Огонь подобный солнцу

Остановив проходившее такси, он доехал до центра Катманду, затем, то и дело оглядываясь, снова побежал. Протиснувшись сквозь толчею улиц, изобилующих запахами фекалий, кэрри и дыма, он свернул в узенький проулок на Шерпа, базар, подождал, убедившись в том, что его никто не преследует, пересек мощеную площадь, еще липкую от крови только что забитого буйвола, и тихо постучал в резную изъеденную червями дверь.

Женщина с жесткими, как проволока, волосами, одетая в красную блузку и кожаную юбку, улыбнулась, приглашая его войти, и, разложив подушки, предложила ему сесть возле огня.

– В доме еще чувствуется зима, Коэн. – Наклонившись, она заглянула за шерстяную занавеску в соседнюю комнату. – Сирэл, Коэн пришел.

Опустившись на колени, Коэн обнял подбежавшую к нему маленькую девчушку. – А где Фу Дордже? – спросил он.

– На базаре, скоро придет. Ты ел?

– Нет, со вчерашнего дня. Я принес печальное известие. Ее глаза сузились.

– Ты голоден?

– Хоу.

Сирэл принесла ему тушеного мяса, чай и глиняную чашку рисовой водки. Молча присев возле него, она положила руку ему на колено. Поев, он взял ее на руки и поправил косички.

– Ты сегодня такая тихая, снежинка.

– Ты тоже, Коэн-даджу.

– Хоу.

– Моя мама тоже молча сидит в другой комнате. Но я рада видеть тебя.

– И я тебя.

Неслышно вошел Фу Дордже. Сбросив накидку из овчины, он сел к огню напротив них.

– Я удивлен, что вижу тебя здесь, когда ты должен быть в Дхуала Химал.

– Все очень плохо, брат мой.

– Где твои друзья?

– Твоего брата Гоутина больше нет. Алекса тоже. Полу, может быть, удалось уйти.

Шерпа медленно скрестил ноги.

– Обвал, значит.

Его лицо с маленькими черными глазками оставалось невозмутимым. Он сделал знак Сирэл – она встала и быстро выбежала в соседнюю комнату.

– Над Чан-Шанем. Там, где тропа поворачивает на Муктинат...

– Но там нет опасности.

– Их убил Стил с какими-то тибетцами.

– Почему? – прошептал Фу Дордже.

– Потому что мы кое-что увидели.

– Увидели?

– Стил вовсе не собирался идти до Мустанга. В Баглине мы встретили тибетцев на лошадях. Стил захотел, чтобы мы пошли с ними по Кали Гандаки, опасаясь грабителей, как он сказал нам. На самом деле они везли в Тибет оружие, чтобы воевать с китайцами.

– Ну и что? Разве американцы не посылали по реке оружие тибетцам с тех пор, как китайцы впервые пришли в Тибет?

– Вот и Стил из этой компании, только скрывает. Стил с тибетцами везли на лошадях бомбу, разобранную по частям.

– Бомбу? А что это?

– Большой огонь, как солнце.

– Как же ты сразу не увидел этот большой огонь?

– Он был спрятан в металле. Потом бы они его выпустили на китайцев в каком-нибудь большом городе.

– Для чего?

– Он бы разрушил все дома, убил всех людей.

Фу Дордже недоверчиво покачал головой.

– В городе женщины, дети.

– Так уже было.

– Кто же это сделал?

– Американцы. Во время войны.

– Женщин и детей не убивают даже на войне. – Фу Дордже сплюнул в огонь, послышалось шипение. – Как тебе удалось уйти?

– Алекса и Гоутина они застрелили тут же...

– Как он умер?

– Мгновенно. Его тело упало в реку.

– А потом?

– Мы с Полом забрались на стену каньона и разделились. Он пошел вверх через горы к Торунгце.

– В той долине много тибетцев. – Поднявшись, Фу Дордже скрылся за занавеской.

Коэн снял очки и потер оставленный ими след на переносице. Фу Дордже вернулся.

– Моя семья поедет в деревню. Мы расскажем все жене Гоутина. Потом мы найдем Стила.

– Раньше я его найду, – покачал головой Коэн.

Фу Дордже взял его за руку.

– Ты здесь уже два года, ты стал нашим кровным братом. Ты не похож на других белых, которым мы носим кислород, палатки, еду, обувь и флаги, чтобы они устанавливали их на Вершине Мира. Ты не из тех, кто, взойдя с нашей помощью на гору, гордится только своей победой, хотя это возможно только благодаря нам. Ты танцевал на наших свадьбах и ходил в горы, как шерпа. Ты, так же как и многие из нас, говоришь на непали, и нам не обязательно говорить с тобой на нашем плохом английском. Но сейчас тебе лучше уехать из Гималаев домой.

– Я подожду здесь Стила и Пола.

Коэн надел очки и на какое-то мгновение ею взгляд задержался на желто-коричневой стене, на которой рядом с красной холщовой сумкой висела кукри.

– А что, если тебе пойти к гуркхи?

– Бессмысленно. Я видел у Стила пропуск до Мустанга, пропуск, который невозможно достать. Он скажет, что мы попытались его ограбить и что мы убили Элиота. Стил – американец, достаточно влиятельный, чтобы раздобыть такой пропуск. Бомба и оружие тоже американские.

– А твои люди?

– Я сейчас пойду к ним.

– Я не хочу, чтобы твои люди наказывали Стила.

Фу Дордже откинулся назад.

– Стил лишь крупица снега на Аннапурне; я убью его за то, что он убил моего брата. Но он не туча, посылающая снег.

– Он может рассказать нам.

– Расскажет, если знает и если мы будем убивать его медленно. – Фу Дордже наклонился перешнуровать ботинки из грубой кожи. – А Пол?

– Если он жив, то доберется до Катманду дня через два.

Фу Дордже встал.

– Я должен собрать семью оплакивать моего брата. – Он вновь посмотрел на Коэна. – Это вся твоя одежда? А ботинки?

– Все наши вещи остались у носильщиков и где теперь – неизвестно. Эту накидку мне дал один одноглазый старик, благодаря которому мы за одну ночь преодолели трехдневный путь.

– Это четри.

– Хоу.

– Нельзя доверять людям из долины.

– Он с гор.

Он быстро прошел по задымленным улочкам, увешанным ярким тряпьем и загаженным человеческими испражнениями, за которые отчаянно дрались собаки, и вышел на широкий бульвар, заполненный мотоциклами, рикшами, грузовиками и автобусами. Впереди за деревьями, поникшими от жары и пыли, показались величественные ворота американского посольства, охраняемые двумя морскими пехотинцами. Он замедлил шаг. «Что я смогу сказать на своем родном языке своим соотечественникам? Как я смогу объяснить то, что с нами случилось?»

Однако, взглянув на лица морских пехотинцев с тяжелыми подбородками, на бежевый четырехдверный «додж», стоящий перед посольством, он почувствовал себя спокойнее и увереннее. Это было так давно. Ему вдруг вспомнилось лицо матери, усталое и морщинистое, каким он видел его в последний раз, потому что уже ничего нельзя было увидеть в закрытом гробу с обугленными останками жертв авиакатастрофы. Он сошел с тротуара, и лицо матери в его памяти помолодело, кожа была еще не высушена суровой Монтаной. Вот он бежит к ней, она опускается на колени – так же, как он всего час назад с Сирэл, – чтобы оградить его от нападок старших мальчишек в этой новой стране, потешавшихся над его еврейской внешностью и ирландским акцентом и подкреплявших свои насмешки кулаками. «Ну, Сэмми, и ты научишься давать им отпор, конечно же».

Он переходил улицу, пехотинцы уже заметили его. Как давно он не испытывал этого странного чувства – некой благодарности за то, что вновь может стать американцем, частью могущественной и привилегированной всемирной структуры. Быть под защитой. Мужественные честные лица. Есть кому рассказать обо всем. Дверь посольства открылась и из нее вышли двое мужчин: один в коричневатой куртке, другой – в костюме. Стил, одетый в куртку, увидел застывшего посреди улицы Коэна. Схватив за руку своего спутника, он что-то прокричал, показывая на него морским пехотинцам, которые, словно пробуждаясь ото сна, рыскали взглядами вокруг. Один уже снимал с плеча винтовку, а Коэн все стоял, словно приросший к дороге.

Человек в костюме уже пересек тротуар – рука за полой пиджака, с ним пехотинцы. Стил, отойдя к дверям посольства, кого-то оттуда звал. Человек в костюме крикнул: «Стой!» – когда Коэн ударом кулака свалил его на землю и отобрал пистолет. Увернувшись от черневшего дула винтовки одного из пехотинцев, он ударил его босой ногой в пах, другого – пистолетом по голове так, что его фуражка полетела через улицу.