Когда бессилен закон

— У меня информация для твоего клиента.

— Какого кл...

— Заткнись! Для Клайда Малиша. Смысл данного сообщения в том, что если он решил, будто все закончилось, то глубоко заблуждается. Он должен сделать так, чтобы мой сын вышел из тюрьмы. Я скажу тебе то же самое, что сказал мне его посланец: «Как он это сделает, неважно». Найдите какое-то новое доказательство, представьте свидетеля, который знает, как Менди Джексон замыслила весь этот план, возьмите у него письменное показание — все что угодно. Это не будет изучаться особенно пристально, он может явиться и с подделкой. Малиш обязан это сделать. Если он не согласится, я лично достану его. В следующий раз стоит ему только шевельнуться, я уже буду ждать. Если даже мне придется сфабриковать улику, чтобы завести на него дело, я пойду и на это. Все, что бы мне ни пришлось сделать, я...

Сталь открыл было рот, и наши зубы лязгнули почти одновременно. Я метнулся к нему. Он отпрянул, но кресло задержало его, и этого оказалось достаточно, чтобы я успел ухватить лацканы его пиджака. Я замолчал, едва не задохнувшись от ярости. Гнев, копившийся во мне неделями, готов был выплеснуться наружу, поглощая все мои мысли. Когда я говорил о необходимости что-то сделать, мне представлялось, что следует достать Клайда Малиша. Возможно, было бы лучше убить Майрона Сталя. Прямо здесь, собственными руками. Это было бы лучшим посланием Малишу. Зачем грозить через кого-то, если можно кое-что ему показать? Мои пальцы были уже на горле адвоката и судорожно сжимались.

Вместе с тем ко мне вернулась способность говорить. Выражение гнева, вытесненное страхом, исчезло из глаз Сталя. Он вырвался от меня и посмотрел на письменный стол — в поисках оружия для защиты или атаки, догадался я. Наши взгляды сошлись на медном ноже для бумаг.

Сталь одернул на себе сорочку.

— Насколько я понимаю, это связано с осложнениями, возникшими у вашего сына? Хорошо, хорошо!

Он поднял обе руки, удерживая меня от следующего шага, и я остановился.

— Я передам ему. Это все, что я могу сделать. Если вы думаете, что мистер Малиш послушается моего или чьего бы то ни было совета, — значит, вы его не знаете. Но я, разумеется, передам ему то, что вы сказали.

Он повернулся и обогнул угол стола с таким выражением, будто глубоко задумался. Может, так оно и было, но на всякий случай он держался через стол от меня. Внезапно я почувствовал, насколько все это было смешно. Напасть на Майрона Сталя. Как нас учили в школе: задира всегда трус. Если я в самом деле ослеплен гневом, то почему не погнался за самим Клайдом Малишем?

— Ладно, — прорычал я. — Скажи ему, что времени у него осталось совсем немного. Каждый день, который Дэвид проведет в тюрьме, обернется для Малиша годом.

Я зло посмотрел на Сталя, и он тут же снова поднял руки, но теперь они уже не тряслись. Он сообразил, что время для каких-то моих действий миновало. Мне даже показалось, что он слегка улыбнулся. Не насмешливо, а скорее по-товарищески. Мы оба адвокаты, словно бы говорил он, — нам не стоит подобное принимать всерьез.

Я не ответил на его улыбку и удовлетворенно отметил, как он отступил, когда я обогнул стол. Но, как и в прошлый раз, целью моей была дверь. Если бы мне на ум пришла еще какая-нибудь мелодраматическая угроза, я остановился бы в дверном проеме и высказал ее. Но кончилось тем, что я только еще раз с силой хлопнул дверью, заставив секретаршу подпрыгнуть в кресле, и большими быстрыми шагами миновал приемную, словно впереди меня ожидало какое-то неотложное дело.

Когда силуэт здания суда появился в моем ветровом стекле, у меня возникло внезапное желание свернуть в сторону, но я не знал, куда еще поехать. Переполненный гневом, я не представлял, на что излить его. Вернуться в суд значило сложить оружие и залечь подобно раненому зверю, ищущему укрытия.

День только начался. О смерти Менди Джексон в офисе вряд ли было известно.

Линда снова сидела за моим столом, но не работала. Она просто пристально смотрела куда-то "перед собой. Газета лежала рядом. Увидев меня, Линда быстро вскочила с кресла и, подбежав, обняла меня. Мы долго стояли, прижавшись друг к другу. Руки мои обмякли — вместе с гневом меня оставили силы. Через какое-то время я почувствовал, что энергия Линды как бы перетекает в меня, заполняя образовавшуюся во мне пустоту. Теперь я мог уже покрепче прижать ее к себе. Я утратил надежду на немедленное освобождение Дэвида, а Линда потеряла своего «клиента». Менди Джексон. Я не забывал, что и это убийство прибавилось к счету Клайда Малиша.

— Мне очень жаль, — сказал я.

— Нам следовало действовать быстрее.

Голос Линды прозвучал глухо.

— Если мы начнем сейчас прикидывать, как я прошляпил это дело, мы никогда ни до чего не доберемся.

Когда Линда меня отпустила, щеки ее были мокрыми. Но теперь в ней было больше решимости, чем когда я вошел в кабинет.

— Где ты был? — спросила она, и я рассказал ей обо всем, стараясь быть кратким.

Мне хотелось услышать, что она думает об этом. Я хотел, чтобы Линда дополнила и помогла мне разработать мой план.

Мы заговорили спокойнее. Линда даже начала делать записи. У нас уже никогда не могло быть показаний Менди Джексон. Какие же доказательства мы имели? Разговор наш создал иллюзию продуктивности. Но нам по-прежнему оставалось только ждать. Ждать результатов вскрытия от медэксперта. Ждать отчета следователей, которые углубились в прошлое Менди Джексон в поисках какой-нибудь ее связи с Клайдом Малишем. И еще я пока тщетно надеялся, что Малиш так или иначе даст о себе знать, надеялся, что моя вспышка в офисе его адвоката будет иметь какие-то последствия.

Я впал в такое безнадежное отчаяние, что оно походило на физическую боль, — будто в моем теле поселилось какое-то маленькое животное, которое теперь пыталось прогрызть себе путь наружу. Теперь я уже наверняка знал, что Дэвида оклеветали. Я точно знал, как это было сделано, и ничего не мог изменить. В дни, последовавшие за смертью Менди Джексон, я в каком-то отрешенном состоянии продолжал появляться на работе. Я брал папки с делами, подписывал заявления, а затем словно призрак бродил меж людей и стен. Тем не менее призраком я не был. Плоть моя оставалась слишком материальной. Но стены суда утратили для меня свою надежность. Я проходил по зданию, совершенно не напрягая ни зрения, ни памяти. Битва теперь перенеслась из его стен на улицы. В старом кирпичном здании суда делать было уже нечего.

Я убедился в этом, отвечая на все возраставший поток записок от судьи Уотлина. Как только я вошел в его судебный зал, он объявил перерыв в заседании, бросил на меня суровый взгляд и покинул кресло. Я обошел кругом, через комнаты его клерков, и обнаружил Джона в дверях своего кабинета, уже поджидавшим меня. Он захлопнул за мной дверь. Выглядел он так, будто нас разоблачили в каком-то заговоре.

— Черт побери! Блэки! Она мертва! — Уотлин схватил меня за руку. — Отвечай мне быстро, ничего не выдумывая. Имеешь ты какое-нибудь отношение к этому?

— К убийству Менди Джексон? Ты с ума сошел? Она должна была стать моей свидетельницей. Она была нужна мне, потому и погибла.

Уотлин прошел по кабинету, казалось, он немного успокоился. Логика была его повелительницей. Он поверил мне не слепо, а потому что я привел веское объяснение.

— Но теперь твое доказательство к ходатайству о новом процессе так же мертво, как и она. Разве у тебя не было предчувствия...

— Я не сумел найти ее. Неужели ты думаешь, что я не искал? Может быть, она была все это время у них, еще до того как они начали меня шантажировать. Но подумай, разве ты сам не видишь? Это и есть доказательство. Они убили ее, чтобы она не смогла отказаться от своих показаний. Это подтверждает то, что она собиралась отказаться. Неужели ты...

Судья взглянул на меня.

— Это несложно — приписать какие-то слова мертвой свидетельнице, — сказал он. — Но это всего лишь умствование. С какой стати кто-то в это поверит? Почему кто-то должен поверить даже в то, что это убийство? Обычный случай с передозировкой, какие происходят каждый день.