Под сенью тайги (СИ)

- Это для пса. - пояснила я.

- Да уж явно не для меня. - ответила бабушка.

Я усмехнулась. Об остром языке Оюны, по-моему, знала вся Иркутская область.

- Юпитер, ко мне. - позвала я, и он тут же подошел.

- Ну и имечко. - фыркнула бабушка, усаживаясь на скамью напротив меня.

- Хороший пес. - приласкала я собаку, не обращая внимания на скепсис Оюны. - А теперь слушай. Бабушка теперь твоя хозяйка. Хозяйка! - повторила я с нажимом, указывая на бабушку. - Во всем ее слушайся. И не бойся. Она только говорит страшно, но никогда не обидит.

- Люди говорят другое. - снова съязвила Оюна.

- Бабушка, не пугай собаку. Пожалуйста. - попросила я. - Он будет хорошим помощником.

- Да ну? А полынь от лопуха он сможет отличить?

На это я ничего не ответила, а просто опустила глаза в чашку с чаем, сделав вид, что сильно расстроилась. Не знаю, могла она видеть меня или нет, но прием, как всегда, подействовал.

- Юпитер, иди сюда. - позвала она.

Пес неуверенно посмотрел на меня, я не шелохнулась, хотя внутри у меня отчаянно разрывалось сердце. Я не смотрела на него, и, подождав немного, он тяжело вздохнул и подошел к Оюне. Краем глаза я видела, что она погладила его по голове, что-то бормоча по-бурятски. Юпитер внимательно слушал, будто понимал каждое слово. Затем Оюна встала со скамьи и, взяв пса за ошейник, отвела в уголок рядом с печкой. Я последовала за ними. Оказалось, бабушка уже приготовила ему место, накрыв кучу сухой травы старым ватником. Она подвела туда собаку и показала пальцем на ватник, четко проговорив: «Место!». Юпитер послушно улегся на мягкую лежанку и опустил голову на лапы. Хорошо, так он быстрее высохнет. Не спрашивайте меня, откуда она узнала, что я привезу собаку. Бабушка всегда знала все, хотя часто утверждала обратное. Что ж, собачий вопрос решен. Я не ждала благодарности, я просто была рада, что теперь эти двое будут друг за другом приглядывать.

Мы вернулись за стол. Отхлебнув ароматного чая, я позволила себе погрузиться в ностальгическую дрему. Не счесть, сколько вечеров мы провели вот так с бабушкой Оюной за чаем и разговорами. Пока я была маленькой, Оюна потчевала меня бурятскими сказками. Но когда я начала взрослеть и задавать все более сложные вопросы, наши разговоры стали напряженными. Я никак не хотела принимать главную идею, что «на все воля великого духа», и каждый человек идет по своему пути, который никто не сможет пройти кроме него. Я не желала знать, что есть какое-либо предопределение, ведь тогда получалось, что у людей вовсе нет свободы выбора!

Но когда я еще немного повзрослела и перестала отрицать все и вся, - в основном из-за того, что сильно увлеклась викканской религией - бабушка Оюна разложила мне все по полочкам. «Путь у каждого живого создания свой, это так. Однако, выбор состоит в том, идти по нему или же нет. - объясняла она, походя сплетая куколку из длинных стеблей травы. - Если ты решаешь идти по своему пути, то добрые духи, или как нынче по-новому говорят – высшие силы, будут помогать тебе на этом пути. Давать знаки. Подсказки. Но если ты отвернешься от того, что тебе предначертано, духи забудут о тебе, и ты останешься одна одинешенька лицом к лицу с миром».

Я очень любила бабушку, хотя она не была кровной родственницей нашей семьи. Когда мне было четыре года, я вдруг совсем перестала говорить. Мама сводила меня к врачу, однако, тот ничего необычного не нашел и сказал, что я здорова. Тогда меня повели к бабушке Оюне. Я хорошо помню, что в первый раз увидев ее, сильно засмущалась. Ее узкие черные глаза смотрели так пронзительно, что, казалось, она видит все твои самые тайные, постыдные мысли. Но она отнеслась ко мне по-доброму, насколько вообще это слово к ней применимо. Она усадила меня на стул, приказала не двигаться и поставила мне на голову медную миску с водой. Затем зажгла свечу и принялась капать в воду воском, что-то негромко бормоча. Так продолжалось несколько минут, затем Оюна сняла миску с моей головы и показала маме содержимое. Мамино лицо вытянулось от удивления. Я с любопытством подошла к ним и потянула бабушку за рукав. Но та не обратила на меня внимания. Она разговаривала с мамой.

- Собака ее испугала сильно. Это ничего. - говорила она.

Она забубнила что-то над этой миской, подожгла какую-то траву, а затем, покопавшись в маленькой полочке, достала конфету и протянула ее мне.

- Держи, бестия! - сказала она, улыбаясь.

- Я не бестия. Я – Аня. - неожиданно отозвалась я.

Мама удивленно охнула и принялась на все лады благодарить бабушку. Та сердито отмахнулась от денег. Банку меда, однако, взяла с видимым удовольствием. Позже мама рассказала, что в миске с водой плавала восковая фигурка, очертаниями похожая на собаку. С тех пор я часто приходила к Оюне и слушала все ее россказни так, будто это была истина в последней инстанции.

- Ты чего это творишь? - поинтересовалась бабушка, безжалостно вырывая меня из воспоминаний и противоречивых эмоций.

- А чего я такого сделала? - ответила я вопросом на вопрос.

- Ты зачем снова себе на шею хомут повесила? - строго спросила Оюна.

- Максим – не хомут, бабушка. Он мой супруг.

- Супруг! - передразнила Оюна. - Говорила я тебе, что он – не твой удел. Холодная ты слишком.

- Видимо, недостаточно холодная, раз он меня растопил. - тихо возразила я.

- Как растаяла, так и заледенеешь заново. Видеть я стала плохо, однако, вижу, что за твоим плечом беда стоит.

- Какая беда? - насторожилась я.

- Он – твоя беда. Отвези его обратно, а потом забудь где оставила! Иначе, плохо тебе придется, бестия.

- Он снова сорвется?

- Сама знаешь, нельзя его вылечить. Внутри у него огонь тлеет. И, рано или поздно, он вырвется наружу и обожжет тебя. Вспомнишь ты тогда советы старухи.

- Я ничего не могу сделать, бабушка. - устало вздохнула я. - Если я не использую этот последний шанс, то мой собственный огонь съест меня изнутри.

- Что правда, то правда. Вы, Лебедевы, обожаете самоедствовать. - согласилась Оюна. - Слышала бы ты, что твоя мать говорила, когда ваш отец пропал. Ладно. Вижу, нет толку с тобой разговаривать. Все одно, сделаешь, как хочешь. Значит так и должно быть. Скажу только одно: ты сильнее, чем сама думаешь.

Бабушка положила локти на стол, потерла круглое лицо ладонями и уставилась в окно, будто могла разглядеть что-то за ним. Я не думала долго над ее словами. Она была права: я все равно сделаю так, как задумала. Если ничего не получится, значит, так тому и быть. Буду выплывать из того, что сама же заварила. Я тоже посмотрела в окошко. Дождь закончился и над холмом висела яркая радуга, терявшая хвост далеко в лесу. Хоть что-то приятное. Ирландцы верят, что если человек сумеет отыскать один из концов радуги, то там он найдет клад, спрятанный лепреконами. В юности я поделилась с Оюной этой сказкой, на что она долго смеялась. После чего сказала, что радуга – это волосы девушки – духа зари. Она моет их под дождем, а после развешивает на небе на просушку.

В дверь неожиданно постучали. Я невольно вздрогнула.

- Входи! - громко сказала Оюна.

Дверь открылась, и в комнату неуверенно заглянула молодая девушка. Увидев меня, она сильно смутилась, покраснела и опустила глаза. Явно пришла не за отваром от головной боли.

- Ладно, я пойду, бабушка. Обещаю навестить вас через несколько дней.

Бабушка ничего мне не ответила, но сделала девушке знак рукой, чтоб та заходила. Я подошла к псу и, стараясь не смотреть в его глаза, потрепала за уши на прощание. Затем поднялась на ноги, еще раз оглядела знакомую обстановку, стараясь запечатлеть в памяти малейшие детали, и направилась к двери. Когда я уже взялась за ручку, бабушка Оюна окликнула меня:

- Анютик!

В очередной раз сердце сжалось. Так она называла меня, пока мне не исполнилось двенадцать. Я повернулась к ней.

- Да?

- Берегись белых цветов.

Я подождала продолжения, но Оюна уже заговорила с девушкой. Мне ничего не оставалось, кроме как оставить их наедине. На пороге меня встретило ласковое солнышко и холодный сибирский ветер.