Волки сильнее собак

Хлынул поток света, когда поднялись ворота. Аркадий оказался перед служебным проездом, достаточно широким, чтобы вместить большой фургон. Мусорные баки стояли вдоль кирпичной стены, которая являлась тыльной стороной более низких и старых зданий, выходящих на соседнюю улицу. Имелись тем не менее камеры видеонаблюдения, нацеленные на проезд со стороны стоянки, где находились сейчас Аркадий и Гриша, и с обеих сторон новых зданий. Под табличкой «Стоянки нет» красовался зелено-черный мотоцикл.

Швейцар озадаченно потер подбородок, и это движение заставило Аркадия спросить:

– Ваш?

– Парковаться здесь запрещено. Иногда могу найти подходящее место, а иногда нет, но старперы не разрешают мне пользоваться стоянкой. Извините.

Когда они подошли к мотоциклу, Аркадий заметил прикрепленную к седлу картонку: «Не трогайте этот мотоцикл. Я слежу за вами». Гриша попросил у Аркадия ручку и подчеркнул слово «слежу».

– Так лучше.

– Настоящая машина.

– «Кавасаки». Я обычно езжу на «Урале», – сказал Гриша, демонстрируя тем самым Аркадию, насколько он преуспел в этом мире.

Аркадий заметил рядом со стоянкой проход.

– А работники здесь паркуются?

– Нет, старперы и над ними командуют.

– Значит, в субботу механики не дежурили?

– Это когда мы работали в неполном составе? Ну, мы не можем покидать наш пост всякий раз, когда машина останавливается в проезде. Даем десять минут, а потом прогоняем.

– Так и было в ту субботу?

– Когда выбросился Иванов? Я не работал в ночь.

– Понятно, но все-таки во время своей смены вы или консьерж не заметили здесь ничего необычного?

Гриша немного подумал.

– Нет. Кроме того, черный ход по субботам закрыт. Нужна бомба, чтобы туда войти.

– Или код.

– Засечет камера. Мы бы заметили.

– Не сомневаюсь. Вы находились перед домом?

– Под козырьком.

– Люди входили и выходили?

– Жильцы и гости.

– Кто-нибудь проносил соль?

– Сколько соли?

– Мешок или мешки.

– Нет.

– А Иванов не носил домой соль ежедневно? Из «дипломата» соль не сыпалась?

– Нет.

– Я зациклился на соли, вам не кажется?

– Да, – медленно протянул Гриша.

– Надо что-то с этим делать.

Старый Арбат – пешеходная зона с уличными музыкантами, художниками и магазинчиками сувениров, где продаются бусы из янтаря, матрешки, плакаты сталинских времен. Офис доктора Новотной размещался над интернет-кафе. Она сообщила Аркадию, что собирается уйти на покой и жить на проценты от денег, которые она ссудила бы предпринимателям, собиравшимся вложить их в греческий ресторан. Аркадию понравился кабинет – уютная комната с мягкими креслами и эстампами Кандинского, яркими пятнами красок, которые превращались в мельницы, синих птиц и коров. Новотная оказалась энергичной женщиной лет семидесяти, с лицом, покрытым сеточкой морщин вокруг блестящих черных глаз.

– Я познакомилась с Пашей Ивановым чуть больше года назад, в первую неделю мая. Он показался типичным предпринимателем. Энергичный, умный, легко приспосабливающийся, последний из тех, кто обращается к психотерапевту. Они рады отправлять туда своих жен и любовниц; это популярно у женщин, как фэн-шуй, но мужчины редко приходят сюда сами. Он пропустил последние четыре сеанса, хотя оплатил полный курс.

– Почему же он выбрал вас?

– Потому что я хороший специалист.

Аркадию нравились женщины, которые сразу переходили к делу.

– Иванов сказал, что у него проблемы со сном. Они всегда начинают так. Просят прописать снотворные таблетки, но это лишь средство для поднятия настроения, которое я рассматриваю лишь как один из элементов комплексной терапии. Мы встречались раз в неделю. Он шутил, говорил очень четко, был очень самоуверен. В то же самое время никогда не обсуждал определенные темы, деловые отношения с кем-либо, и, к несчастью, не это ли являлось причиной его…

– Депрессии или страха? – подсказал Аркадий.

– Того и другого, если вы так ставите вопрос. Он находился именно в таком состоянии.

– Называл врагов?

– Ни одной фамилии. Сказал, что его преследуют призраки. – Новотная вынула из коробки сигару, сняла с нее целлофан и намотала на палец сигарную ленточку. – По-моему, он не верил в призраков.

– А вы верите?

– Нет. Мне кажется, у него что-то было в прошлом. Человек вроде него и на таком месте совершает иногда поступки, о которых потом очень сожалеет.

Аркадий описал обстановку в квартире Иванова. Доктор сказала, что разбитое зеркало определенно свидетельствует о вспышке ненависти к себе, а прыжок из окна – выход из сложившейся не лучшим образом ситуации.

– Однако два самых распространенных мотива самоубийства мужчин – это финансовый и эмоциональный, и они часто служат доказательством атрофированного либидо. Однако Иванов был богат и имел нормальные сексуальные отношения со своей подружкой Риной.

– Он принимал виагру.

– Рина намного моложе.

– А как у него со здоровьем?

– Для мужчины его возраста неплохо.

– У него не было инфекции или простуды?

– Нет.

– Возникала ли соль как тема беседы?

– Нет.

– Дно шкафа Иванова было покрыто солью.

– Это интересно.

– Но вы говорите, что недавно он пропустил несколько сеансов.

– Целый месяц и раньше тоже.

– Не упоминал ли Иванов о каких-нибудь покушениях на него?

Новотная обернула палец сигарной ленточкой.

– Всего в двух словах. Он сказал, что должен остановить нападение.

– Нападение призраков или кого-то реального?

– Призраки могут быть очень реальными. В случае с Ивановым, однако, я думаю, его преследовали как призраки, так и кто-то реальный.

– Думаете, он самоубийца?

– Преуспевший самоубийца.

– Значит, все-таки самоубийство?

– Возможно. Но не факт? Вы следователь. – Лицо Новотной приняло сочувственное выражение. – Жаль, больше помочь ничем не могу. Не хотите сигару? Кубинская.

– Спасибо, не надо. Неужели вы курите?

– В моем детстве все современные, интересные женщины курили сигары. А вам бы пошла сигара. И еще одно, следователь. Мне показалось, что в приступах депрессии Иванова было нечто циничное. В начале мая. По сути дела, сразу после майских праздников. Но, должна признаться, Первомай всегда вызывал и у меня глубокую депрессию.

Непросто было отыскать старомодную столовую среди ирландских пивных и суши-баров в центре Москвы, но Виктору это удалось. Они с Аркадием ели макароны и кашу, стоя в кафе-столовой за углом Главного управления внутренних дел Москвы на Петровке. Аркадий довольствовался черным кофе с сахаром, а Виктору ежедневно требовались углеводы, которые он пополнял в основном за счет пива. Из портфеля Виктор вынул посмертные фотографии Иванова – вид спереди, вид сзади, снимок головы – и разложил их между тарелками. Одна сторона лица Иванова была белой, а другая – черной.

– Доктор Топтунова заявила, что не производит вскрытий трупов самоубийц, – сказал Виктор. – Я спросил ее: «А как же ваша любознательность, профессиональная гордость? Как насчет ядов или психотропных средств?» Она ответила, что придется делать биопсии, анализы, тратить драгоценные ресурсы государства. Мы сошлись на пятидесяти долларах. Считаю, что Хоффмана такая сумма устроит.

– Топтунова тот еще мясник. – Аркадию действительно не хотелось смотреть на снимки.

– Вряд ли найдешь Луи Пастера, делающего вскрытия трупов для милиции. Слава Богу, Топтунова кромсает мертвых. Как бы то ни было, она говорит, что Иванов сломал шею. «Твою мать!» – хотелось сказать ей. Если бы не шея, то оказался бы череп. Никаких лекарств в организме не обнаружено, хотя Топтунова считает, что у Иванова была язва желудка. И еще одна странность. Как ты думаешь, что было в желудке? Хлеб и соль.

– Соль?

– Много соли и хлеб.

– Топтунова ничего не сказала о цвете лица Иванова?

– А что она должна была сказать? Я еще раз допросил швейцара и консьержа из вестибюля. Они говорят то же самое: никаких проблем, никаких нарушений. Потом какой-то парень с таксами попытался меня задержать. Я показал ему удостоверение, а он говорит: «О, так у них еще одна проверка безопасности?» В субботу обслуга здания закрыла лифт и днем прошлась по всем квартирам, проверяя жильцов. Тот парень выразил по этому поводу обеспокоенность. Его таксы не утерпели и сделали на тротуар.