Рисолинда

-- На что же ты железо купишь, если весь товар свой оставишь нам?

-- Я на железо денег из дому возьму. Ты не думай, что я от того обеднею, или, тем паче, буду лишения какие испытывать... Я много на вид не выставляю, но род мой не бедствует. Я бы и больше уплатил, чтобы только посмотреть, как будет беситься Шоннан.

-- Что ж, план хороший. Хотя ехать я была намерена совсем даже не в Рисолан, но мальчишку действительно иначе не спасти. Пойду, расскажу все Хоннору. Не уверена я, что он захочет со мною ехать, но вдруг...

Глава 10.

О смехе, пасечницах и добром согласии.

Хоннор умывался на заднем дворе, возле долбленой дубовой колоды со свежей водой. Мелисента подождала, пока он вытрет лицо чистой холстинкой, похлопала ладошкой по краю колоды:

-- Садись, волосы расчешу и заплету. И бороду подстричь пора бы уже - скоро на лешего станешь похож.

Хоннор покосился на Мелисенту через плечо - весьма неодобрительно - и повернул было к дому. Но, сделав пару шагов, вдруг передумал. Вернулся, сел. Мелисента расчесала ему волосы, стянула кожаным ремешком на затылке. Вынула из пояса маленькие острые ножнички - подарок Фионы - подровняла бороду и усы. Её, наконец, встревожило долгое молчание друга:

-- Что ты молчишь? Проснулся не в духе?

Хоннор тяжко вздохнул:

-- Надоел я тебе.

-- С чего ты взял такое? - у Мелисенты от удивления брови взлетели под самый капюшон.

-- Сама же вчера сказала, чтобы я оставался в этой чертовой деревне! - в голосе Хоннора вдруг прозвучала такая детская обида, что Мелисента не выдержала, расхохоталась. Хоннор запыхтел, как чугунок в горячей печи, поднялся, набычившись. Положение нужно было спасать! Мелисента подпрыгнула, повисла на его мощной шее - но смеяться не могла перестать:

-- Хоннор, Хоннор... погоди, не кипятись... Великие Святыни, какой же ты смешной...

-- Я смешной? - взревел Хоннор - Да я... да ты... - ответом на его возмущение был новый взрыв звонкого хохота. Хоннор расцепил тонкие руки на своей шее, в досаде оттолкнул девушку. Силы соразмерить не смог - она кубарем покатилась по земле. Села, огорошено хлопая глазами. Хоннор вскрикнул, словно это его ударили, кинулся, подхватил Мелисенту на руки:

-- О, Святыни, что же я наделал?!!!... Зачем ты смеялась надо мной, негодная девчонка?... Бедная девочка моя!... Я тебя ушиб? Прости, пожалуйста... что я наделал?!...

Мелисента молчала. Хоннор поставил её на край колоды, повертел, осматривая со всех сторон:

-- Кажется, кости целы, крови нигде нет. Ну, скажи, где больно? Не молчи же!... - Но Мелисента молчала. Хоннор встряхнул её легонько:

-- Мелисента... - Она молчала. Хоннор потряс сильнее. Потом ещё сильнее - так, что у неё зубы застучали. Потом он тряс её изо всех сил, исступленно выкрикивая:

-- Скажи что-нибудь! Скажи! Не молчи!... - потом Мелисента снова расхохоталась. Хоннор замер, запалено дыша, с выпученными, обезумевшими глазами. Плюхнулся на колоду - и вдруг расплакался. У Мелисенты разом пропала охота смеяться. Она гладила ладошками мокрые щеки, вздрагивающие плечи:

-- Хоннор, миленький, ну не плачь. Я не хотела тебя обидеть. Не плачь. Если бы ты на себя посмотрел - какой ты смешной, когда сердишься - ты бы тоже смеялся. Не плачь - я тебя всякого люблю - и смешного люблю... Чего же ты обижаешься?

Хоннор поднял на Мелисенту заплаканные, несчастные глаза:

-- Правда любишь?

Мелисента погрозила ему пальцем:

-- Ты не должен забывать, что я дала Обет. Ты хороший друг, Хоннор. Я люблю хорошего друга.

Хоннор сидел, нахмурив брови, думал о чем-то. Потом кивнул:

-- Правильно. Я бы хотел, чтобы ты любила меня как друга. И ещё немножечко - как отца.

-- Почему - как отца? У меня никогда не было отца...

-- Потому что к отцу надо относиться почтительно. Над отцом... не смеются...

-- Я постараюсь, Хоннор. Постараюсь не смеяться... Но когда я не выдержу, и буду хохотать, как сумасшедшая - ты больше не швыряй меня об землю, хорошо?

-- Хорошо... - в глазах Хоннора вдруг появились озорные чёртики - я тоже очень постараюсь...

Мелисента соскочила с его колен:

-- Вот и договорились... А теперь послушай - ты действительно не хочешь остаться здесь?

-- Нет, не хочу.

-- Отчего? Кажется, здесь к тебе хорошо относятся. Ты мог бы построить дом, жениться, завести детей. Тебе бы не было здесь так одиноко, как в лесу.

-- Эти пасечницы все сварливые... жужжат, как пчелы, и жалят не хуже. Я прожил поблизости десять лет - я на них нагляделся. Они про себя говорят - мы домовитые, хозяйственные... А по-моему - жадные просто. Они людей по богатству ценят. Вот Шоннана очень уважают - дескать, хороший, почтенный, живет в достатке...

-- Жил, пока его дом не спалили...

-- Ну, жил... да он и ещё разбогатеет, больше прежнего, потому что он пройдоха и выжига... Почему, думаешь, его дом был не в деревне, а у дороги построен? Чтобы деревенские не сильно заглядывали, что у него делается. Он тишком с винокуром договорился, и тот ему хлебное вино ночами возил. Шоннан им разводил медовуху. Она от этого слишком пьяная получается - если перебрать, то и помрешь в одночасье... А он эту медовуху в самую паршивую харчевню сбывал - на ларемурской дороге. Хозяин харчевни туда ещё воды наплещет - и продает всякому сброду, которому лишь бы глотку залить... Я у Шоннана как-то спросил - отчего это винокур зачастил к нему ездить? Неужто пир на весь мир готовится?... ну, вроде в шутку... А на другую ночь у меня на прибрежном лугу стога сгорели - дескать, не совал бы ты свой нос...

-- И что ж ты - спустил ему спаленные стога?

-- Так ведь, не пойман - не вор... Кто-то по воде пришел, по воде ушел - следов не оставил.

-- Ну ты же не на Шоннане женился бы... не все ж они такие.

-- Да все. Шошона возьми - он хороший мужик, получше многих. Но и то - хитрый жук. Денег у него - не меряно, а в посконных штанах дома ходит... нет, не люблю я пасечников, и они меня не любят...

-- А женщины на тебя заглядываются - я же вижу.

-- Это они сейчас заглядываться стали - когда ты мне новую одежду сшила, да волосы причесала, да бороду каждую неделю подстригаешь. А так они десять лет нос от меня воротили. Я здесь каждый год полотно себе покупал - хоть бы одна предложила: давай, дескать, Хоннор, сошью тебе рубахи. Я бы и заплатил охотно - не люблю я шить. Вечно все пальцы исколешь... Так ведь нет - ни одна... А когда мне деревом плечо поломало - как же мне было тяжело и больно по хозяйству управляться. Коз у меня тогда еще не было - только печь растопить, да поесть приготовить. Да ещё в избе прибрать. Я тогда пришел, попросил Шошона - пусть бы он уговорил женщину какую или хоть старуху... со мной пожить. От такой крайности даже женился бы - буде какая захочет. Не захотела ни одна - ни замуж, ни просто так... А сейчас - заглядываются, говоришь... Не надо мне от них ничего. Пойду с тобой в Ларемур - может, там найду свое счастье.

-- А в лес вернуться не хочешь?

-- Нет. Одичаю я там. Уже было совсем одичал... И на человека стал не похож. Ты меня словно разбудила... Нельзя человеку так долго жить одному. Пойду в Ларемур...

-- Вот об этом я с тобой и хотела поговорить. Не получиться пока что в Ларемур...