Волк Среди Овец

Я ожидал, что это выражение личного участия вызовет новый протест со стороны Элиота, но защита зловеще молчала.

– Доктор Маклэрен, Томми скрывал происшедшее долгое время, более двух лет. А потом выложил все, увидев обвиняемого по телевизору. Вам не кажется, что он выдумал эту историю, чтобы привлечь к себе внимание?

– Протестую, ваша честь. Вне зависимости от того, насколько профессиональна свидетельница, она не может знать, говорит он правду или нет. Присяжные должны сами это решить.

Я почти заглушил слова Элиота в стремлении расположить судью к себе.

– Уверен, суд понимает, – мягко сказал я, – что я не прошу свидетеля подтвердить, что Томми говорит правду. Я спрашиваю, может ли доктор сопоставить его поведение с поведением других пациентов? Конечно, – добавил я в таком тоне, будто мы с судьей хорошо это понимали и я говорил для менее проницательных, – для этого и вызывается в суд профессионал.

Судья Хернандес кивнул.

– Протест отклонен, – сказал он.

Я поспешил повторить вопрос.

– Похоже это на ложь, доктор?

Дженет говорила так, будто только мне требовались разъяснения и я сбивал ее глупыми вопросами.

– Конечно, это могла быть выдумка, – сказала она, – исходя из тех фактов, которые вы мне предоставили. Но они также указывают на то, что Томми говорит правду. Повторяюсь, у детей разные реакции. Многие из них тут же после случившегося сообщают об этом. Но многие скрывают это, иногда годами. Они чувствуют за собой вину. И конечно, ребенок боится того, что подумают о нем люди, когда узнают. То, как Томми рассказал, что случилось, увидев этого мужчину спустя много времени, будучи в безопасности дома со своими родителями, и то, что он, наконец, не может справиться со злостью и болью, я считаю, что это соответствует поведению ребенка, пережившего сексуальное насилие.

Дженет повернулась ко мне. Только я заметил в выражении ее лица брошенный мне вызов. "Видишь? Я го-вори-ла, что смогу это сделать". Уголком глаза я уловил, как Элиот внимательно за ней наблюдал.

Дженет продолжила:

– То, как вел себя Томми после разоблачения, также убеждает меня в правильности его слов. Маленький врунишка давно бы сорвался, изменил рассказ, отказался от него. Томми настаивал на своей истории, рассказывал ее родителям, учителям, полицейским, служащим в прокуратуре и наконец мне, это заставляет меня очень сильно сомневаться в том, что он лжет.

Я решил удовлетвориться этим и сказал:

– Спасибо, доктор. Я… – Бекки писала мне записку – передаю свидетеля защите.

В записке было: "медицинское заключение".

– Я перейду к этому позже, – прошептал я.

Существует много хитростей в опросе свидетеля, и у каждого свой подход.

Ответы Дженет увели меня от темы, и я решил, что важнее зафиксировать самое важное, чем возвращаться в конце к наиболее уязвимому месту в обвинении: к медицинскому заключению. Я стараюсь передать свидетеля оппоненту в тот момент, когда прозвучал наиболее сильный аргумент в мою пользу, когда свидетель расположил к себе присяжных. Дженет произвела достойное впечатление. Пусть Элиот нападает на нее, присяжные поверили в ее искренность и профессионализм.

Элиот не стал вилять.

– Доктор Маклэрен, – сказал он без вступления или наводящих вопросов. Вы сказали, что также осматривали Томми с физиологической точки зрения. Каков был результат осмотра?

Черт! Вот почему мне надо было первому затронуть эту тему, чтобы лишить Элиота преимущества. Я сам подбросил ему козырь.

– Медицинский осмотр подтвердил, что ребенок был подвергнут сексуальному насилию, – спокойно ответила Дженет.

О нет, только не это! Дженет хотела как лучше, но попалась в ловушку, поставленную Элиотом. Я бы и сам порадовался такому ответу, будь я на стороне защиты.

– Давайте уточним, – уцепился Элиот за ее промашку. – Вы обнаружили физическое подтверждение сексуального насилия?

– Косвенное подтверждение, – сказала Дженет, – судя по признакам…

– Какие-то повреждения анального отверстия?

– Нет.

– Или отечность?

– Конечно, краснота не могла бы сохраниться так долго, чтобы я…

– Да или нет, доктор?

– Нет.

– Увеличение прямой кишки?

– Нет, – холодно ответила Дженет.

Дженет мужественно отбивалась. Следовало бы объявить перерыв, чтобы успокоить ее. Это моя ошибка. Я передал ее Элиоту с мишенью на груди.

– Тогда, может быть, были повреждения ротовой полости? – резонно спросил Элиот.

– Нет, – сказала Дженет. – Это не обязательно…

– Другими словами, – заключил Элиот, – вы не нашли физиологического подтверждения сексуального контакта и все-таки настаиваете на своем утверждении. Правильно я вас понял?

– Я обнаружила, – не дала себя сбить Дженет, – что Томми обладает знаниями физиологии, несвойственными для своего возраста, если только у него не было опыта…

– Я спросил, доктор, о явственных признаках. Меня не интересовало психологическое заключение.

– Это не психология… – начала было Дженет.

Я перебил.

– Протестую, ваша честь. Заявление аргументировано. Адвокат оказывает давление на свидетеля.

Я обращался скорее к Дженет, чем к судье. Я пытался ей мысленно внушить, что не стоит спорить с адвокатом. Я исправлю положение, когда получу слово. Дженет глубоко вздохнула. Судья Хернандес отклонил мой протест. Дженет улыбнулась присяжным.

Элиот изменил тактику. Теперь он обращался с Дженет с позиции квалифицированного специалиста, подвергающего сомнению диагноз свидетеля.

– Давайте вернемся к реакциям пострадавших детей. Насколько я помню, вы утверждали, что изнасилованный ребенок замыкается в себе, избегает контактов с посторонними.

– Не помню, чтобы я утверждала, что он вовсе избегает контактов, но да, таковыми могут быть последствия сексуального насилия. Ребенок избегает общения с незнакомыми людьми, чурается даже родных.

Элиот кивнул.

– А если ребенок чрезмерно агрессивный, это тоже может быть признаком?

– Да, ребенок может проявлять агрессию по отношению к другим детям, особенно это заметно в сексуальном плане. – Дженет, похоже, хотела что-то добавить, но, видимо, вспомнила мой совет не давать Элиоту лишней информации.

Элиот казался удовлетворенным.

– Томми, по вашим словам, внешне абсолютно нормален, выглядит старше своего возраста, но это только маска, скрывающая глубокую уязвимость.

– Возможно, – осторожно сказала Дженет, начиная догадываться, куда клонит Элиот. – Многие дети кажутся счастливыми, в то время как…

– Иными словами… – не дал себя сбить Элиот.

Я так ненавидел это выражение, что, не сдержавшись, выдвинул протест.

– Он вкладывает слова в уста свидетеля, ваша честь.

– Пока нет, – резонно возразил Элиот. – Я не закончил мысль.

Судья Хернандес позволил ему продолжать.

– Итак, – сказал Элиот, – вы углядели в застенчивом ребенке признаки сексуального насилия. Вы же утверждаете, что и активность поведения может намекать на трагедию. Если ребенок не проявляет ни того ни другого, вы опять выдвигаете предположение, что и он подвергся сексуальному насилию.

Дженет не дала Элиоту переиграть себя.

– Реакции бывают различными, – сказала она.

– Боюсь, вы до смерти напугаете присяжных, – спокойно сказал Элиот. Кое-кто после заседания может обнаружить у своих детей признаки сексуального насилия.

– Протестую, – сказал я, прежде чем он закончил. – Адвокат не задает свидетелю вопросы, а навязывает свое мнение.

– У вас есть вопросы? – мягко спросил судья Хернандес Элиота.

– Да, у меня есть вопрос. Доктор, – Элиот приложил усилия, чтобы было очевидно: он корректен только из вежливости, – вы сказали, что обследовали сотни изнасилованных детей. Вам когда-либо встречался ребенок, который не пережил сексуального принуждения?

Дженет не поняла.

– Конечно, я лечу детей с разными отклонениями. Я специализируюсь на перенесенных сексуальное насилие детях, но у меня есть и другие пациенты.