Заговор

— Я в порядке. А он, кажется, очень милый.

— Очень милый и очень строгий. Это он заставил меня за три года сделать диссертацию. Никогда в жизни так не вкалывал.

— Срок коротковат, да? — спросила Сара.

— Иного Ландсдорф не потерпел бы. — Джасперс поглубже засунул руки в карманы пальто. — Он все это планировал с тех самых пор, как я сюда попал. Обычно лет восемь уходит. Так что да, довольно быстро.

— Впечатляет. Вам, выходит…

Джасперс улыбнулся:

— Тридцать три. И не берите в голову. Я написал невероятно серенькую диссертацию, которую мы с великим старцем полтора года переделывали в книгу. Он все время твердил: «Только получите степень, получите степень». И был прав. Я получил степень, работу, закончил книгу… — Он умолк, взгляд на какое-то время сделался отрешенным. Но вот на губах вновь заиграла улыбка. — А потом я занялся кое-чем поинтереснее.

Джасперс остановился и со словами: «Это здесь» — открыл дверь маленького кафе, откуда пахнуло густым черным кофе, и ждал, пока она — с сумкой и кейсом в руках — переступит порог.

— Не стоит распахивать передо мной двери, — заметила Сара.

— Вы правы. Это не я, — ответил он, не двинувшись с места. — Это еще кусочек от Ландсдорфа. Немецкая пристойность, меня хорошо вышколили.

Сара улыбнулась:

— Что ж, мне остается только сказать спасибо.

Она прошла в скупо освещенный зал и заметила свободный столик у дальней стены. Направилась к нему, пробираясь меж занятых столиков, и стала освобождаться от пальто, в то время как Джасперс уже выскользнул из своего и перебросил его на спинку стула. Выждал, пока она сядет, и только после этого сам стал усаживаться.

— Тоже от Ландсдорфа? — спросила Сара.

— Разумеется. — Уселись. — Рекомендую чашку отличного чая и шоколадное пирожное с малиной, хотя шоколад не всем по нутру.

— Да нет, мне как раз нравится.

Про себя же подумала, что ей нравится все: и мысль выпить чаю, и забавное маленькое кафе, которое сразу же вызвало в памяти картинки Парижа или Берлина, и… компания. Было в этом молодом докторе Джасперсе что-то успокаивающее. Нечто казавшееся таким… не от мира ученого. Никак по-другому выразить это она не могла. Джасперс, подняв руку, ткнул двумя пальцами в сторону официанта и обернулся к Саре.

— Я… все время заказываю одно и то же, — проговорил он извиняющимся тоном. — Здесь меня знают.

— Это, наверное, здорово.

— Наверное, — Он улыбнулся и переключил передачу. — Итак, Клара упомянула государственный департамент и мои статьи. Смею предположить, что сюда мы попали, чтобы поговорить на тему «Новые правые и подъем консерватизма». — Самоирония в голосе собеседника снова вызвала у Сары улыбку. — Это название очень скучной статьи, которую я написал.

— Не такой уж скучной.

У Джасперса удивленно раскрылись глаза:

— Вы что, прочли ее?

— Это моя работа, профессор Джасперс…

— Ксандр, — перебил он ее. — Все зовут меня Ксандром.

И снова она улыбнулась:

— Одна из многих, что я прочла… Ксандр. Все очень фактологически насыщено. И все разительно отличается от прочих статей на ту же тему. Ваш подход… как бы это выразиться…

— Уникален? Возможно, источник.

— Ландсдорф?

Официант принес воду.

Джасперс ухмыльнулся и вытащил из кармана пиджака тоненькую, весьма потрепанную книжку, которой не давали рассыпаться перехватившие ее резинки. Он положил книжку на стол.

— Некто еще постарше. — На обложке значилось: «Государь». — Без нее из дому никогда не выхожу.

— Макиавелли?!

— Не надо так удивляться. В шестнадцатом веке хватало ярких умов. А он был, наверное, самым ярким. Пожалуйста, взгляните.

Сара взяла книжку и бережно высвободила ее из резинок. Обложка осталась у нее в руке, открыв надпись через всю страницу: «С тобою, Фиона, навсегда». Сара подняла голову и увидела глаза Джасперса, наполненные этими словами. Ни следа, ни тени улыбки. Она выдержала паузу.

— Я… уверена, что это так. — Положив книжку на стол, Сара мягко накрыла ее обложкой. — Ярчайший был ум, я хотела сказать.

Он поднял взгляд и согласно кивнул:

— Да. — Протянул руку и забрал книжку. — Таким он и был.

— А ныне он человек на все века, — сказала она, следя за тем, как Джасперс стягивал резинками рассыпающиеся страницы, как возвращалась к нему улыбка.

— Прелесть теории в том, мисс Трент, что она применима к любому числу ситуаций. — Джасперс упрятал книжку в карман. — Различие состоит в способе, каким ее применяют.

— А ваш приятель Макиавелли применим к Новым правым?

— А еще к рынку бросовых облигаций и покупкам контрольных пакетов с помощью кредита. И даже к сепаратистской группировке в Айдахо. Не я один улавливаю связь. Просто я подхожу к этому теоретически, а все остальные пытаются применить это на практике.

— Скажите, профессор… Ксандр… поведайте тем, кто меньше вашего сведущ, как именно кто-то использует книжку вроде этой…

— Увы вам, маловеры! — прервал он ее. — Вы удивитесь. Именно сейчас нашлась группа молодых гуннов, которые верят, что Макиавелли подсказывает им, как играть на рынке. Один из них только что написал книгу — «Управляющий по Макиавелли». Броская штука, хотя довольно забавная.

— А вы не верите?

Джасперс пожал плечами:

— Скажем так… это не тот Макиавелли, которого знаю я. Теории… поддаются самому широкому толкованию. Именно это и делает их столь соблазнительными. Видите ли, я понимаю… возможно, лучше, чем большинство людей, что значит учитывать практические последствия. Порой от них трудно отделаться. И все же в определенный момент приходится признавать их ограниченность. На Уолл-стрит этого еще не поняли. Там думают об этом как о грубой силе, обмане…

— «Уж лучше ненавистным быть, а не любимым», — вставила Сара.

— Мой черед сказать: впечатляет. Впрочем, это еще не вся картина.

— Согласна, хотя на полноту я и не претендовала, — добавила она игриво. Его добрый смех и широкая, хоть и немного застенчивая улыбка подсказали ей: попала в десятку.

— Хаотичность рождается простором, мисс Трент.

— Постараюсь запомнить это, профессор Джасперс. Итак, — продолжила Сара, — в действительности все сводится к содержанию…

— Именно, — подхватил Джасперс. — Макиавелли писал «Государя» как… наставление по обретению политической власти. На самом же деле ему нужно было получить работу от Медичи, правящего во Флоренции семейства. Книга писалась в расчете привлечь всеобщее внимание разъяснением того, что происходит на самом деле. Весьма смело по тем временам.

— Но применительно к тем временам.

— Это вы отлично подметили.

— Стараемся.

— Тогда вы, несомненно, помните, что Италия шестнадцатого века политически была весьма зыбкой: мало чем отличалась от набора городов-государств, каждое из которых существовало само по себе.

— Да, это я, несомненно, помню, — поддразнила Сара.

Джасперс рассмеялся:

— Сказать попроще? Макиавелли хотел защитить Флоренцию и пробудить стремление к сплочению. Его решение: нужен вождь, способный предвидеть беды и пользоваться властью решительной рукой, пуская в ход все, что держало бы народ в повиновении. Для него все они были весьма унылым сбродом: и довериться нельзя, и без особой искры. Немного жестокости тут, немного милости там… Все шло своим чередом, без особых сбоев.

— И такое, — спросила Сара, — применимо к рынку? Малость натянуто, вам не кажется?

Джасперс отпил воды.

— Натяжки нет, если рыночники считают, что книга подсказывает им, как следует поступать. Это их Библия. А кто я такой, чтобы оспаривать их трактовку? И вам придется признать, что это интригует. — Он подался вперед, опершись локтями о стол. — Заслуга Макиавелли состоит в осознании темной стороны политики: по ходу дела он поднял весьма интересные вопросы, касающиеся власти, обмана… Желаешь сохранить основу власти, говори народу то, что он желает услышать. Не так-то трудно уловить в этом современный подтекст.