Лед

Была половина шестого утра, когда Сервас откинулся назад в своем кресле и заявил, что на сегодня хватит. Вид у Циглер был измученный и разочарованный. Они не нашли ничего, что подтверждало бы гипотезу о сексуальном насилии. Ни малейшей зацепки. В последнем рапорте Сен-Сир пришел к тому же заключению. На полях он сделал карандашную пометку: «Сексуальное насилие? Никаких доказательств». Однако следователь дважды подчеркнул эту пометку. В какой-то момент Сервас попытался заговорить с Циглер о «Пиренейских сернах», но она отказалась: слишком устала и сил на разговоры не осталось.

Она взглянула на часы и заявила:

— Думаю, нынче ночью мы уже ни к чему не придем. Надо хоть немного поспать.

— Согласен. Я еду в отель. Встретимся в конференц-зале в десять. А ты где будешь спать?

— Здесь. Один из жандармов сейчас в отпуске, и мне предоставили его квартиру. Администрация на этом экономит.

Сервас кивнул и заметил:

— Зато время несется безо всякой экономии, да?

— У меня еще никогда не было такого расследования, — сказала Ирен, поднимаясь. — Сначала смерть коня, потом аптекарь, повешенный на мосту. Оба преступления объединяет только одно: ДНК серийного убийцы. Теперь еще и цепочка подростковых самоубийств. Все это похоже на дурной сон. Никакой логики, ни малейшей путеводной ниточки. Наверное, в один прекрасный день я проснусь и обнаружу, что ничего этого не было.

— Пробуждение настанет, — твердо сказал Сервас. — Только не у нас, а у виновного или у таковых. Не так долго осталось ждать.

Он быстрыми шагами пошел к выходу.

В эту ночь Сервасу приснился отец, а сам он был маленьким десятилетним мальчиком. Все тонуло в тепле летней ночи. Отец и еще двое мужчин, с которыми он разговаривал возле дома, смотрелись как плоские силуэты. Подойдя к ним, мальчик Сервас понял, что эти двое — глубокие бородатые старики в длинных белых одеждах. Он протиснулся между ними и поднял голову, но ни они, ни отец не обратили на него ни малейшего внимания. Ребенок прислушался и понял, что они говорят по-латыни. Дискуссия была бурная, но доброжелательная. В какой-то момент отец рассмеялся, потом снова посерьезнел. Из дома доносилась музыка, очень знакомая, но Сервас никак не мог вспомнить, что это такое.

Потом в ночи внезапно раздался шум мотора, и все трое сразу замолчали.

— Они едут, — сказал один бородатый старец.

Голос его прозвучал уныло и мрачно, и Сервас задрожал во сне.

В жандармерию Сервас явился с десятиминутным опозданием. Ему пришлось выпить большую чашку черного кофе, выкурить две сигареты и постоять под обжигающим душем, чтобы справиться с усталостью, которая грозила свалить его с ног. Циглер уже была на месте. Она снова переоделась в комбинезон из кожи и титана, напоминавший доспехи. На стоянке перед жандармерией Сервас заметил ее мотоцикл. Они договорились объехать родителей погибших подростков и выписали все адреса. Три достались ему, четыре Циглер. Сервас решил начать с Алисы Ферран, первой в списке. Семья Алисы жила не в Сен-Мартене, а в соседней деревне. Он ожидал увидеть дом скромного достатка и убитых горем, состарившихся родителей. Каково же было его удивление, когда Мартен разглядел высокого, пышущего здоровьем, улыбающегося мужчину средних лет, босого, с обнаженным торсом, в штанах из небеленого льна, подпоясанных веревкой!

От удивления Сервас что-то несвязно забормотал, перед тем как представиться и объяснить цель визита.

Отец Алисы посмотрел на него с подозрением и спросил:

— А удостоверение у вас есть?

— Да, пожалуйста.

Мужчина долго его изучал, потом успокоился, вернул Сервасу и извинился:

— Я хотел удостовериться, что вы не из тех журналистов, которые периодически ворошат эту историю, когда у них нет другого материала. Входите.

Гаспар Ферран посторонился, чтобы дать пройти Сервасу. Он был высокий и худой. Мартен заметил, что на его загорелом торсе с седыми волосами на груди нет ни капли жира, кожа такая же гладкая, как натянутый тент палатки, а соски коричневые, стариковские.

Ферран заметил его взгляд и заявил:

— Простите мне мой вид. Я собирался заняться йогой. Она очень помогла мне после смерти Алисы. Да, йога и буддизм.

От удивления Сервас совсем забыл, что отец Алисы был не рабочим или клерком, а учителем литературы. Наверное, во время многочисленных каникул он ездил по экзотическим местам: в Бали, Пхукет, на Карибские острова, в Рио-де-Жанейро или на Мальдивы…

— Я удивлен, что полиция снова проявляет интерес к этой истории.

— На самом деле мы расследуем обстоятельства смерти аптекаря Гримма.

Ферран обернулся. В его глазах отразилось удивление.

— Вы полагаете, есть какая-то связь между смертью Гримма и самоубийством моей дочери и остальных подростков?

— Это мы и хотим выяснить.

Гаспар Ферран подозрительно на него уставился.

— Сразу видно было, что никакой связи нет. Что вас заставило сделать такое предположение?

Он не так глуп. Сервас помедлил с ответом. Гаспар Ферран заметил его смущение, а также то, что они стоят напротив друг друга в тесном коридоре, он голышом, а его гость в зимней куртке.

Хозяин дома указал на открытую дверь гостиной и осведомился:

— Чай, кофе?

— Кофе, если вас это не затруднит.

— Ни в малейшей степени. Хотя сам я пью только чай. Садитесь, я сейчас приготовлю! — на ходу бросил он и исчез в кухне. — Чувствуйте себя как дома!

Сервас не ожидал такого теплого приема. По всей очевидности, отец Алисы любил гостей, даже сыщиков, один из которых опять пришел расспрашивать о гибели его дочери пятнадцать лет назад. Сервас огляделся. В комнате царил беспорядок. Как и в его собственном жилище, книги и журналы лежали повсюду: на столе, на кресле… Везде пыль. Гаспар Ферран жил один? Он овдовел или развелся? Видимо, этим объяснялась его готовность принять у себя гостей. Тут и там лежали проспекты Организации по борьбе с голодом. Сервас сразу узнал синий лозунг на сером фоне, он и сам был членом неформальной организации. На фотографиях отец Алисы был запечатлен на фоне джунглей или рисовых полей в компании людей, напоминавших не то южноамериканских, не то азиатских крестьян. Сервас догадался, что путешествия Гаспара Феррана состояли отнюдь не в том, чтобы валяться на Антильских пляжах, заниматься подводным плаванием или пить дайкири.

Мартен опустился на диван. Рядом с ним, на красивом табурете темного дерева в виде слона, лежала стопка книг. Сервас припомнил, что такие табуреты называются «эзоно дуа».

Из коридора поплыл запах кофе. В комнату вошел Ферран. В одной руке у него был поднос с двумя дымящимися чашками, сахаром и щипчиками для сахара, а в другой фотоальбом. Он поставил поднос на низкий столик и протянул альбом Сервасу.

— Вот, возьмите.

Мартен открыл альбом. Как он и ожидал, там были фотографии. Алиса в четыре года в педальном автомобиле. Девочка с матерью, худой, остроносой женщиной, похожей на Вирджинию Вульф. Алиса в десять лет играет в футбол с ребятами ее возраста, гонит мяч к воротам противника, и вид у нее отважный и решительный. Настоящий мальчишка. В то же время очаровательная, лучащаяся светом девочка. Гаспар Ферран присел на диван рядом с Сервасом. На голый загорелый торс он успел натянуть рубаху с воротничком а-ля Мао, из такого же небеленого льна, как и штаны.

— Алиса росла чудным ребенком. Уживчивая, всегда веселая, послушная… Это был наш солнечный лучик. — Ферран продолжал улыбаться, словно воспоминание об Алисе было для него приятным, а не болезненным. — Она была умница, имела способности к целой куче разных вещей: рисованию, музыке, языкам, спорту, литературе. Книги дочка буквально глотала. К двенадцати годам она уже знала, что будет делать дальше: станет миллиардершей, а потом раздаст все деньги тем, кто в них нуждается. — Гаспар Ферран как-то странно, хрипло хохотнул. — Мы так и не поняли, почему она это сделала. — На этот раз в голосе отца прозвучал надрыв, однако он снова заговорил: — Почему так? Почему от нас отрывают лучшую часть нас самих, а потом бросают, чтобы мы дальше с этим жили? Пятнадцать лет я задавал себе этот вопрос, а сегодня нашел ответ. — Ферран бросил на Серваса такой странный взгляд, что тот на миг усомнился, не повредился ли в уме отец Алисы. — Подобный ответ каждый обязан найти сам, внутри себя. Я хочу сказать, что никто не может этому научить или ответить за вас.