Эфирное время

оценил, мне надо продать кольцо, чтобы заплатить адвокату… я не знала, я только спросила…

На том конце провода слезы лились рекой. Наташа рыдала в трубку. А здесь, рядом с Ильей Никитичем, Елена Петровна Бутейко капала себе в рюмочку валокордин, трясла темным пузырьком так, словно он был во всем виноват.

– Спасибо, Наталья Владимировна. Вы успокойтесь и, пожалуйста, никуда не выходите из дома. Я через полчаса у вас буду.

В трубке пульсировали частые гудки, Наташа держала ее в руках и смотрела в одну точку.

– Ой, мамочки… – повторяла она, едва шевеля губами и слизывая слезы, – ой, мамочки…

Всего лишь три дня назад, глубокой ночью они с Саней пили чай на кухне, работал телевизор, на экране появилось лицо Артема Бутейко, и Саня вдруг покраснел, на лбу выступил пот, он шарахнул кулаком по столу так, что подпрыгнули чашки и расплескался чай.

– Видеть его не могу, скотину. Убил бы, честное слово, рука бы не дрогнула.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Кристалл имел такую красивую правильную форму, что казалось, он совершенно не нуждается в огранке. Он был чист и прозрачен, как воздух в лесу после первого настоящего летнего ливня. В нем сверкала страшная ослепительная молния, в нем медленно, тяжело закипал солнечный свет, вспыхивала сотня нежных крошечных радуг. От него пахло свежестью предгрозового ветра, который набегает внезапно, после долгой духоты, жаркой дрожащей тишины, когда замолкают птицы, замирают листья на деревьях, чернеет небо.

У Павлика Попова под рубахой вместе с нательным крестом висел на шнурке холщовый мешочек. Там хранился алмаз. Когда Павлик бегал, камень подпрыгивал на шнурке, тяжело, больно бил в грудь.

Весна 1830 года на Урале была ранняя, быстрая, после майского половодья наступила настоящая тяжелая жара. В начале июня грозы гремели почти каждый день.

Павлик возвращался из соседнего поселка, гроза застала его в открытом поле. Громовые раскаты раскалывали землю, как пустой орех. Дождь все не начинался, и от этого было еще страшней. Пропотевшая рубашка холодила кожу. Павлик бежал, и камень бил его в грудь. До деревни оставалось всего ничего, в белом блеске .молнии он успел различить угольно-черный силуэт заброшенной деревянной часовенки, и тут страшная жгучая боль пронзила его насквозь. Он упал в дорожную мягкую пыль и потерял сознание.

Очнулся он оттого, что совсем близко, вслед за громовым раскатом, прямо над головой раздалось оглушительное конское ржание. Дождь шел стеной, и сквозь его пелену Павлик различил вздыбленный черный силуэт, страшную оскаленную морду. Конские копыта зависли над ним, били воздух, пронизанный тугими струями ливня. Павлик вскрикнул, попытался вскочить, но не смог.

– Кес ке се?! О, мон дье, повр анфан! Читьо слючилось, бьедное дитя? – прозвучал рядом высокий женский голос.

Графиня Ольга Карловна Порье возвращалась с утренней конной прогулки. Она не боялась грозы, ей нравилось скакать на своем вороном Адамисе сквозь ливень. Графиня едва успела остановить коня, заметив лежащего на дороге