Бангкок-8

— Хорошо, дорогая, — хрипло проговорил он. — Оно твое. Детектив, будьте свидетелем.

У меня отвисла челюсть. Но Фатима как будто нисколько не удивилась и, кивнув, словно получила обыкновенный подарок, понесла ожерелье в другой конец магазина. Не веря собственным глазам, я наблюдал, как она опустила его в черную сумочку от «Шанель».

— Удивлены? — спросил Уоррен. — Она может получить все, что захочет. Дорогая, что тебе нравится на этой витрине? Что-нибудь бесценное? Вся моя пещера Аладдина к твоим услугам. Я буду джинном.

Фатима прижимала сумочку к груди. Ее лицо помрачнело, и она лишь пожала плечами. Уоррен посмотрел на нее, что-то пробормотал, взял с витрины белого тигра и поднял выше, чтобы показать мне. У меня возникло странное ощущение, как будто он подслушал слова Кимберли: «Для того, кто хоть что-нибудь понимает, в нем таится адская угроза».

— Давайте спустимся в хранилище, — предложил американец и протянул мне тигра.

От удивления, что он доверяет мне такую драгоценность, я чуть не уронил статуэтку и с испугом на него посмотрел. Уоррен улыбнулся — видимо, ему понравилось мое благоговение. Я начал было сомневаться в подлинности вещи, но он прочитал мои мысли.

— Тигр настоящий.

Сжимая статуэтку обеими руками, как мать ребенка, я последовал за ним, и под взглядами Фатимы и кхмеров мы вошли в дверь в глубине галереи. Теперь я понял, что она вела к отделанному сталью лифту. Тишину нарушало лишь гудение электромотора. Оставшись в кабине одни, мы отвели глаза, как бывает с людьми в тесном, замкнутом пространстве, если только они не заговорщики и не любовники. Мы с Уорреном, разумеется, не были ни теми, ни другими. Тем более удивительно, что я ощущал его отчаянную тягу ко мне, призыв, почти молчаливую мольбу. Казалось, мы спустились в недра земли. Путешествие длилось дольше, чем я предполагал. Видимо, его хранилище находилось под самым нижним уровнем парковки.

— Смотрите, вот истинная витрина галереи. Профессиональных покупателей не интересует то, что я выставляю наверху. Я бы вообще не трудился демонстрировать тот товар, если бы не знал, что рано или поздно продам его какому-нибудь глупцу за непомерную цену. А вот здесь, внизу, знатоки могут найти для себя одну-две приличные вещички. Красота — это грандиозная гора, детектив, и мода в какой-то момент высвечивает только лишь одну ее сторону. Проходит время, и другая сторона начинает приковывать внимание, и вот тогда собиратели получают свой навар. Коллекционеры — самый прижимистый народ на свете, но с ними интереснее всего. — Серые глаза сверлили мой мозг. — Величайшее удовольствие в мире — это когда тебя понимают. Так? Но откуда взять таких художников, как мы с вами, чтобы поняли нас?

Я собирался протестовать, но решил сосредоточить свое внимание на этом сводчатом подвале. Он был намного просторнее, чем представлялось из галереи, и похож на лабиринт. Я подсчитал, что он занимал не меньше половины площади парковки и имел боковые проходы, тянувшиеся от задней до передней стены.

— Разум не в состоянии охватить такие сокровища, — произнес я на тайском — языке истинного благоговения.

— Позвольте мне помочь? — улыбнулся Уоррен.

Я не мог понять, почему ему льстит, что его коллекцией восхищается какой-то детектив из третьего мира. Для чего он пытается меня обмануть? Я вздрогнул, услышав, как закрылись двери лифта и загудел мотор. Уоррен, стараясь успокоить, положил мне на руку ладонь, но эффект получился обратный. Здесь, в подвале, я яснее чувствовал его странное настроение, ощущал его агонию.

— Детектив, вы меня понимаете?

— Думаю, что да.

— И каков ваш ответ на мою боль?

Моими устами заговорил Будда:

— Обладание требует великой жертвы, чтобы предмет не убил своего хозяина.

Уоррен что-то проворчал. Минуты бежали одна задругой, и мы принялись осматривать товар. Мы свернули в боковой проход, где стояли пять огромных каменных статуй Будды, явно украденные из Ангкора, а ярлычки сообщали, что это доисторические великаны. Уоррен остановился и закурил.

— Специальный агент Джонс достаточно сообразительна, но у нее нет такой глубины, как у вас. Я стал покупать любые предметы из Ангкора вскоре после того, как началась гражданская война. Будучи американцем, чувствовал себя в ответе. Пентагон нещадно разбомбил и дестабилизировал страну, а затем ЦРУ поддержало красных кхмеров, потому что они выступали против вьетконговцев. Но мы, американцы, жестоко проиграли. И поэтому уничтожили страну. Хотя не до конца. Эти древние королевства не исчезают вовсе — они реинкарнируются. Я хотел спасти кхмерское искусство, особенно из Ангкора, а единственный способ этого добиться — покупать, пока все не устоится. Теперь я за свой счет отсылаю все обратно. Сказать по чести, со времен «Тихого американца» ^[41] ничего не изменилось — когда мы уничтожим целый мир, это будет сделано из лучших побуждений. А пока я, американец, перерожденный Азией, стараюсь что-то исправить. Вы мне верите?

— Да.

— Вот в этом вся разница. Джонс меня бы не поняла, не поверила бы, что я приличный человек. У американских копов нетерпимость к моральной неопределенности, иначе они бы не были американскими копами. Черт бы их побрал!

Шаг за шагом он вел меня дальше по коридору, набитому золотыми Буддами, миниатюрными алтарями, керамикой и резными деревянными статуэтками из Аютхаи. Тридцать футов стеллажей от пола до потолка с жертвенными сосудами, следующая секция — с керамическими фигурками; все восхитительное, бесценное, завораживающее. А я по-прежнему нес белого тигра.

Когда мы дошли до конца прохода, Уоррен взял у меня статуэтку и поставил на полку.

— Это самое ценное, что у меня есть. Определение «Стоит золотом столько, сколько весит» не что иное, как клише, которое необходимо пересмотреть. Я не продал бы его, даже если бы мне предлагали в десять раз больше. А теперь, детектив, объясните, почему я не сомневался, что тигр в безопасности в ваших руках.

Я скромно пожал плечами, а когда услышал, что на другой стороне подвала открываются двери лифта, встретился с американцем глазами. В хранилище появилась Фатима в сопровождении двух кхмеров. Теперь у обоих были «узи», а Фатима выглядела осунувшейся. Уоррен окинул ее отчаянным взглядом.

— Поскольку вы оказали мне честь и оценили мою прямоту, хочу вам отплатить, — рассеянно проговорил он, поманя Фатиму к себе.

Оба кхмера застыли на месте. Теперь я его заметил. Он достал его, когда я отвлекся. Ручка из сыромятной кожи и убегающие под стеллаж во мрак ярды и ярды кнутовища.

Когда Фатима подошла к нам, он нежно повернул ее к стеллажу и положил ее руки на полку примерно в двух футах над ее головой.

— Пожалуйста, не надо, — попросил я.

Уоррен не обратил на мои слова никакого внимания, расстегнул ее блузку, потянул вверх и, надвинув на плечи, обнажил совершенную спину и полоску бюстгальтера. Затем расстегнул бюстгальтер. Теперь ничто не мешало взгляду скользить по восхитительному позвоночнику Фатимы.

— Пожалуйста, не надо.

Он взял меня за руку и заставил провести ладонью вверх и вниз по ее спине, затем согнуть кисть и накрыть ее грудь.

— Познать любовь — для этого мужчине достаточно коснуться ее восхитительной кожи. Но продолжать любить — совершенно иное умение. Кто из нас не желал любви, которая податлива, как плоть Фатимы, и тверда, как камень? Кто из нас не испытывал на прочность любовь, пока она не давала трещину? Я говорю нечто странное?

Его лицо перекосила мучительная агония. Не требовалось быть ясновидящим, чтобы разглядеть темного демона во всей его красе.

— Хлещите вместо нее меня, — хрипло прошептал я.

— Не разочаровывайте меня, детектив, — злобно покосился на меня американец. — Все не так просто. — Он подал мне кнут.

— Нет.

— Но вы это сделаете намного нежнее, чем я. Обещаю, что и пальцем к ней не притронусь.

— Нет.