Поцелуй королевы (СИ)

Несколько секунд соображала, потом к щекам прилила кровь. София точно помнила: вчера, когда раздевалась, сложила на стул юбку и блузку. Никакого сарафана на спинке тогда не висело. Значит… Значит, его кто-то повесил утром. А кто? Наверняка Ирина Сергеевна. Насмотрелась на ее короткую юбку, вернее, не юбку, а… хм…

Едва София успела это подумать, как за стеной по коридору прошуршали негромкие шаги, и дверь начала медленно приоткрываться. Девушка лишь успела машинально прикрыть обнаженные бедра одеялом, как в проеме появилась седая голова Ирины Сергеевны. Их глаза встретились.

— Проснулась? Вот и хорошо. А то мы тебя разбудить боялись.

Старушка протиснулась бочком в полуоткрытую дверь и встала у порога.

— Доброе утро, соня.

— Доброе утро, — смущенно произнесла София. — А…

— Ага. Ты про сарафан? Это дочери нашей. Рост-то у вас одинаковый, только она чуток потолще будет. Носила тут, когда в гости приезжала, да и оставила. Недолго носила, еще почти как новый. А твоя одежка — уж больно куцая, только на пляж ходить. Вся женская секретность наружу.

— Спасибо, бабушка. Я сама хотела… что-нибудь попросить. Одежда в гостинице осталась.

— Ладно. Вот и походишь в сарафане. Тут выпендриваться не перед кем. Зато хоть задницу прикроешь от мужиков. Ты вставай, одевайся-умывайся, и пошли завтракать. А то уже обедать скоро.

— А где Миша?

— Миша роман дочитывает на веранде. Утром, как проснулся, у тебя из комнаты текст забрал и сидит теперь, читает. Говорит, чтобы в курсе быть. А дед мой в саду копается. Осенью новую яблоню посадил, теперь с ней возится все время, как с ребенком.

…Уплетая на кухне блины с малиновым вареньем, София осторожно поинтересовалась:

— Бабушка, а где ваши дети? Я у Миши не спросила.

— Дети? Их у нас двое. Сын в Мурманске, военный моряк. А Ольга, мать Мишки, за границей с мужем живут. Еще в девяностых уехали. А мы Мишку им не отдали, по заграницам таскаться. С нами вырос.

— Меня тоже дедушка с бабушкой вырастили. Получается, мы с Мишей родные души.

— Не родные, а родственные.

— А в чем разнИца?

— Разница? Родные, это когда кровь одна, родственники общие. А родственные… — Ирина Сергеевна прищурилась, оценивающе оглядела Софию. — А родственные, значит близкие или похожие. Ты и впрямь чем-то на молодую Ольгу походишь. И сарафан тебе идет. Только она блондинка, а ты — рыжая, как чума.

— Почему чума?

— Не знаю. В народе так принято считать, что все рыжие — чумовые. Ну, шальные. Не знаешь, чего от них ждать.

Когда София, позавтракав, вышла на веранду, там уже сидели Михаил и Рогачев-старший. Увидев молодую испанку, мужчины прервали разговор и почти синхронно улыбнулись.

— Выспалась? — спросил благодушно Юрий Константинович. Михаил посматривал искоса: вроде, как и с интересом, но ненавязчивым. Видали, мол, и не таких.

— Я из-за этого романа. Решила не спать, пока не дочитаю.

— Дочитала?

— Да.

— Ну и правильно. Будет о чем поговорить.

София по-кавалерийски оседлала свой вчерашний стул. В длиннополом, ниже колен, сарафане, она чувствовала себя гораздо комфортнее.

— Вы вчера не досказали всю эту историю, про Сизоненко…

— Доскажу. Но позволь, сначала, пару вопросов. Вот что ты думаешь? Есть связь между твоей рукописью и этим незаконченным романом?

— Думаю, что есть. Только еще до конца непонятно, какая.

— А точнее? — Юрий Константинович выжидательно прищурил один глаз. "Словно преподаватель на экзамене, — отметила про себя София. — Проверяет мою сообразительность".

— В рукописи Каетано поминаются клозы. И то, что они якобы прилетели с неба. А в романе тоже действуют клозы, прилетевшие на другую планету. Правда, речь идет о какой-то Радуе. Вы думаете, что Радуя и Земля — одно и то же?

— Не будем спешить с выводами. Но мыслим мы с тобой в одном направлении, — Рогачев многозначительно поднял указательный палец.

— А я? — ревниво вмешался Михаил. — Мое мнение вас не интересует?

— Почему же? Твое мнение очень важно, — очень серьезно произнес Юрий Константинович. — Просто, я полагаю, что ты согласен с нами.

— Не совсем. Во-первых, мне в целом непонятно, откуда Сизоненко могла прийти в голову идея этого романа про хронотов и клозов. Если Каетано хотя бы ссылается на Летицию, пусть и мифическую, то этот-то с какого бодуна все выдумал?

— Чего? — заинтересовалась София. — Бодун, это от слова бодать?

Юрий Константинович засмеялся:

— Почти в точку. Только к испанской корриде это никакого отношения не имеет. Человек с бодуна бодается сам с собой. Вернее, со своим здоровьем, после того, как слишком много выпьет алкогольных напитков. Выпьет, а наутро у него бодун начинается.

— Тогда я знаю, что это такое, — чистосердечно призналась испанская гостья. — У меня два дня назад был такой бодун. Один.

— Сочувствую, — съехидничал Михаил. — Кто бы сомневался? Могла бы и двоих сразу пригласить.

София приоткрыла рот, но старший Рогачев не дал ей продолжить полемику.

— Ладно, с бодуном разобрались. Вернемся к нашим баранам. Продолжай, Миха. Ты сказал: во-первых. А во-вторых?

— А во-вторых, почему бы не предположить, что Сизоненко всего лишь тиражировал чужую выдумку? Вот София, например, нашла же рукопись монаха? И даже Донато предложила в качестве сюжета.

При упоминании о Донато София слегка покраснела. Но Михаил этого не заметил.

— Может, и Сизоненко нашел чего-нибудь, а потом решил творчески переработать?

— Твои рассуждения имеют логическую основу, — согласился Юрий Константинович. — Но они, учти, строятся на ограниченном объеме информации. Та информация, которой владею я, позволяет утверждать, что Сизоненко опирался на вполне достоверные данные. К сожалению.

— Почему, "к сожалению"? — не поняла София.

— Да потому что ничего хорошего во всей этой истории нет. В нашем народе по таким поводам говорят: чем дальше в лес, тем толще партизаны. Скоро сами сообразите. Кстати, я тут с утра кое-что выяснил. Некий Хуго Гомес действительно числится в штате консульства Испании. Так что, охота на Софию идет. Знать бы, кто именно на нее охотится и, главное, с какими целями?.. Но ладно, об этом позже. На чем я вчера остановился?

— У тебя начальство забрало рукопись Сизоненко, — напомнил Михаил. — Ну, после того как произошли все эти убийства в психушке.

— Верно, да. И после убийств генерал Чупракин велел мне съездить в больницу, чтобы приготовить подробный отчет. Приказано — сделано. Я в тот же день после обеда и поехал… Для формального отчета мне было достаточно того, что к тому времени накопала милиция. Но для себя я тоже кое-что решил выяснить. Фигуры главврача и машинистки меня не интересовали. Я понимал, что они стали случайными свидетелями и обладателями важной информации. Загадочный санитар Петрухин находился вне моей компетенции. Его поисками занималась милиция. Меня интересовал Сизоненко. От него все исходило…

Так вот. Поспрашивал я в больнице медперсонал, выяснил кое-какие подробности. Оказывается, к Сизоненко часто приходил священник, некто отец Григорий. Служил этот священник в одной из церквей в райцентре, в Гатчине. Он, вообще-то, не с одним Сизоненко общался, с другими больными тоже. Но старшая медсестра мне сказала, что с писателем они часто уединялись. И вроде как раньше они были знакомы, отец Григорий и Сизоненко. Больше медсестра ничего не знала.

Никто другой, помимо священника, Сизоненко не навещал. Кроме жены и сына. Но их я пока решил не трогать. В семью лезть мне не хотелось. Да и казалось мне, что ничего особенного, за исключением каких-нибудь бытовых подробностей, жена знать не могла. Тем более, ребенок. А вот священника я на заметку взял. Но сразу с ним не встретился, другие дела отвлекли.

Лишь где-то через неделю или две собрался я в Гатчину. Поехал в воскресенье, как по личным делам, чтобы даже вопросов не возникало, что я историей Сизоненко по службе занимаюсь. Было это восемнадцатого августа девяносто первого года. В аккурат накануне августовского путча, прикидываете?