Белая дорога (др. перевод)

Шестой — и крайний — молодой человек улыбался более сдержанно. Вообще улыбка у него была натянутая, а одежда подешевле — джинсы, клетчатая рубаха, — и стоял он неуклюже, держась чуть в сторонке на гравии парковки; похоже, фотографироваться не привык. Лэндрон Мобли, самый бедный из шестерых; единственный, кто не пошел потом в колледж, не выбился в люди; единственный, кто так и остался в Южной Каролине, не дерзнув продвинуться по жизни. Зато у Лэндрона были свои плюсы: он мог добывать травку, поставлять шлюх по цене пива; кулаки Лэндрона могли отметелить любого, кто возымел бы что-нибудь против компании богатых дружков, входящих на чужую территорию, хватающих девок, которые уже заняты, гуляющих в барах, где они непрошеные гости. Лэндрон был точкой входа в мир, который эти пятеро желали пользовать себе на потеху и на подтирку, не собираясь задерживаться в нем надолго. Лэндрон был в нем привратником. Лэндрон знал, что к чему.

Теперь Лэндрон был мертв.

По словам Адель Фостер, предъявленное Мобли обвинение в недозволенных связях ее нисколько не удивило. Она знала, что это за человек; знала, чем он любил заниматься с девицами еще в юности, когда систематически прогуливал школу и проваливался на экзаменах. И хотя Джеймс Фостер утверждал, что полностью порвал с ним, за пару недель до смерти мужа она видела, как он разговаривал с Лэндроном; тот еще, наклонившись к машине, похлопал Джеймса по руке и получил от него небольшую скатку купюр из бумажника. В тот вечер она на мужа напустилась, но тот лишь сказал, что у Лэндрона в последнее время из-за потери работы невезуха, и денег он дал, чтобы Мобли просто отвязался. Но она не поверила, да и патронаж Мобли над «Лап-ландом» только подтверждал ее подозрения. К этой поре отношения у супругов разладились, и о своих опасениях насчет Лэндрона Мобли она сказала не Джеймсу, а Эллиоту Нортону, когда они вдвоем лежали в укромной комнатке у него над офисом, где он иной раз ночевал, когда работал над особо сложным делом, и где теперь все чаще задерживался для удовлетворения иных, более насущных потребностей.

— Он обращался к тебе за деньгами? — спросила она у Эллиота.

— Лэндрон всегда клянчит, — сказал Эллиот, глядя в сторону.

— Это не ответ.

— Я знаю Лэндрона с давних пор и… Ну да, иногда я его выручал.

— Зачем?

— Что значит «зачем»?

— Да не понимаю я. Он был не вашего круга. Я еще могу понять, для чего он был нужен, когда у вас по молодости кровь играла, но…

— Она у меня все еще играет, — игриво приобнял ее Эллиот, за что был отодвинут.

— Но теперь, — настаивала она, — почему такой тип, как Лэндрон Мобли, продолжает у вас котироваться? Его давно пора оставить в прошлом.

Эллиот откинул простыни и под лунным светом встал к ней спиной. На секунду плечи у него будто опали; так бывает, когда приходит усталость и ты на секунду ей поддаешься.

И тогда он произнес нечто странное:

— Есть вещи, которые не растворяются в прошлом. Они следуют за тобой всю оставшуюся жизнь.

Только это и сказал. Спустя минуту из ванной послышался шум душа — намек, что пора расходиться.

Это был последний раз, когда они с Эллиотом занимались любовью.

Однако верность Эллиота своему школьному товарищу простиралась дальше, чем просто финансовая помощь при нужде. Он как юрист взялся представлять интересы своего приятеля в очень неприглядном и явно проигрышном деле об изнасиловании, которое теперь, со смертью Мобли, было закрыто. Вдобавок к этому Эллиот разрушил свою давнюю дружбу с Ларуссом-младшим и стал защищать в суде молодого темнокожего, с которым у Эллиота не было никаких, даже поверхностных, связей. Я пододвинул к себе сделанные раньше заметки и еще раз прошелся по ним, надеясь выявить что-нибудь упущенное. И лишь когда разложил рядом газетные вырезки, обнаружил одно любопытное соответствие: Дэвис Смут был убит в Алабаме буквально за несколько дней до исчезновения в Южной Каролине сестер Джонс.

Я возвратился к сделанным со слов Рэнди Берриса записям о событиях, окружавших смерть Смута и поимку с последующим арестом Терея. Как говорил мне сам Терей, он отправился в Алабаму искать помощи у Смута, который в феврале 1980 года бежал из Южной Каролины через несколько дней после предполагаемого изнасилования Адди Джонс и скрывался там по крайней мере до июля 1981-го, пока не был в стычке убит Тереем. Тот отрицал перед обвинителями, что его ссора со Смутом как-то обусловлена слухами, будто бы Смут изнасиловал Адди. Ну а Адди Джонс в августе восьмидесятого родила сына Атиса.

Выходила какая-то ошибка.

Меня оторвал звонок сотового. Номер на дисплее я опознал мгновенно («безопасный дом») и ответил со второго гудка.

В трубке вместо голоса слышалось какое-то постукивание, словно кто-то, не решаясь говорить, тюкал телефоном об пол.

— Да, слушаю!

Тук-тук. Тук.

Схватив пиджак, я уже бежал к гаражу. Промежутки между ударами становились все длиннее; теперь я был уверен, что человек на том конце в беде и силы у него на исходе, и ничего объяснить по телефону он не может.

— Я иду. Бегу, — сказал я в трубку. — Просто держись. Держись, и все.

У «безопасного дома» я застал троих темнокожих парней, которые неуверенно переминались с ноги на ногу. Завидев, как я выбегаю из машины, один резко обернулся; при нем был нож. Я еще в машине вынул пистолет, и парень нехотя махнул: твоя взяла, раз ты при пушке.

— Что случилось?

Он не ответил; за него это сделал другой, постарше.

— Слышно было, как стекло разбилось. Но мы тут не при делах.

— Пусть так. Стойте здесь, ничего больше не делайте.

— Да пошел ты, — услышал я в ответ, но к дому они все же не двинулись.

Передняя дверь оказалась заперта, поэтому я обогнул дом. Задняя дверь была распахнута, но не повреждена. Кухня пустовала, а знакомый кувшин лимонада лежал на полу разбитый. К разлитой по дешевенькому линолеуму сладкой жидкости жужжа припадали мухи.

Старика я нашел в гостиной. В груди у него зияла дыра; он лежал в луже собственной крови темнокожим ангелом, простершим алые крылья. В левой руке старик сжимал телефон, а правой скреб половицы с такой силой, что сорвал себе ногти, которые от этого тоже кровоточили. Он тянулся к своей жене. В проходе виднелась ее нога с оброненным шлепанцем — сморщенная ступня согнута, дальше на ноге кровь.

Я опустился возле старика на колени и приподнял ему голову, ища, чем бы остановить кровь от огнестрельного ранения. Когда я стряхивал с себя пиджак, он судорожно схватил меня за рубашку.

— Я 'рить не мо', — громко прошептал он. Зубы у него были розовыми от крови. — 'Рить не мо'.

Что он сказал?

— Я знаю, — сказал я наконец надтреснутым голосом. — Знаю, что ты не мог говорить. Кто это сделал, Альберт?

— Платейя, — просипел он, — платейя…

Отцепившись от моей рубашки, он опять потянулся к своей неживой жене.

— Джинни, — страдальчески, слабеющим голосом позвал он, — Джинни…

И угас.

Я осторожно опустил его голову на пол, после чего прошел к женщине. Она лежала вниз лицом; платье было пробито в двух местах — слева от поясницы и выше, в области сердца. Пульса не было.

Заслышав шум, я обернулся; снаружи, заглядывая в проход кухни, стоял один из тех ребят.

— Не заходи! — окрикнул я. — Вызови девять-один-один.

Он зыркнул в мою сторону, заметив на полу окровавленное тело старика, и исчез.

Сверху не доносилось никаких звуков. Сын пожилой четы Сэмюел, что доставил сюда Атиса в начале недели, лежал мертвый в ванне, зажав в ладони полиэтиленовую шторку; струя из душа падала ему на голову и пробитую в двух местах грудь. Атиса не оказалось ни в одной из четырех верхних комнат. При этом стекло в его спальне было выбито, а в крыше над кухней не хватало нескольких черепичных плиток. Возможно, он мог оттуда спрыгнуть, а значит, и уцелеть.

Я возвратился вниз и до прибытия полиции прождал во дворе. Пистолет снова был в кобуре, а свою лицензию и разрешение я держал наготове. Копы, само собой, забрали у меня и оружие, и сотовый, велев сидеть в их машине до приезда следственной бригады. К этому времени у дома скопилась толпа, и люди в форме делали все, чтобы ее оттеснить. Людские лица и соседние дома озарялись бликами с крыш полицейских «фордов». Машин скопилось предостаточно: по правилам чарльстонской полиции, в автомобиле должен находиться только один сотрудник; исключение составляют парные патрули; машина с таким прибыла по вызову пять минут назад. Подтянулся и фургон следственной бригады, эдакий переделанный библиобус, — к тому времени как двое следователей из криминального отдела решили поговорить со мной.