Сесквоч

Этого не могло вынести слабое, больное сердце монстра Джона Туберского. Зверь инстинктивно повернулся и хотел бежать, но его остановило странное покалывание, пробегавшее вверх и вниз по руке. Такое чувство, будто получил сильный удар кулаком в грудь. Стало трудно дышать. Он задыхался. Зверь заскулил от боли и недоумения. Он посмотрел вверх — ветви деревьев, казалось, крутятся и опускаются на него. Он почувствовал стесненную боль в груди.

— Рэймонд! Ты здесь? — громко звал Фенберг. Ни Бин, ни существо не слышали звука его тяжелых шагов, когда он продирался через кустарник.

— Бин… Би-ин! — кричал Туберский. Он вышел на поляну как раз вовремя. Монстр держался за сердце, согнувшись дугой, и плашмя упал на землю, как высокое здание во время землетрясения.

— О господи! — ужаснулся Фенберг, подходя к брату. — Господи помилуй, что случилось?

Туберский беспомощно посмотрел на лежащее перед ним существо, потом на Бина Брэса. Глаза Джона сузились, он выставил вперед челюсть:

— Ты, проклятый сукин сын. Это из-за тебя у моего монстра сердечный приступ!

Фенберг словами и кулаками пытался остановить Туберского, который душил Бина Брэса Брауна. За этот день его уже второй раз душил один из Фенбергов, и, хотя Бин быстро забывал обиды, это было уж слишком.

— Ты скучаешь по ней?

— Кажется, я скучаю по всем.

— Грустный редактор, — Туберский пошевелил палкой в костре. — Фенберг в роли Гамлета.

— Передай флягу и кусок трески, — попросил Фенберг.

Они ходили по лесу весь день до позднего вечера. Митикицкой не было. В пещере она была, это точно. Они нашли волосы. В пещере даже остался запах ее духов. Ночь прикрыла лагерь своим несчастливым одеялом. Знахарь сидел в стороне и пел свою песню смерти. Майкл лишь краем уха слышал индейца и шум окружающего их леса. Сильный запах сосен отдаленно напомнил Фенбергу о Шпике и Шпэне.

— Я все еще скучаю по родителям, — признался Туберский. — Хотя их обоих можно было назвать невменяемыми, а мама вечно клала все в пластиковые пакеты. Иногда я думаю, может, они все еще живы.

— Я в этом сильно сомневаюсь.

— Никто этого не знает, — сказал Туберский. Он сидел в своей майке с короткими рукавами, несмотря на холод.

— Думаю, что влились в ряды прочих П.В.О.

Туберский недоуменно поднял брови.

— Пропавших во Время Отпуска.

— А-а.

Фенберг устало улыбнулся, глядя на языки пламени. Огонь. Одно из самых удивительных явлений природы — бесконечные маленькие взрывы, один загорающийся от другого, такие быстрые и яростные, такие завораживающие. Костер действовал на Фенберга успокаивающе, уводил от постоянно мучивших его мыслей.

— Я и сам думал об этом, — сказал Фенберг. — По крайней мере, раньше. Только два тела не были найдены поисковыми группами — мамы и папы. Я надеялся, что их спасли эскимосы, но там, где произошла катастрофа, невозможно прожить больше нескольких секунд.

— Они могли быстро заморозиться и не умереть, — предположил Туберский.

— Как у Уолта Диснея? — спросил Туберский.

— Или замороженные закуски Свансона.

"Трейси, должно быть, тоже было холодно, — подумал Фенберг, снова засмотревшись на пламя. — Меня не было там, чтобы согреть ее. Согреть их обоих".

— Может, хватит о свежезамороженных родителях?

Туберский кивнул и продолжил:

— Я никогда не видел Митикицкую.

— Она тебе понравилась бы. В ней, действительно, что-то есть.

— Она сумасшедшая?

— Не такая, как мама, но что-то есть. Кто знает? — признал Фенберг. — Годы упорной работы и постоянных тренировок могут сделать свое.

Существо фыркнуло во сне и застонало от боли, потом затихло. Майкл и Джон прислушивались, пока дыхание не стало ровным. Оно казалось таким безвредным в свете костра, как старый, не раз отремонтированный музейный экспонат. Майкл смотрел, как расширяется и сокращается массивная грудная клетка. Фенберг покачал головой; Каким образом вот это, размером с маленькую спальню, могло столько лет разгуливать так близко от цивилизации и не быть пойманным?

Может, оно просто было очень спокойным.

Оно посмотрело на Фенберга.

Фенберг помнил слова старого индейца о Мандранго: "Стоит ему только посмотреть на тебя и твоя душа осуждена вечно блуждать в сумерках, как привидение".

"Вымыслы темных аборигенов", — с надеждой подумал Фенберг.

Не было вращающихся красных глаз, нездорового блеска, никаких особых эффектов. И все же что-то было.

Монстр со слабым сердцем. Не слабым, а разбитым, определил Туберский. А теперь оно лежит здесь, утихомирившись. И на все крики и выстрелы не последовало никакого ответа от Митикицкой.

— Я помню, что видел ее фотографию, — сказал Туберский.

— А? — Фенберг временами отключался. — Твоя подружка. Я видел ее фото на камине в гостиной. По ее лицу чувствуется, что она с характером.

— Да, — задумчиво согласился Фенберг.

— Чувствуется ранимость и дикость.

— Да. И прекрасный зад, — напомнил Фенберг.

— Как она в постели? — спросил Туберский.

— Джентльмены об этом не говорят, — сказал Фенберг.

— Ты прав. И как же она в постели?

— Мрачная и злая, — открылся Фенберг.

Братья улыбнулись. Они дышали в ритм. Индеец пел, а Бин Брэс улыбался во сне, завернувшись в спальный мешок, и был похож на грызуна в норке.

— Ты любишь ее?

— Почти.

— Что это значит?

— Почти все время. А это значит, что не люблю.

— Понятно. Фото. Ты все еще любишь Трейси.

— Нет. И да. Можно сказать, что я больше привязан к ней. Нет. Я очень привязан.

Туберский понимающе кивнул. Он услышал Чарли Два Орла, как будто тот только начал петь.

— Ни-йау хи-йау хи-йау хо… ни-йау хи-йау хи-йау хо… — Индеец пел уже три часа не переставая. Монотонное гудение усыпляло Рэймонда и существо, но действовало на нервы Туберскому.

— Ты не прикрутишь громкость? — крикнул он.

— Пусть поет, — сказал Фенберг и наклонился вперед. Он сидел на складном стуле, его плечи опустились, как будто воздух давил на него своим весом.

Что-то происходило в лагере. Казалось, за ними следят, и это ощущение было знакомо Фенбергу. Индеец избегал компании белых людей и существа. Он сидел внутри сложенного из камней круга, спиной ко всем, и пел перед своим маленьким огнем. Время от времени он кидал в огонь маленькую косточку или какой-то порошок, от которого шипело пламя.

— Здесь произойдет что-то страшное. Скоро, — сказал перед этим индеец.

— С девушкой? — не мог не спросить Фенберг.

— Да. И с тобой. И со мной. И с твоим братом. Один умрет. А девушка станет невестой зверя, — предсказал Чарли.

— Я чем-нибудь брошу в него, — предупредил Туберский, хватаясь за бревно.

— Ни-йау хи-йау хи-йау хо-наб…

— Мне надо было любить Митикицкую, — сказал Фенберг. — Надо было встать на свои проклятые колени и благодарить за нее Бога. Я просто не могу забыть свою мертвую жену.

— Трейси?

— Именно ее.

— Элен похожа на нее?

— Выше. И более сумасшедшая.

— Колоритная, — поправил его Туберский.

Что спрятал, то твое.

— Ты не знаешь других мелодий из вашего местного хит-парада? — окликнул Туберский индейца.

Пение продолжалось. Туберский повысил голос на несколько децибел.

— Ты уверен, что должен заниматься именно этим?

Индеец продолжал петь.

— Что он поет? — спросил Фенберг, все еще глядя на пламя.

Туберский внимательно осмотрел лагерь — индеец, монстр, Бин Брэс, его брат в роли Гамлета. Орехи в лесу.

— Он поет о маленьком райском островке, — начал переводить Туберский, — где полуобнаженные девушки танцуют хулу в юбках из травы и весь день играют в волнах океана. Но однажды утром маленькая принцесса Ка-мониа Ка-мониа была печальна, потому что ее любовь…

Туберский замолчал.

Он видел, что брат не в духе.

— Он подходит к той части, где ее брата съедает акула и ее выбирают в качестве жертвы богам вулканов. Дальше, я думаю, тебе будет неинтересно.