Время прощать

– Это лишь наша мечта, судья, – выдавил Джейк. – Мне этот дом не по карману, к тому же я все еще веду тяжбу со страховой компанией. Тем не менее благодарю вас.

«Еще раз благодарю за вмешательство в мои дела, судья», – мысленно добавил он.

Сделав глубокий вдох и усмирив гнев, Джейк вынужден был напомнить себе, что им с Карлой и самим это уже приходило в голову. Столь подозрительная покупка, естественно, навела бы многих на подозрение, что благосостояние Джейка взросло на деньгах покойного.

– Поднимался ли вопрос о досудебной сделке? – спросил судья.

– Да, вскользь, – быстро ответил Джейк, радуясь перемене темы.

– И?..

– Без последствий. В своем письме мистер Хаббард дал мне четкие указания. Думаю, его слова: «Стойте насмерть, мистер Брайгенс. Мы должны их одолеть» не оставляют возможности для переговоров о сделке.

– Но Сет Хаббард мертв, а судебный процесс, который он заварил, – нет. Что вы скажете Летти Лэнг, если жюри вынесет вердикт не в ее пользу и она останется ни с чем?

– Летти Лэнг не является моей клиенткой. Мой клиент – наследство, и моя работа заключается в том, чтобы выполнить условия завещания.

Судья Этли кивнул, будто соглашался, но ничего не сказал.

27

Время, которое Чарли Пардью подгадал для визита, оказалось весьма удачным. Симеон снова уехал. Будь он в доме в это позднее субботнее утро, они с Чарли неизбежно сцепились бы в нешуточной битве. Но сейчас, постучав в дверь старого дома Саппингтона, Чарли обнаружил в нем только большое количество женщин и детей. Ребятня, наворачивая хлопья из коробок, смотрела телевизор, женщины в банных халатах и пижамах слонялись по грязной кухне, пили кофе и болтали.

Дверь открыла Федра. Проводив Чарли в гостиную, она метнулась в кухню.

– Мама, там к тебе приехал какой-то мужчина… таааакой шикарный!

– Кто он?

– Чарли Пардью. Говорит, возможно, кузен.

– Никогда не слышала ни о каком Чарли Пардью, – настороженно произнесла Летти.

– Ну, все равно… Он здесь и выглядит очень привлекательно.

– Думаешь, стоит с ним поговорить?

– О да.

Женщины быстро сбе́гали наверх и оделись. Федра выскользнула через заднюю дверь и осторожно прокралась к парадному входу. Желтый «кадиллак» последней модели, без единого пятнышка, с иллинойскими номерами. Сам Чарли был под стать своей машине: темный костюм, белая рубашка, шелковый галстук с бриллиантовой булавкой и минимум два небольших изящных бриллианта на пальцах. Никакого обручального кольца. На правом запястье золотой браслет-цепочка, на левой – солидные часы.

Чарли источал глянец большого города, и Федра догадалась, что парень из Чикаго, прежде чем он переступил порог дома. Когда в комнату вошла Летти, Федра настояла на своем присутствии при разговоре. Порция и Кларисса присоединились к ним чуть позже. Сайпрес осталась в кухне.

Гость начал с упоминания нескольких имен, ни одно из них ни о чем женщинам не говорило. Он сообщил, что приехал из Чикаго, где работает антрепренером – никто, разумеется, не понял, что это такое. Но его широкая приятная улыбка, бойкие манеры подкупали. Когда он смеялся, глаза посверкивали, и женщины мгновенно прониклись к нему симпатией.

За последние четыре месяца немало людей приезжало к Летти. Многие, как и Чарли, претендовали на кровное родство. Учитывая скудость ее генеалогического древа, отвергнуть большинство притязаний не составляло труда. Правда заключалась в том, что Летти была неофициально удочерена Клайдом и Сайпрес Тейбер после того, как от нее несколько раз отказывались в других семьях. Она понятия не имела, кто ее настоящие бабушки и дедушки. Порция потратила немало часов, скрупулезно исследуя ее изобилующую провалами родословную, но результаты оказались ничтожными.

– Моя бабушка, – ошеломил их Чарли, – по материнской линии носила фамилию Риндс, и я думаю, что вы, Летти, тоже из Риндсов.

Он достал какие-то бумаги, и они перешли в столовую, чтобы разложить их на столе. Расстелив свернутый в рулон лист, Чарли продемонстрировал схему генеалогического древа, которое при ближайшем рассмотрении больше напоминало веник, связанный из веток. Крючковатые линии разбегались во всех направлениях, на полях имелись надписи. Что бы это ни было, кто-то потратил уйму времени для расшифровки схемы.

– Мне помогла моя мать, – говорил тем временем Чарли. – Ее мать была одной из Риндсов.

– А откуда взялись Пардью? – спросила Порция.

– Это фамилия отца. Они родом из Канзас-Сити, но давным-давно перебрались в Чикаго. Там-то мои родители и познакомились. – Он водил по карте шариковой ручкой. – Все начинается с человека по имени Джеремия Риндс, раба, который родился примерно в тысяча восемьсот сорок первом году неподалеку от Холли-Спрингс. У него было пятеро или шестеро детей, один из них – Соломон Риндс. У Соломона было минимум шестеро детей, одна из его дочерей, Мэрибель Риндс, моя бабка. Она родила мою мать, Эффи Риндс, в тысяча девятьсот двадцатом году в этом округе. В тридцатом году Мэрибель с мужем и еще кое с кем из Риндсов уехали в Чикаго и больше сюда не возвращались.

– И в том же году земля Сильвестра Риндса была переписана на семью Хаббардов, – вставила Порция.

Остальные тоже слышали эту историю, но не придавали ей значения. Порция и сама не была уверена, что здесь существует связь, слишком многих деталей недоставало.

– Об этом я ничего не знаю, – пожал плечами Чарли. – Но моя мать помнит кузину, похоже, единственного ребенка Сильвестра Риндса. Можно лишь предположить, что она родилась где-то около тысяча девятьсот двадцать пятого года. Они потеряли всякую связь друг с другом после тридцатого года, когда семью разбросало. Но, как обычно, семейные легенды передавались из поколения в поколение. Предположительно эта девочка в юном возрасте родила дочь, а папаша исчез сразу и навсегда. Родственники не знали, что случилось с малышкой. Моя мама помнит имя своей кузины – Лоуис.

– Я слышала, мою мать звали Лоуис, – робко произнесла Летти.

– Давайте взглянем на ваше свидетельство о рождении, – предложил Чарли так, будто дошел, наконец, до кульминационного момента истории.

– У меня его никогда не было, – ответила Летти. – Я знаю только, что родилась в тысяча девятьсот сорок первом году в округе Монро, но официального свидетельства нет.

– И ни один из маминых родителей не числится ни в каких местных реестрах, – добавила Порция. – Только недавно удалось разыскать в округе Монро некую Л. Риндс, родившую девочку в шестнадцать лет. Отцом записан некто Х. Джонсон, но это единственное упоминание о нем.

Чарли, казался, растерялся. Он проделал такую работу, приехал издалека, чтобы доказать свое родство с новообретенной кузиной, и все впустую. Как можно жить без свидетельства о рождении?

– Мою мать фактически удочерили Сайпрес и ее муж, – продолжала Порция. – Когда она об этом узнала, ей было тридцать лет. К тому времени столько ее родственников умерло или разбрелось по свету, что, в сущности, это уже не имело значения.

– Когда узнала правду, я была замужем и имела троих детей, – пояснила Летти. – Не могла же я все бросить и гоняться за кучкой мертвой родни. Да и мне тогда было все равно, сейчас тоже. Я Летти Тейбер. Клайд и Сайпрес – мои родители. У меня шестеро братьев и сестер.

Она говорила так, словно немного оправдывалась, и это раздражало ее. Летти не обязана ничего объяснять чужому человеку, и не важно, кузен он или нет.

– По вашей теории, – заключила Порция, – моя мать может по рождению принадлежать к семье Риндс из округа Форд, но доказать это невозможно.

– О, я уверен, она из Риндсов, – в отчаянии настаивал Чарли, указывая на свои бумаги, словно в них содержалось неоспоримое доказательство истины. – Нас, кузенов и кузин, человек семь или восемь.

– Как и у любого другого чернокожего в северном Миссисипи, – почти неслышно произнесла Летти.

Женщины отошли от стола. Ширли, одна из дочерей Сайпрес и, следовательно, сестра Летти, принесла кофейник и разлила кофе по чашкам.