Рисолинда

Хоннор лежал на ворохе сухой травы у входа в пещеру, а Мелисента растирала барсучьим жиром его колено. Он пыхтел, хрустел зубами, и тихо постанывал, когда горячие ладони дотрагивались до самого больного места. Шошон уселся рядышком, и смотрел на её занятие щелками заплывших глаз. Она улыбнулась старику:

-- Досталось тебе, Шошон? Полечить?

Старик помотал головой:

-- Нет, мы привычны к пчелиному яду. Скоро все пройдет без следа. Я хочу сделать тебе подарок - возьми. - Он протянул девушке скромное бисерное ожерелье - тонкую прочную нить, на которой черные бусины перемежались с коричневыми и желтыми. Мелисента взяла ожерелье, покатала в ладони:

-- Похоже на горстку пчел...

Пасечник улыбнулся:

-- Так и есть. Говорят, что это ожерелье Пчелиной Королевы. Много поколений нашего рода передают его из рук в руки. Да только никому ещё не удавалось разбудить заключенную в нем древнюю Магию... Завтра - особый день. Никогда смерть не была так близко к нам. Если дело дойдет до настоящего боя - я умру первым, потому что я старейшина рода, и должен буду повести людей на гибель. Род Пчелиной Королевы исчезнет и тогда некому будет хранить ожерелье... Если же твоя хитрость сумеет спасти нас - ожерелье твое по праву. Чем же иначе сможем мы тебя отблагодарить за спасение стольких жизней?

-- Я не жду благодарности...

-- Неуместная скромность так же предосудительна, как и неуместное бахвальство. Жизни своих родичей я ценю дорого. Ты не можешь сказать, что это пустяк, не стоящий благодарности.

-- Ты прав, Шошон. Спасибо тебе за драгоценный подарок.

Старый пасечник взял ожерелье с её ладони:

-- Давай, я надену его тебе.

Мелисента откинула капюшон, склонилась к старику. Тот вдруг замер с поднятыми руками. Потом торопливо застегнул ожерелье, заговорил дрожащим голосом:

-- Благодарение Святыням за то, что мне позволено лицезреть... - Мелисента торопливо закрыла ему ладошкой рот.

-- Спасибо, Шошон. Не нужно больше ничего говорить...

Старый пасечник, кланяясь, попятился из пещеры. Хоннор изумленно смотрел ему вослед:

-- Что это с ним? Про что это он? Кого лицезреть?

Мелисента рассмеялась:

-- Не бери в голову, Хоннор. Пойдем-ка лучше спать - завтра будет тяжелый день.

Глава 7.

О горьком меде и сладкой мести.

Голод не дал разбойникам спать. Они остановились прямо на дороге, не расседлывая лошадей, чтобы во тьме не пропустить вход в долину, где притаилась Шоша - деревня пасечников. На рассвете двинулись вперед, и очень скоро отыскали долину. Кинулись торопливо разбирать и растаскивать завал из колючих ветвей горной акации, перегородивший узкую горловину ущелья. Там, за завалом, раскинулась богатая деревня, полная сытной еды, медовой браги и пухленьких, робких женщин. Разбойники хохотали: "Глупые пасечники надеются, что нас остановит какой-то убогий завал?!" Голодные и злые, раздраженные близостью и недоступностью добычи, они вламывались в путаницу колючих ветвей, не обращая внимания на острые длинные шипы, впивающиеся в тело. И уж совсем никто из них не обратил внимания, что эти шипы густо обрызганы горьким, медвяно пахнущим сиропом... Зато, едва лишь первые солнечные лучи обогрели землю, пчелы из целого десятка ульев, поставленных за сгоревшим домом Шоннана, учуяли самый желанный для себя, дивный аромат - запах горького падевого меда...

Мед, собранный с цветов дурмана и белладонны, превращает мирный и деловитый пчелиный рой в облако летучей ярости и боли. Пчеловоды усердно уничтожают эти растения на своих медоносных лугах. Но старый Шошон посеял запретные цветы на отдаленной лесной поляне, куда не долетают пчелы из обычных ульев, потому что знающие лекари покупают падевый мед по самой дорогой цене. Десять пчелиных роев, покинув ульи с первыми лучами солнца, мгновенно облепили перепачканных сиропом разбойников, жадно слизывая пьянящее лакомство. Конечно, те принялись отмахиваться и отбиваться от такой напасти. В тот же миг одурманенные, разъяренные пчелы пустили в ход свои ядовитые жала. Такого бешеного воя горы и долины не слыхали от сотворения мира! Да, наверное, и не услышат больше никогда...

Хоннор неосторожно приблизился слишком близко ко входу в долину - хотелось посмотреть, что случилось с нападавшими. Потом неделю щеголял распухшей скулой. Разбойникам пришлось гораздо хуже - лишь немногие благополучно ускакали на лошадях. Несколько человек, пытавшихся убежать по дороге, пчелы закусали до смерти. Некоторые спасались в реке - увы, не все из них умели плавать. Только семерым удалось выбраться из реки живыми.

Глава 8.

О молодом разбойнике, быстроногой девчонке и добрых пасечниках.

Легче всех отделался тот самый молодой разбойник, которого, ругаясь и ворча, приволок из леса Шоннан. Разбойника звали Кертис. Мальчишка оказался услужливым и расторопным. Ему-то и пришлось вместе с Мелисентой день и ночь крутиться, как белке в колесе, ухаживая за товарищами. Вид они имели жалкий - царапины и занозы от шипов акаций гноились и нарывали. Лица, шеи и руки распухли от пчелиных укусов, уши торчали бесформенными лепёшками, лысины бугрились желваками. Один из разбойников пытался спастись, зарывшись в кучу прошлогодних листьев - куча оказалась маловата для такого дела, и теперь он мог лежать только на животе, оттопырив распухший, как подушка, зад. У другого пострадало место более чувствительное, и пленные разбойники от досады и безделья целыми днями изводили его солеными шутками и ехидными смешками. Он краснел, сопел, втягивал голову в плечи. В конце концов не выдержал - кинулся с кулаками на очередного обидчика. Кертис едва разнял дерущихся, заполучив при этом пару крепких оплеух и разбитый нос.

Он сидел на деревянных мостках возле ручья, пытаясь холодной водой утишить льющуюся из носу кровь. Можно было бы, конечно, попросить помощи у Мелисенты, но было стыдно и досадно бежать к ней, как маленькому - с разбитым носом. На тропе послышались чьи-то легкие торопливые шаги, и Кертис поспешил юркнуть в ближайшие кусты - ему почудилось, что это Мелисента. Однако, это была не она - Шошаха, младшая дочь Шошона, со всех ног неслась по тропе вдоль берега ручья. За ней бежал - и почти настиг добычу - один из спасшихся разбойников - Барлай. Выражение его перекошенной физиономии не оставляло сомнений в намерениях самого грязного свойства. Кертис не понял сам, зачем он выскочил на тропу позади Шошахи, почему повернулся к Барлаю лицом, и для чего загородил ему путь. Барлай попробовал оттолкнуть противника с дороги - все его мысли были заняты убегающей женщиной, ни о какой драке он и не помышлял. Но упрямый мальчишка не отставал. Он вцепился в Барлая, словно клещ, и не было никакой возможности стряхнуть его. Барлай рассвирепел - пухленькая, такая аппетитная девчонка ускользала безвозвратно. Её вопли слышались уже с опушки, и с минуты на минуту в лес могли явиться требующие возмездия родственники и односельчане. Деревенские увальни с крепкими кулаками вовсе не прельщали Барлая - не то что удравшая пасечница. Всю злость и досаду на свою неудачу Барлай постарался выместить на непрошеном защитнике девичьей невинности - и шмыгнул в кусты, заслышав приближающиеся голоса да топот тяжелых мужских сапог. На тропе остался лежать истекающий кровью Кертис. Ему-то и достались тумаки и пинки разъяренных жителей Шоша.

Мелисента сидела на скамеечке возле дома Шошона, в окружении целой толпы деревенских детей, и рассказывала сказку о похождениях глупого мельника, когда на площадь ввалилась кричащая толпа. Детвора кинулась врассыпную, как стайка испуганных воробьев. Толпа отхлынула и примолкла, оставив у ног Мелисенты бесформенный ком крови и грязи. Она даже не сразу поняла, что это человек - и живой человек. Во всяком случае - почти живой...Хоннор помог отнести его в амбар.