Вечная месть

Грубер поднял толстое пластиковое полотнище. Мария услышала пронзительный вопль, разнесшийся под сводом подвала, и поняла, что кричит она сама.

23.03. Полицайпрезидиум, Гамбург

— Хэнк кое-что нарыл, — сообщила Анна.

— Ладно. — Фабель откинулся на спинку стула. — Выкладывайте…

— Как вы приказали, мы занялись прошлым Брандта и его матери, Беаты. Франк Грубер из команды криминалистов подтвердил личность отца Франца Брандта. Брандт совершенно точно сын Франца Мюльхауса.

— Расскажите мне то, чего я не знаю, — буркнул Фабель.

— Хотя Мюльхаус и отец Брандта, но Беата его не усыновляла. — Хэнк кинул на стол Фабеля фотокопию документа. — Вот свидетельство о рождении Франца Карла Брандта. Отец неизвестен, мать — Беата Мария Брандт, в то время проживавшая по адресу: Губертусштрассе, двадцать два, Ниендорф, Гамбург. Она его не усыновляла. Он сказал нам правду. Она его родная мать. Возможно, он даже не подозревает, что Рыжий Франц Мюльхаус его отец. Нет абсолютно никаких подтверждений связи Беаты Брандт с Рыжим Францем Мюльхаусом или ее участия в радикальных группировках семидесятых — восьмидесятых. Но результаты анализа ДНК подтверждают: ребенка она родила от него. И в сухом остатке мы имеем, что Франц Брандт действительно сын Мюльхауса. Но не сын Микаэлы Швенн. А это, в свою очередь, означает, что не он был тем маленьким мальчиком с перекрашенными в черный цвет волосами на станции в Норденхаме.

— Брат?

— Нам известно, что у Мюльхауса были сексуальные отношения как со многими его последовательницами, так и с женщинами, не имевшими никакого отношения к его группировке. И вполне вероятно, что наш убийца — единокровный брат Брандта, о существовании которого последний даже представления не имеет, — сказала Анна.

— Погодите-ка! — воскликнул Фабель. — Вы забываете, что Брандт заложил бомбу в квартире своей подружки, чтобы разнести нас на кусочки.

— А потом преспокойно вместе со своей девушкой притопал прямо к нам в руки, — усмехнулся Хэнк. — Вы же сами говорили, что это как-то странно. По-моему, он знать не знал о бомбе.

— Дерьмо! — выругался на английском Фабель. — Значит, наш убийца все еще где-то бродит! Нужно срочно выяснить судьбу того мальчишки с платформы.

— Именно это я и имел в виду, когда сказал, что мы подошли к делу не с того конца, — заявил Хэнк. — Мы пытались доказать, что Брандт именно тот сын Мюльхауса, которого мы ищем. Мы шли в обратном направлении. Нужно снова просмотреть файлы по усыновлению. На сей раз искать фамилию Швенн.

— Коды доступа у меня с собой, — помахала блокнотом Анна. — Можно воспользоваться вашим компом?

Отодвинув в сторону материалы, полученные от Ингрид Фишманн, Фабель встал, и Анна уселась на его место. Она вошла в базу данных и забила критерии поиска: фамилию Швенн и временные рамки — с 1985 по 1988 год.

— Есть! — воскликнула она. — Четыре фамилии. Два усыновления в восемьдесят шестом году… Должно быть, одно из них… — Анна открыла первый файл. — He-а. Это четырехлетняя девочка. — Она открыла следующий. — А вот это может быть… Нет. Возраст не тот.

Она открыла третий файл.

Фабеля поразило выражение ее лица. Он думал увидеть довольную ухмылочку, как обычно, когда Анне удавалось найти ключевую улику. Но Анна вдруг резко вскочила, лицо ее побелело.

— В чем дело, Анна? — требовательно спросил он.

— Мария… — Казалось, что на лице Анны напрягся каждый мускул. — Где Мария?

— Я отправил ее домой. У нее мигрень, — пояснил Фабель. — Она придет завтра утром.

— Нужно найти ее, шеф. Найти срочно!

22.05, Осдорф, Гамбург

— Поразительно, правда?

Мария не слышала вопроса Грубера. В ушах у нее звенело, и каждый нерв словно горел. Она смотрела на мужское тело, лежащее на металлическом столе. Обнаженное тело. Лишенное не только одежды, но и кожи. Сплошные красные мышцы. Маленькие капельки крови усыпали алюминиевую поверхность под ним.

— Я вгрохал кучу денег, чтобы создать тут идеальные условия. — Грубер не вещал и не бормотал. Мария оценила степень его безумия по размеренной, спокойной речи. — Целое состояние ушло на то, чтобы сделать тут звукоизоляцию. Это вполне себя оправдало, потому что он, — Грубер кивком указал на лишенное кожи и всякой человечности тело на столе, — визжал как девчонка.

Марию мутило, голова раскалывалась.

— Ой, виноват… Это Корнелиус Тамм, — извинился Грубер так, будто забыл представить кого-то на вечеринке. — Ну знаешь, певец.

— Зачем? — каким-то образом сумела выговорить Мария.

— Зачем? Зачем я это сделал? Да ведь он меня предал. Все они предали. Они сговорились с фашистскими властями и продали меня. Мою жизнь. Пит ван Хоогстраат был единственным, о ком знала полиция, поэтому его отправили опознать меня. Но договорился обо всем Пауль Шайбе, с безопасного расстояния. А остальные с ним согласились. Даже Корнелиус, мой друг. — Он повернулся к Марии. Его глаза увлажнились. — Я умер, Мария. Умер. — Он прижал руку к груди. — До сих пор чувствую, куда вошли пули. Я видел твою смерть, а потом умер, стоя на коленях на железнодорожной станции.

— О чем ты говоришь? Что значит — ты умер? Кем ты себя считаешь, Франк?

Грубер приосанился.

— Я Рыжий Франц. Я вечный. Я прожил две тысячи лет. Скорее всего даже больше, но пока не все могу вспомнить. Я был воином и отдал свою жизнь, принес ее в жертву ради своего народа, чтобы Земля возродилась. Дважды. Один раз почти полторы тысячи лет назад, а второй уже как Рыжий Франц Мюльхаус.

— Рыжий Франц Мюльхаус? — изумилась Мария. — Даже если не вникать в идеи реинкарнации, у тебя попросту нелады с арифметикой. Ты родился задолго до смерти Мюльхауса!

— Ты не понимаешь, — покровительственно улыбнулся Грубер. — Я был и отцом, и сыном. Мои жизни перехлестнулись. Я видел свою смерть с двух ракурсов. Я — мой собственный отец.

— А!.. Понятно… Мне очень жаль, Франк. — Теперь Мария окончательно все поняла. — Рыжий Франц Мюльхаус твой отец?

— Мы все время скрывались. Постоянно. Нам приходилось красить волосы. В черный цвет. — Грубер провел рукой по своей густой, слишком темной шевелюре. — Иначе любой мог заметить наши рыжие волосы. А потом нас предали. Моих отца и мать застрелили спецназовцы. Жертвоприношение, организованное теми предателями. Я смотрел, как умирает мой отец. И слышал, как он сказал «предатели». Потом меня увезли. Груберы меня усыновили. У них не было детей. Они не могли их иметь. Но они растили меня так, будто и не было в моей жизни первых десяти лет, словно я их собственный ребенок и всегда им был. Через какое-то время мне и самому все, что произошло в прошлом, начало казаться плохим сном. Я обнаружил, что многое не могу вспомнить. Словно кусок жизни исчез. Стерся.

— Что случилось, Франк? Почему ты изменился?

— Я учился в университете, изучал археологию. И как-то посетил музей Нижней Саксонии в Ганновере. Там я его и увидел, Рыжего Франца. Он лежал в выставочной витрине, лицо сгнило практически до костей, но роскошная грива густых рыжих волос сохранилась прекрасно. И в тот миг я понял, что смотрю на останки тела, в котором некогда жил. Я понял, что мы можем увидеть себя, словно уже однажды были, словно жили раньше. Именно тогда все ко мне и вернулось. Я вспомнил, как отец говорил мне, что спрятал ящик на месте старых археологических раскопок. Он сказал, что если с ним что-то случится, чтобы я нашел ящик, и тогда я узнаю правду.

Грубер выпустил из рук полотнище, и оно скрыло ужасную картину — лишенное кожи тело Корнелиуса Тамма. Он подошел к одному из шкафов, стоящих вдоль стены подвала. А когда он повернулся спиной, Мария отчаянно попыталась высвободить руки из веревки. Но они были связаны слишком туго. Грубер вынул из шкафа ржавый металлический ящик.

— Тайный дневник моего отца и подробные сведения о его группировке. Я вспомнил, где он его закопал. В точности. Я отправился туда и выкопал его. Дневник поведал мне всю историю и имена всех предателей. — Грубер помолчал. — Но в тот день, когда я смотрел на Рыжего Франца, ко мне вернулись не только воспоминания детства. Ко мне вернулась вся память. Моя память обо всем, что происходило до этой жизни. Я знал, что тело болотной мумии, на которое я смотрю, некогда было моим. Что я жил в этом теле более полутора тысяч лет назад. А также знал, что жил и в теле моего отца. Что отец и сын были одним. Тем же самым.