Мерзость

— На мой взгляд, мистер Финч решил половину проблемы, — говорит она. — Слишком много тепла рассеивается через шелк, хлопок и шерсть белья и брюк альпиниста. Я сшила по паре брюк для всех нас, Пасанга и восьмерых «тигров»-шерпов. Не могу обещать, что они позволят нам пережить ночь в бивуаке на высоте двадцати восьми тысяч футов, но мы получим хороший шанс продолжить подъем до восхода и после захода солнца.

— Они истреплются и порвутся, — говорит Дикон. Мы с Же-Ка уже поспешно снимаем ботинки и втискиваемся в новые брюки на гусином пуху.

— Они сшиты из той же ткани для воздушных шаров, которую Финч использовал для курток, — возражает Реджи. — Кроме того, я сделала внешний слой брюк из вощеного хлопка. Довольно легкого. И они прочнее, чем анораки, которые вы надеваете поверх курток Финча. Обратите внимание, что у всех брюк, нижних и верхних, есть пуговицы для подтяжек и ширинка на пуговицах. Над последней мне пришлось потрудиться, должна вам сказать.

От этих слов я краснею.

— Остатки ткани для воздушных шаров я использовала для того, чтобы сшить капюшоны на гусином пуху для наших курток Финча, — говорит Реджи. — И должна сказать, что работать за швейной машинкой на такой высоте довольно трудно.

Дикон сует в рот холодную трубку и хмурится.

— Где, черт возьми, вы взяли ткань для воздушных шаров?

— Я пожертвовала монгольфьером, который был на плантации, — говорит леди Кэтрин Кристина Реджина Бромли-Монфор.

Мы с Жан-Клодом минут двадцать дефилируем по базовому лагерю — в метель, при температуре минус пятнадцать градусов — в трех парах рукавиц, куртках Финча, брюках Реджи, ветровках «Шеклтон», только что сшитых Реджи пристегивающихся капюшонах и плотных чехлах на брюки. Три пары рукавиц, авиационные шлемы из кожи и шерсти, надетые под капюшоны, балаклавы и очки — все это дает непривычное ощущение тепла.

Выходит Реджи, тоже в полном облачении. Она больше не похожа на женщину. Честно говоря, и на человека тоже.

— Я чувствую себя как человечек с рекламы шин «Мишлен».

Смех Жан-Клода прорывается к нам через клапан для рта в шерстяной балаклаве, защищающей его лицо. Мы с Реджи тоже смеемся. Я видел этого человечка в Париже, на плакатах и рекламных щитах — коротенький и толстый субъект из автомобильных шин рекламировал продукцию компании с 1898 года.

— А с кислородными аппаратами, — прибавляет Реджи, — мы вообще будем похожи на марсиан.

— Мы и будем марсианами, — говорит Жан-Клод и снова смеется.

Из своей палатки выходит Дикон. В руке у него длинный ледоруб, и на нем пуховик Финча, полный комплект перчаток и головной убор, но ниже пояса по-прежнему английские шерстяные бриджи, обмотки и кожаные ботинки.

— Поскольку мы все равно вышли наружу, а день обещает быть ясным, — говорит он, — не пройтись ли нам вчетвером до первого лагеря? Отнесем туда несколько палаток Уимпера и посмотрим на ледник. «Кошки» и короткие ледорубы нам не понадобятся.

— Без «тигров»? — спрашивает Реджи.

Дикон качает головой.

— Пусть наша первая разведка будет прогулкой одних сахибов.

Мы возвращаемся, чтобы взять рюкзаки, веревку и длинные ледорубы. Дикон распределяет между нами груз весом от 40 до 50 фунтов — детали палаток, шесты, еще веревка, кислородные баллоны, примусы и немного консервов. Реджи достается столько же, сколько и всем. Пасанг — в хлопковой хламиде и шарфе, которые были на нем в большой палатке, — стоит снаружи, скрестив руки на груди, и с неодобрением смотрит, как четверо сахибов наклоняются навстречу снегу и ветру, огибают скалистую гряду и бредут вверх по усеянной камнями и глыбами льда долине ледника Ронгбук.

Суббота, 2 мая 1925 года

Тот факт, что нам требуется чуть меньше двух часов, чтобы пройти с рюкзаками три мили по ложе ледника до места, где обычно разбивают первый лагерь, кое-что говорит о холоде и снеге — а возможно, и о моем неважном состоянии.

Метель постепенно стихает, и я с удивлением замечаю, что глубина снега на камнях морены под нашими ногами не превышает одного-двух дюймов, хотя и этого достаточно, чтобы сделать дорогу скользкой. На этом первом этапе «осады» Эвереста — по моему скромному мнению, основанном скорее на тактике полярных экспедиций с устройством складов с припасами, чем на нашем первоначальном плане восхождения в альпийском стиле, — нам не придется подниматься по самому леднику, но мы будем вынуждены потратить много времени, петляя между удивительными ледяными пирамидами высотой от 50 до 70 футов: они называются кальгаспорами и похожи на гигантских паломников, закутанных в белые одежды. Кроме пирамид, превративших каменную морену в полосу препятствий, здесь также есть многочисленные озерца из растаявшего льда, покрытые льдом, но зачастую таким тонким, что попытка ступить на их скользкую поверхность приведет к промокшим ногам.

Как ни удивительно — с учетом минусовых температур, от которых мы страдаем с тех пор, как вошли в устье долины ледника Ронгбук, — но это часть необычной природы Эвереста и его окрестностей. В тех местах, где каменные или даже ледяные стены защищают от студеного ветра, майское солнце может прогревать воздух до температур, которые на пятьдесят градусов превышают температуру в базовом лагере. На самом леднике условия гораздо хуже, но в этот первый день не будем подниматься на него, а пойдем по каменистому дну морены, которое предыдущие экспедиции назвали «корытом».

У меня такое ощущение, что такого тяжелого рюкзака я давно не таскал, и во время подъема я отстаю футов на 50 от Дикона и Реджи, так что они не слышат моего тяжелого дыхания и отрыжки. Однако несмотря на дискомфорт, я понимаю, почему Мэллори и Баллок несколько недель и даже месяцев летом и в начале осени 1921 года не могли найти этой дороги к Северному седлу. Они обнаруживали, что главный путь по леднику Ронгбук вверх к Лхо Ла ниже Западного хребта Эвереста непроходим в верхней части. Широкий ледник Кхара спускается с северо-восточного и северного склона горы, но заканчивается к востоку от перевала Лакра Ла, куда Дикон в конце концов притащил Мэллори и откуда они наконец увидели дорогу к Северному седлу, — этот ледник Восточный Ронгбук.

Однако ледник Восточный Ронгбук очень опасен и коварен. Он соединяется с долиной главного ледника Ронгбук внизу, в районе базового лагеря, и тянется к Северному седлу, поворачивая сначала на восток, затем на северо-восток, затем резко на северо-запад — параллельно леднику Кхара. Экспедиция 1921 года попыталась пройти по гребням к Северной стене, но самый многообещающий гребень, который тянется вдоль восточного края главного ледника Ронгбук, привел их в тупик, к горе, которую они назвали Северным Пиком, а мы теперь называем Чангзе.

В разгар муссона в конце лета 1921 года Мэллори и Баллок просто не могли поверить, что такой большой ледник мог дать жизнь такому маленькому, жалкому ручейку — тому самому, который теперь течет мимо нашего базового лагеря, — и продолжали кружить у северных подходов к горе, отклоняясь все дальше на запад и восток, затем снова на запад в надежде найти ревущий поток или хотя бы небольшую речку, достойную ледника, который занимает весь северный склон или Северное седло.

Этой речки не существует. Наш маленький ручеек у базового лагеря, как правильно догадался Дикон в 1921 году (думаю, именно за эту правильную догадку — плюс разведку на Лакра Ла, где они нашли следы йети на свежевыпавшем снегу, а также за находку пути к горе — Мэллори так и не простил его), единственный водный поток, рожденный ледником Восточный Ронгбук.

Сегодня мы двигались бы еще медленнее, поскольку многие коридоры между кальгаспорами ведут к стенам ледника или упираются в морену, но Дикон во время разведки в первую ночь в базовом лагере захватил с собой бамбуковые вешки, и теперь их неровная цепочка на заснеженных участках не дает нам сбиться с пути. Поскольку мы еще не на леднике и даже не на склоне горы, где есть трещины, мы идем не в связке, но выстроились цепочкой: первым идет Дикон, за ним Реджи, за ней легко шагает Же-Ка, и наконец я, довольно далеко позади. Временами я теряю их из виду среди ледяных пирамид, и только бамбуковые вешки и слабые отпечатки следов на тонком слое снега и льда указывают мне, куда поворачивать.