгласа Катрин.

Наконец-то он решил дать о себе знать! Он передумал! Он вернется к ней! Романтичный, как всегда, он предупреждает о своем скором визите великолепными цветами! Доктор Гибсон обернулся, при виде цветов по губам его скользнула улыбка. Наверное, возлюбленный Катрин внезапно передумал и решил достойно искупить свою вину. Красивое завершение истории, которая на первый взгляд была обречена на печальный финал.

— Куда их поставить? — спросил служитель.

— Дайте их мне, — распорядилась Катрин.

Питер протянул цветы радостной девушке. Она повернулась к доктору, широко улыбаясь, и тот объявил:

— Все всегда налаживается!

— Похоже, вы правы!

В довершение радужной картины зазвонил телефон. Катрин вздрогнула. Эмиль, добрый слуга, все-таки убедил Роберта, и тот раскаялся! Сияя, девушка сняла трубку:

— Да?

Но через несколько секунд выражение ее лица вдруг переменилось.

— А, это ты! Я же сказала, что не хочу с тобой разговаривать! Я никогда тебя не прощу! Никогда, слышишь? Я ненавижу тебя! — И она с силой бросила трубку, не оставив своему собеседнику времени на ответ.

Доктор Гибсон застыл в недоумении. Что означает этот неожиданный поворот? Катрин произвела на него впечатление юной, крайне чувствительной девушки, к тому же у нее, кажется, переменчивый вспыльчивый нрав.

— Не понимаю, — произнес он как можно мягче, стараясь, чтобы в его интонации не прозвучало ни малейшего упрека. — Кто это был?

— Знаете, кто послал мне эти ужасные цветы? Мой отец! Я никогда не прощу его за то, как он поступил с Робертом! Если бы вы только знали, как он меня опозорил! Будь у Роберта еще какие-то сомнения после просмотра фильма, они все равно тут же улетучились бы при мысли о том, с какой семьей он породнится, женившись на мне.

По правде говоря, она была расстроена вдвойне, так как злилась не только на отца, но и на себя за то, что на мгновение наивно поверила, что цветы прислал Роберт, а теперь позвонил. На самом же деле звонил ее отец, чтобы убедиться, что ей доставили букет. Теперь девушка находила цветы отвратительными. С выражением презрения и разочарования на лице она взяла букет и отбросила его.

В этот самый момент на пороге палаты появился Вик Джексон, директор клиники. Букет угодил ему прямо в лицо.

У этого пятидесятилетнего мужчины был высокий лоб, редкие волосы, внимательный взгляд острых глаз за маленькими очками, к тому же он явно страдал от избыточного веса. Амбициозный, склонный к авторитарным решениям, Вик Джексон был начисто лишен чувства юмора, впрочем, окружающие и не пытались сделать его мишенью своих шуток. Он раздраженно пнул упавший букет, однако, разглядев ту, что бросила эти цветы, сразу успокоился.

Как и большинство мужчин, он был сражен красотой Катрин. Нужно заметить, что он питал слабость к женскому полу. После тридцати лет несчастливого брака с женщиной, которая не пробуждала в нем ни малейшего желания и к тому же так и не родила ему ребенка, он пустился во все тяжкие; поговаривали, что для реализации неудовлетворенных мужских фантазий он даже прибегал к услугам специальных агентств.

Пытаясь сгладить впечатление от дурного жеста, он поднял цветы и произнес с ироничной улыбкой:

— Мне показалось, вы обронили букет, мадемуазель?

— Это мадемуазель Шилд, — представил доктор Гибсон, поднявшись со стула. — Она поступила к нам два дня назад. Сейчас ей гораздо лучше.

— Я это вижу! — едко заметил директор.

Он подошел к Катрин, чтобы рассмотреть ее вблизи, и нашел девушку еще более привлекательной, просто обворожительной. Джексон повернулся к Гибсону:

— Томас, я, собственно, пришел сказать, что мне необходимо переговорить с тобой до собрания дисциплинарного комитета.

Этот человек, выглядевший обычно абсолютно уверенным в себе, похоже, испытывал какие-то колебания, что выдавало едва заметное подергивание нижней губы.

— Непременно, — ответил доктор Гибсон.

Он посмотрел на часы — до собрания оставалось не больше десяти минут, соответственно, времени было в обрез.

Двусмысленно ухмыльнувшись, Джексон сказал психиатру:

— Ну, я оставляю вас, наверняка вам нужно обсудить много важных вещей. Я могу на тебя рассчитывать?

— Разумеется, господин директор.

Напоследок Вик Джексон бросил взгляд в сторону Катрин, за дверью палаты он столкнулся с доктором Кэмпбеллом.

Артур Кэмпбелл, дело которого в первую очередь подлежало рассмотрению на предстоящем заседании, явно нервничал:

— Ты говорил с Томасом?

— Я вызвал его к себе в кабинет.

— Ты все еще не поговорил с ним? — произнес тот встревоженным голосом. — Ведь через десять минут начнется!

Директор успокаивающим жестом положил руку на плечо коллеги:

— Послушай, не надо волноваться. У меня уже есть поддержка Ривза. С голосом Томаса у нас будет большинство, и двум истеричкам, жаждущим твоей крови, придется уйти ни с чём.

Доктор Кэмпбелл, не слишком успокоенный услышанным, нервно засмеялся. Вик Джексон торопливо отделался от него:

— Послушай, встретимся на месте. Я должен идти к себе, если хочу успеть поговорить с Томасом. Но ты не волнуйся, он на нашей стороне. В любом случае он не может мне в этом отказать — я, в конце концов, директор!

Глава 6

На пороге палаты Катрин доктора Гибсона остановила одна пациентка, которая три или четыре месяца в году проходила курс лечения в клинике по поводу обостренной анорексии и шизофрении. Двадцатипятилетняя Эми Робер считала себя гениальной поэтессой и в периоды вдохновения дни и ночи напролет строчила в большой тетради свои недоступные пониманию творения.

С не меньшей интенсивностью она была очарована доктором Гибсоном, его энергией, умом, чувствительностью и благородством характера. Он являлся мужчиной ее мечты, ее идеалом, поэтому она ни разу не возразила против продления пребывания в клинике: так она могла видеться со своим кумиром.

Девушка размахивала большим белым листом, напоминавшим странную рукопись.

— Доктор, я так счастлива, что наконец-то нашла вас! Я вас разыскиваю уже целый час! Вы непременно должны прочитать мою новую поэму. Она и правда гениальна! Знаете, я написала ее на одном дыхании!

— Я прочту ее, Эми, обещаю, но не сейчас. Я в самом деле очень спешу, у меня заседание через несколько минут.

Но пациентка, лицо которой, несмотря на почти скелетическую худобу, сохранило следы былой красоты, настаивала на своем:

— Я оставляю ее вам, доктор. Пусть вы не можете прочитать это сию минуту, возьмите.

Психиатр взял лист, засунул его в карман халата и, извинившись, двинулся дальше.

Внезапно он ощутил усталость. С тех пор как умерла его жена, он чувствовал, как больные вытягивают из него силы. Каждый отнимал немного энтузиазма, душевного спокойствия. И у доктора складывалось впечатление, что ему уже недалеко до полного истощения.