Тайна кода да Винчи

Чезаре недоверчиво прищурился:

— Почему мой отец хотел сделать это сам, я могу представить. Это дало бы ему такое могущество, какого не имел ни один папа до него. Но мне трудно понять, почему вы передаете мне отцовскую волю. Разве его величество, король Людовик, не более достойный кандидат?

— Разгадка в вашем гербе, — вице-король подвел Чезаре к высокой каменной тумбе, где лежала книга. — Это части нашего исторического свитка, собранные воедино. Посмотрите вот сюда.

Д'Амбуаз открыл книгу в самом начале. Небольшая картинка изображала юную деву.

— Это необъяснимая игра судьбы, Чезаре. История рода Борджиа весьма древняя. По-испански, как вы знаете, ваша фамилия произносится как «Борхи», что в переводе означает «бык». Однако в старых грамотах, где изображалось ваше генеалогическое древо, если вы помните, ваши предки звались «Солеано-Борхи» — «солнечный бык». Когда-то он считался богом и творцом всего сущего.

— К чему вы клоните, ваша светлость? — Чезаре прищурился.

— Вы когда-нибудь слышали о каталонских обрядах плодородия? — спросил вице-король.

— Когда девственность молодой женщины приносится в жертву матери-земле? — уточнил Чезаре. — Да, слышал. И что с того?…

— Дитя, которое рождается у этой женщины, — это залог благодати между великим Творцом всего сущего и людьми. Этот культ древнее всех когда-либо существовавших ритуалов. Христианство с его «непорочным зачатием» от «Святого Духа» — лишь его вариация, извращенное объяснение в рамках иудейской веры. Когда император Константин понял это, он усмотрел опасность в такой вере. Ему была нужна новая религия, которая помогала бы править и держать народы в повиновении. Поэтому он посвятил жизнь тому, чтобы найти и уничтожить Святой Грааль и Истинное Евангелие, а также все, что могло бы передать их тайну следующим поколениям. Ваш отец знал эту тайну, и она привела его к нам. Повторю — не мы нашли вашего отца, а он пришел к нам, движимый самой судьбой.

Борджиа некоторое время молчал, задумчиво глядя на Д'Амбуаза. Ему казалось, что все происходящее вокруг него просто дурной сон.

— Какое отношение ко всему этому имеет Джованни? — спросил он наконец.

— О, почти что никакого! Вы можете не волноваться. Кардинал Медичи понятия не имеет, во что он случайно, по воле своего несчастного брата, ввязался. Просто я попросил Баярда сослаться на Джованни, чтобы вызвать у вас доверие. Ведь вы с ним теперь связаны. Юлий считает, что на конклаве вы выступали заодно. Мы с вами не первый год знакомы, дорогой герцог. И если бы барон де Баярд сказал, что это я прислал его освобождать вас, вы бы заподозрили какой-то подвох и, скорее всего, нашли бы возможность сбежать. Поэтому пришлось сослаться на кардинала Медичи. С разрешения его секретаря, разумеется.

— Биббиены?

— Да.

— Значит, это правда, что всеми делами Джованни заправляет его секретарь? — усмехнулся Чезаре.

— Он умнейший человек, — Д'Амбуаз закрыл книгу, — со стороны кардинала Медичи было очень рассудительно отойти от дел самому и передать их Биббиене. Тот справляется с тонкостями политических интриг не в пример лучше. У него настоящий талант.

Борджиа нахмурился:

— Так что вы хотите от меня?

— Скажите, видели ли вы мадонну Панчифику? Медичи прячут ее ото всех, а от нас строже, чем от кого-либо.

— Да, — кивнул Чезаре.

— Видите ли, все потомки Христа имеют схожую внешность. Черты Господа передаются сквозь века довольно точно. Это нельзя объяснить или понять человеческим разумом. Сейчас я покажу вам портрет того мужчины, что умер в Кентском аббатстве пятьдесят лет назад. Скажите, видите ли вы сходство между ним и Панчификой?

Они подошли к тем двоим, что держали портрет. Д'Амбуаз отдернул ткань.

Чезаре шумно вздохнул, не удержав волнения. Мужчина действительно имел большое сходство с мадонной Панчификой. Можно было даже предположить, что это ее отец или брат. Однако больше Борджиа поразило другое. Неизвестный, что смотрел на него с небольшого, довольно посредственного портрета, был еще больше похож на…

— Возможно, вы правы, — пробормотал герцог. — Но я видел мадонну Панчифику лишь мельком, когда Джулиано оправлял ее мантилью.

Чезаре напряженно посмотрел на вице-короля, думая, стоит ли сообщать ему о своей догадке. Потом все же решил повременить. В конце концов, это только догадка. В любом случае, этот козырь в рукаве может ему еще пригодиться. Хотя бы в том случае, если вице-король захочет умертвить его, как только услышит желанный ответ.

— И что вы думаете? — занервничал вице-король. — Говорите — есть ли сходство?!

— Да, некоторое сходство есть, — медленно проговорил Чезаре.

— Вы уверены? — лицо Д'Амбуаза покраснело от волнения.

— Нет, но они очень похожи.

Д'Амбуаз дал знак, чтобы его люди закрыли картину тканью, и молча уставился в темноту пещеры.

— Вы сможете выкрасть ее у Медичи? — спросил вице-король через какое-то время. — Кардинал вам доверяет. Вы знаете мадонну Панчифику в лицо. Вам сам черт не страшен. Так что нам больше некого послать, кроме вас. Вы сможете?

Д'Амбуаз едва сдерживал порывистое дыхание.

— Я бы хотел рассчитывать на помощь капитана, — Борджиа кивнул в сторону Баярда.

Неожиданно за их спиной раздался гулкий звук быстрых шагов, словно кто-то, задыхаясь и спотыкаясь, бежал к ним.

В пещеру влетела Шарлот. Она была растрепана и страшно взволнована.

— Испанцы! Испанцы напали на нас! Весь порт в огне! Оборона прорвана! Мы должны немедленно бежать! Они будут над нами самое большее через полчаса! Ваша армия отступает к Гарильяно!

— Быстрее, герцог! — сказал Д'Амбуаз. — Мой человек проводит вас в Милан. Простите, но я не могу послать с вами барона Баярда. Он необходим мне здесь. Торопитесь. Я надеюсь, вы успеете скрыться. Подземный ход выведет вас к Везувию! Скорее!

Глава LXIV

МАНИХЕИ

Дик какое-то время молчал, потом открыл глаза и, собравшись с силами, ответил на мой вопрос о манихеях.

— Суть манихейства, — сказал Дик, — всего в двух предложениях. Мир есть движение божественных сущностей Добра и Зла, — Дик поднял одну руку вверх, а другой указал вниз. — «Бог Добра» — властелин в царстве Духа и Света, а «Бог Зла» — в царстве Материи и Тьмы. Человек есть частица Духа, заключенная в оковах Материи. Свет в нем борется с Тьмою, то есть по сути — дух ищет смерти материи.

— Что-то вроде группового суицида? — у меня аж мурашки по коже побежали.

— Ну это если рассматривать буквально, как, кстати, некоторые иногда и делают, — ответил Дик. — Но вообще смерть материи в манихействе понимается образно. С приходом за землю Христа, как считает доктор Рабин, ожесточенность борьбы двух божественных сущностей достигла предела…

— Ты хочешь сказать, что Христос, проповедовавший полный отказ от Зла, на самом деле боролся против Материи?

— «Но кто ударит тебя в правую щеку твою, — Дик качнул головой в знак согласия, — обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобою, и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду; просящему у тебя дай и от хотящего занять у тебя не отвращайся». Христос проповедовал Царствие Небесное, в противовес языческим культам, обожествлявшим Материю, и с которыми, как известно, иудейский Бог боролся с начала времен.

— Так значит, Рабин за христианство ратует?!

— Да, в сущности, — неуверенно сказал Дик. — Но при этом он отрицает христианскую церковь. Он рассказывает о том, как император Константин, понимая, что его империя, стоящая на стороне «Бога Материи», гибнет, предпринимает отчаянный и дерзкий шаг: он номинально устраняет язычество, принимает иудейского Христа и, однако же, сохраняет всю языческую подоплеку господствующих на территории его империи верований. Культ, обряды и государственное устройство христианской церкви — лучшее тому доказательство. Да, Константин «крестил» Западный мир, говорит Рабин, но молятся в западной церкви не Господу Богу, а изображениям — иконам и святым ликам, по сути — идолам, причащаются кровью и плотью, а не Духом Святым, исповедаются не в сердце своем, а служителям культа, ищут спасения не в соблюдении Законов Божьих, а в мощах и святых предметах.