Огонь подобный солнцу

Он переполз через площадку к краю обрыва, ухватился за торчащий корень и, раскачавшись, прыгнул на крутую стену горы, затем, перемахнув через вершину, оказался на грязном поле. За полем на фоне сумеречно-красного снега Мача Пукчаре маячили очертания черепичной крыши.

Расстояние в два футбольных поля. «Она настигает меня». Ноги шлепали, увязая в мягкой земле, дыхание – как раскаты грома в ушах, спину ломило от страха. Все как во сне – крыша не приближалась, леопард догонял сзади. Он перепрыгнул через забор и, очутившись во дворике, крикнул: «Намаете». Где-то вдалеке залаяла собака. Дверь оказалась распахнутой настежь. Он влетел в коридор – тусклый свет заплатами падал из открытых комнат.

Первая комната оказалась без двери. В следующей была толстая дверь с ржавым засовом, который закрылся от его удара. Воздуха не хватало, голова кружилась, он пересек комнату. Оконный проем выходил в сад, до земли было фута четыре. Качаясь, он вернулся к двери – засов заклинило, он вновь подбежал к окну и вылез через него на колючий кипарис, по которому добрался до уровня второго этажа. Вдруг хрустнули камни; леопард, перепрыгнув через стену, был уже во дворе.

Кипарис раскачивался под его тяжестью. С верхушки до окон второго этажа было довольно далеко. Пересекающая двор гибкая тень леопарда была похожа на акулу в темных водах. Раздался треск штукатурки в коридоре. Хищница прыгнула к окну, ее зеленые глаза горели. Содрогаясь от ужаса, он полез выше, но кипарис, качнувшись в сторону, сильно наклонился, и он, поспешно соскользнув на несколько веток вниз, оказался ближе к леопарду. Верхушка дерева выпрямилась.

Хищница выпрыгнула через окно во двор и, встав на задние лапы, вытянулась вверх вдоль ствола, ее когти драли кору. Ветки задрожали у него под ногами. Дерево дернулось в сторону. Он схватился за подоконник окна на втором этаже в тот момент, когда верхушка дерева наклонилась. Дерево сразу же выпрямилось, леопард зарычал и прыгнул к окну, когда он уже влезал в него. Когти полоснули по подоконнику, и леопард полетел вниз во двор.

Хищница вновь прыгнула вверх на кипарис. Он вырвал камень из оконного проема. Кипарис задрожал, когда она приготовилась к повторному прыжку на подоконник. Он швырнул камень, целясь прямо в зеленые глаза. Она заревела от неожиданного удара и полетела вниз. Ему удалось выдернуть еще один камень, который попал леопарду в шею, когда тот снова прыгнул на дерево.

Коридор. Другие комнаты без дверей. Сквозь зияющее окно виднелось поле и свет хижин у подножия Гималаев. Слышался лай собаки.

С лестницы долетел звук осыпающейся штукатурки – это хищница ворвалась в коридор. Вскрикнув, он едва успел запереть дверь, как она задрожала под ударами ее когтей. Он ринулся к окну, но она, опередив его, была уже внизу во дворе, бросилась на окно и, с визгом упав, вновь прыгнула на кипарис.

Она добралась почти до верхушки. Раздразненная, она смотрела на него своими ярко-зелеными глазами, горящими, как кусочки льда под водой, зелеными глазами дьявола, азартно-веселыми и безжалостными. Он бросил еще один камень, который с глухим стуком попал в ствол дерева. Она залезла еще выше, наклонив кипарис к окну, и в тот момент, когда она прыгнула на подоконник, он вылетел в коридор, захлопнув за собой дверь. Он услышал, как ее когти разносят дверь в щепки. Перепрыгивая через ступеньки, он бросился вниз и, перемахнув через стену, окружающую сад, что есть духу побежал к хижинам.

Глава 3

Ноги отяжелели от налипшей грязи. Он продолжал бежать в бесконечной расплывчатой тени, падающей от заброшенного дома. Леопард бесшумно настигал его. Ворвавшись во двор первой хижины, он отчаянно забарабанил в дверь. Собака на цепи, скуля, подбежала к нему.

– Хоу! – послышался сонный мужской голос.

– Откройте! Леопард!

– Кто там?

– Помогите! Леопард!

Сквозь щели в двери мелькнул свет. Собака визгливо зарычала.

– Это леопард, – раздался женский шепот. – Не открывай!

– Да нет же! – завопил Коэн. – Я убегаю от него.

– Уходи, Демон-Леопард, прочь! – крикнул мужчина. – Ты не проведешь меня, Демон-Леопард!

– Спасите! Бутти!

– Это не бутти! Бутти на дороге к Покхару.

Коэн оглянулся. Жалобно скуля, собака терлась об его колени. Он машинально почесал ей за ухом и снова забарабанил.

– Откройте, леопард!

– Бутти чайна! – взвизгнул мужчина. – Покхарако батома ча.

Собака зарычала, шагнув в темноту, потом, вернувшись, поскреблась в дверь, лизнула ему руку и завыла, тогда он побежал в гору мимо других хижин, из-под дверей и сквозь решетчатые окна которых пробивался свет и доносился детский, похожий на ласточкин, щебет. За ним молнией в темноте мелькнул леопард – он резко повернулся, чтобы встретить его. Взвизгнула собака, яростно зарычал леопард, звякнула цепь, послышался сдавленный звук булькаюшей крови в собачьей глотке. Восточная часть тропы от развилки уходила в сторону Покхары. Он стал барабанить в дверь последней хижины.

– Хоу?

– Бутта ча?

– Бутта ча. – Дверь открылась. В желтом свете лампы показалось небритое лицо хозяина бутти, его грязный помятый шлем. – Хорошо, что ты один, сагиб. У меня сегодня полным-полно. – Он махнул рукой, показывая на полуголых носильщиков, сидящих на корточках в тускло освещенной комнате вокруг лампы с рисовым маслом. – Но не могу же я оставить тебя на съедение леопарду.

Захлопнув дверь, Коэн, тяжело дыша, прислонился к ней.

– В деревне меня назвали Демоном-Леопардом.

Хозяин внимательно посмотрел на него своими черными глазами.

– Кали может принимать человеческое обличье. Они испугались, что она – это ты.

Все еще не в силах отдышаться. Коэн устало опустился на пол.

– Лучше змея, чем леопард.

– Так говорится в пословице. – Хозяин бутти запер дверь на засов. – Неизвестно, что страшнее.

Скрестив ноги, он сел среди носильщиков в горьковато-сладком от тлеющего дерева и ганджи дыме. Их разговор стих из-за присутствия незнакомца. Хозяин бутти перевязал ему рану; миска с дхал бхатом, рисом и чечевицей стояла нетронутой у него на коленях. Тесная задымленная комната, истощенные и кисловато пахнущие носильщики, поблескивающие угли и дрожащий огонек лампы, грубые зерна из миски в его руке казались чем-то, не имеющим значения, чем-то нематериальным. Как человек в ожидании казни, он был далек как от реальности, так и от снов. «Мертв – и не понимаю». Остекленевшим взглядом он смотрел на носильщиков, они – на него.

Один за другим носильщики, заворачиваясь в мешковину, укладывались спать на жестком земляном полу. В комнате стихло, слышалось только их дыхание. Бесшумно от краев к центру очага гасли угли, пока в середине не остались два желтых глаза.

Обхватив колени руками, он стиснул их, чтобы остановить дрожь, до крови сжал зубами запястье. "Алекс мертв. И что бы я ни делал в бесконечной Вселенной времени, ничто не сможет оживить его. И Гоутин. Стил убил их. Стил и его бомба. Может, и Пола нет.

Я никогда не сдавался. Разве нет? Разве я когда-нибудь сдавался без боя? Как было просто в футболе, когда мы проигрывали, или с командами, заносившими меня в черный список из-за Вьетнама за то, что я сделал. Горы, на которые я не взошел. Но что сделал я, когда умерла Сильвия и мои старики? Сдался, удрал в Непал. Отказался от любви. Ушел от борьбы.

Война лишь символизирует нашу смерть. Только тот, чья душа мертва, может хотеть убивать, может лишить жизни другого.

Тогда и моя душа мертва. Потому что теперь я буду убивать. Крещенный смертью Алекса, я покончу со всеми убийцами. Сначала со Стилом, затем с теми, кто послал его, потом с теми, кто послал бомбу. С теми, кто сделал на заводе винтовку, убившую Алекса. Кали, Мать смерти, Дочь смерти – я клянусь тебе, что сделаю это. Демон-Леопард, помоги мне, за это я отдам тебе себя навсегда.

Я стану таким же, как они. Я буду убивать их. За тебя, Алекс. За тебя и два миллиона во Вьетнаме, за сестер и братьев в Бухенвальде и Дахау, за костры в Испании, за каждую жертву с начала отсчета времени".