Тайна кода да Винчи

— То есть, — понял я, — он хочет сказать, что римляне украли у евреев Бога, а христиан эти же римляне обманули, рассказав им о Боге, которого не было. И теперь, если найти потомков Христа, то можно всем вернуть единого Бога и настанет всеобщее благоденствие…

— Именно так, — подтвердил Дик.

— А Приорат Сиона хочет вернуть на трон единой Европы Меровингов, неких абстрактных потомков Христа. Так?

— Совершенно верно, — подтвердил Дик. — Только, как я тебе уже сказал, все это домыслы. Сплошные цветочки славного мессере святого Франциска…

Дик потянулся и, зевая, потер слипающиеся ото сна глаза. — Дик, какие, ты сказал, цветочки?

— Ну, в смысле — россказни. Литературный жанр такой был в эпоху средневековья, — продолжал зевать Дик. — Во времена Данте. Любили итальянцы рассказывать друг другу сказки про монахов и какие с ними чудеса случаются. Она из первых таких сказок — «Цветочки святого Франциска», вот и стали эти цветочки нарицательными для целого жанра…

— Дик, какие цветочки?! — чуть не заорал я.

— Святого Франциска, — повторил он и посмотрел на меня с испугом.

— Что это за цветочки, Дик?!!

— Стигматы… — Дик уставился на меня испуганными глазами. — Раны на руках и на стопах. Как алые цветы… А что?

— Но, Дик, цветочки… Синьор Вазари…

— Гербарий?! — дошло наконец до Дика. — Стигматы? Ты это имеешь в виду?!

— Кровь Христа…

Поезд резко затормозил.

Глава LXV

СВЯЗЬ

Три недели Леонардо не расставался с Рустичи ни на минуту. По настроению они проводили день то во дворике дома да Винчи, специально оборудованном для работы над портретами, то в мастерской Франческо, где они вместе готовили форму для отливки статуи Иоанна Крестителя.

По дворику, хрюкая и фыркая, бродил дикобраз Саджи. Здесь же был кот Рустичи, тот самый, что до смерти напугал Юлия. В углу, прижавшись друг к другу, спали собака и ручной поросенок. Рустичи сидел в тени полога и бросал дикобразу дольки яблока. Он был почти обнажен. Не считая шали из тончайшей шерсти, наброшенной на колени.

Салаино бросил недовольный взгляд в окно, что выходило во двор.

— Обязательно приводить сюда весь свой зверинец?

— Учитель настаивает на этом. Чтобы Франческо не скучал во время позирования, — Джакопо выполнял урок по смешиванию черной краски с синей и зеленой, для получения оттенков вечерних сумерек.

— Брось, — махнул рукой Салаино, указывая на мерные ложки и колбы. — Ты хоть раз видел, чтобы он сам так делал? Взгляни в окно! Он глаз не сводит со своего нового любимца. Никакими мерками, линейками, наперстками, угломерами и прочей чушью, в отличие от нас, учитель не пользуется.

— Угу, — кивнул Джакопо, продолжая выравнивать сухую краску специальным ножом. — Только я вообще не помню, когда ты последний раз что-нибудь делал. Шляешься целыми днями по городу да снабжаешь заказами портных. И еще я вчера видел, как ты взял из кошелька учителя несколько золотых.

Салаино лег, закрыв глаза рукой, и проворчал:

— Хоть какая-то польза от него…

— Ты знаешь, что они собираются голосовать, чью картину вывешивать в своей ратуше? — спросил Рустичи, отрывая несколько ягод от виноградной грозди. — Что ты будешь делать? По-моему, лучше всего тебе сказать, что не потерпишь такого оскорбления, и отказаться. Твой картон даже не начат, а у мессере Микеланджело уже готов.

— Мне все равно, — Леонардо сосредоточенно пытался перенести едва заметную тень от листьев акации, трепетавшую на плече Франческо, на картон.

— Тебе будет больно, — предупредил скульптор.

— Нет, — улыбнулся Леонардо.

— Мне надоело сидеть, — Рустичи лениво потянулся и поднял с пола свой халат. — Я хочу пройтись. Сегодня на площади будет представление. Канатоходцы и гимнасты. У них обычно хорошо развиты мускулы ног. Ты сможешь сделать хорошие этюды.

Франческо встал, легкая шаль упала к его ногам.

Салаино приподнялся с дивана и внимательно посмотрел в окно.

— Ф-ф… — презрительно фыркнул он. — Я то думал…

— Андре! — укоризненно одернул его вошедший Бельтраффио.

— Он просто ревнует, — подал голос Джакопо, пробуя на листе получившие оттенки. — Все равно не выходит… В чем же секрет?

— Ревнует? Это что-то новое!

Из кухни появился Чезаре да Сесто с целой корзиной угля для очага. Вечера становились все длиннее и прохладнее.

— Раньше его интересовали только деньги, — Чезаре вывалил уголь в ящик и собрался за новой порцией.

— Дурак, — огрызнулся Салаино, встал с кушетки, поправил волосы и направился к двери.

Выйдя во двор, он подошел к Леонардо и преданно заглянул ему в глаза.

— Вы куда-то собираетесь, учитель? Возьмите меня. Я схожу с ума от скуки в этой Флоренции.

— Не сегодня, Андре, — учитель отвернулся, очищая кисти и укладывая их в коробку. — Тебе нужны деньги?

— Нет, — сухо ответил тот. — У меня есть.

— Если нужно, возьми из кошелька сколько хочешь.

— Нет! — отрезал Салаино и, резко развернувшись, ушел.

Рустичи посмотрел ему вслед и перевел взгляд на Леонардо:

— Ты должен быть внимательнее к нему. Он страдает.

— Я веду себя с ним точно так же, как и всегда, — ответил да Винчи.

— Он молод, хорош собой и любит тебя. А ты уже стар и ничему его не учишь. Подумай об этом. Кто-то же должен остаться с тобой, когда я уеду, — Рустичи выгнул одну бровь. На лице его заиграла нехорошая, жестокая улыбка.

Леонардо замер на секунду, потом закрыл коробку с кистями и убрал ее в ящик для принадлежностей.

— Представление, наверное, скоро начнется, — сказал он, порывисто вдохнув.

Во время конной прогулки Рустичи снова сделался весел и зол.

— А правда, что любовница Джулиано так уродлива, что он прячет ее за восточным покрывалом? — спросил он, когда они с Леонардо проезжали мимо палаццо Медичи.

Сердце Леонардо вопреки его желанию подпрыгнуло от радости. Последнее время Рустичи редко бывал в хорошем расположении духа. Леонардо приглашал певцов, музыкантов, циркачей, чтобы те забавляли скульптора во время позирования, — все было напрасно.

Лишь в разговорах о жизни самого Леонардо Рустичи немного оживлялся. Это доставляло инженеру необыкновенную радость. И в то же время в глубине души шевелилось странное, нехорошее предчувствие, которое он гнал прочь, старался не замечать.

— Она не любовница ему, — тут же подхватил разговор Леонардо.

— А кто же?

Черные, блестящие глаза Рустичи замерли. Он глядел на да Винчи, не моргая.

Леонардо лишь покачал головой.

— Я не могу… — сказал он чуть слышно.

Скульптор усмехнулся.

— Ты мне не доверяешь? Что ж… Я доверил тебе все свои тайны.

Рустичи пришпорил коня, поскакал вперед.

Леонардо нагнал его, остановил.

— Я доверяю тебе, Франческо, — сказал он.

Тот покачал головой.

— Мне даже не была нужна эта тайна, — фыркнул он, — я спросил просто так. Потому что многие в Ватикане спорят о какой-то «бродяжке Медичи»! Если ты не хочешь говорить о ней — мне тоже все равно! Мне вообще все равно — и ты, и твои картины, и твои тайны! Оставь все себе!

— Это не ты говоришь, а твоя гордыня, — тихо ответил Леонардо, словно пытаясь убедить самого себя. — Пойми же! Все, кто знает об этом, — в опасности! А я не хочу…

— Добрый пастырь, — язвительно проговорил Рустичи, скорчив обезьянью физиономию, — признайся себе хоть раз, что тебе приятно держать меня в неведении! Напускать тумана каждый раз, когда я о чем-то спрашиваю! Но я тебе не красивая игрушка вроде Салаино! Хочу — достану и буду баюкать, а хочу — брошу в сундук и захлопну крышку! Старик! Грязный честолюбивый старик! Который хочет, чтобы все перед ним преклонялись, будто он бог и ему одному все ведомо!