Крестное знамение

Закончив работу, Пейн снова положил пальцы в коричневый бумажный конверт с надписью «Не ешьте меня» и сунул в холодильник Альстера. Затем отослал отпечатки по факсу Рэнди Раскину, заключив, что только он сможет выяснить, кем были Манзак с Бакнером. В конце послания Пейн сделал приписку о том, что ответ нужно прислать как можно скорее на компьютер Джонса.

Завершив и это дело, Пейн, которому было нечем заняться, решил обследовать архив. Он ходил взад-вперед по коридорам, разглядывая все, что попадалось по пути: картины, статуи, стенды. Больше всего ему понравилась серия черно-белых фотографий, сделанных дедом Альстера в Вене в тридцатые годы. Большая часть запечатленных на них достопримечательностей была незнакома Пейну, но снимок липицианских жеребцов сразу же согрел его сердце.

Однажды, когда Пейн был совсем маленьким, родители убедили его посмотреть передачу по телевидению про великолепных белых лошадей, сказав, что это единороги, потерявшие свой рог. Пейн поверил им, так как никогда в жизни не видел более блистательного выступления. Лошади вошли в Императорский крытый манеж в Хофбурге под звуки скрипок, исполнявших «Арлезианку» Бизе. Затем последовала череда потрясающих пируэтов, курбетов и каприолей. До того момента Пейн не предполагал, что животные могут танцевать и вращаться на одном месте.

Он снял фотографию со стены и осторожно провел пальцами по выцветшему снимку. Все лошади, изображенные на нем, умерли задолго до рождения Пейна, но благодаря тщательной селекции — каждый липицианец имел специальную метку, означавшую его принадлежность к их аристократической породе, — они казались невероятно похожими на тех, что он видел в детстве. Те же благородные длинные шеи, мощные стройные ноги, мускулистые спины, густые гривы и поразительно большие влажные глаза, с какой-то загадочной мудростью взирающие на вас.

— Вы знаете, что вы спасли их жизни? — прогремел чей-то голос в коридоре. — Ja, ja, это так.

Пейн изумленно уставился на старика, тяжело тащившегося по направлению к нему. Его звали Франц, и он был самым близким Альстеру человеком из всех его сотрудников.

— О чем вы? — спросил его Пейн.

— Вы ведь американец? Ja, вы спасли этих лошадей.

— Я? Черт, каким образом?

Улыбка озарила морщинистое лицо Франца.

— Не вы лично! Но другие люди из Америки. Ja, ja! Они рисковали своей жизнью, чтобы спасти их.

Пейн не понимал, о чем говорит старик, и попросил его объяснить.

— В сорок пятом году Вену сильно бомбили союзники. Полковник Подхайский, начальник кавалерийской школы, очень боялся за своих лошадей. И не только из-за бомбардировок, но и из-за множества голодных беженцев, метавшихся по городу в поисках еды. — Улыбка исчезла с лица старика. — Так как в Вене лошадей оставлять было опасно, полковник переправил их за много миль к северу. И там он встретил одного своего старого друга, который пообещал ему помочь защитить животных. И знаете, что это был за человек?

Пейн никогда не слышал о Подхайском и потому, естественно не мог ничего знать и о его друзьях.

— Сдаюсь. И кто же?

— Американский генерал Джордж Смит Паттон.

— В самом деле? Откуда же он знал Паттона?

Франц удовлетворенно ухмыльнулся:

— Представьте себе, они познакомились на Олимпийских играх двенадцатого года. Ja, ja, именно так! На Стокгольмских играх оба участвовали в соревнованиях по пятиборью.

— Паттон принимал участие в Олимпийских играх? Не знал.

— Это как раз ерунда. Подождите-ка, что я вам еще расскажу. Чтобы убедить Паттона в том, что лошади заслуживают особого внимания и их нужно во что бы то ни стало спасти, полковник устроил представление с ними прямо на поле боя. Вы можете вообразить подобное зрелище? Лошади танцуют, а вокруг идет страшная война! — Франц рассмеялся так громко, что у Пейна даже в ушах зазвенело. — Генерал был до такой степени потрясен выступлением, что взял лошадей под особую опеку американской армии до самого момента освобождения Вены.

Пейн улыбнулся, глядя на фотографию.

— Наверное, мои родители были правы. Они волшебные.

— Гм… О чем вы?

— Ничего, — отмахнулся Пейн, немного смутившись. — А можно мне на несколько минут позаимствовать фотографию? Там наверху сидит один мой дружок, который постоянно стремится произвести на меня впечатление своей эрудицией. Впрочем, я сомневаюсь, что ему известна эта история. Петр не рассердится, если я возьму снимок с собой наверх?

— Петр! — воскликнул вдруг Франц. — Как хорошо, что вы назвали его имя! Я совсем забыл сказать, что он послал меня за вами. Он хочет, чтобы вы немедленно поднялись наверх.

Предвкушая новые открытия, Пейн поблагодарил Франца за новости и поспешил наверх, держа фотографию в руках. Войдя в зал, он сразу понял, что его историям придется подождать.

Цвет лица Бойда сделался значительно бледнее обычного, из-за чего темные мешки у него под глазами стали напоминать синяки бывалого боксера. Мария, сидевшая слева от него, закрыла лицо руками. А Альстер, у которого, по мнению Пейна, на физиономии как будто навеки застыла улыбка, теперь был мрачен и, по-видимому, сурово хмурился. Точнее описать его выражение было невозможно из-за клочковатой растительности, именовавшейся бородой. На Джонса Пейн обратил внимание в самую последнюю очередь, так как тот сидел в дальнем углу, однако, именно взглянув на него, Пейн все понял.

По какой-то пока еще неясной причине их миссия столкнулась с весьма сложными непредвиденными препятствиями.

Так как именно Альстер послал за Пейном, он решил начать с него.

— Франц сказал, что вы хотели меня видеть. Надеюсь, не случилось ничего страшного?

— В метафорическом смысле слова мы столкнулись с айсбергом. — Он ткнул пальцем в свиток, лежащий на столе. — Это один из документов в коллекции моего деда. Он был послан Тиберию раненым центурионом сразу же после войны в Британии. Если посмотрите внимательно, то увидите, где солдат держал его, так как на папирусе остались пятна крови.

Пейн заметил пятна, однако кровь двухтысячелетней давности его мало интересовала.

— И что в нем говорится?

— Он извиняется за послание, каковое является немыслимым нарушением законов поведения центуриона, затем сообщает Тиберию, что враждебное силурийское племя атаковало его подразделение во время ночного сна, перебив сотни римлян.

— Это так важно?

— Само по себе нет, но вот следующая часть. Видите ли, солдат упоминает о том, что одной из первых жертв нападения стал военачальник по имени Пакций. Его закололи кинжалом во сне.

— Да, плоховато дело.

— Плоховато? — прорычал Бойд из противоположного угла помещения. — Чудовищно! Если Пакций был убит, он не мог организовать заговор против Христа. Ведь так?

— Думаю, что не мог, хотя не понимаю, почему его неучастие в заговоре против Христа так ужасно. Напротив, вы ведь фактически «оправдали» Христа. И как христианин, я полагаю, вы должны быть счастливы. И вы тоже, Мария.

Она вздрогнула, услышав свое имя, удивленная тем, что Пейн захотел узнать ее мнение.

— Мне очень жаль, но вы ошибаетесь. Нам удалось лишь прояснить вопрос с исчезновением Пакция. Мы наконец поняли, почему он так и не был прославлен в римских анналах. Пакций умер позорной смертью. Его закололи во время сна.

— По-моему, подобная информация должна положить конец всем спекуляциям относительно миссии Христа.

Мария отрицательно покачала головой.

— Теперь, когда стало ясно, что Пакций вне подозрений, мы не знаем, к кому другому мог обратиться Тиберий.

— Почему он вообще должен был к кому-то обращаться? Почему вы так уверены, что он довел свой план, направленный против Христа, до конца?

— Потому что об этом свидетельствуют росписи и рельефы катакомб, — ответила Мария. — Вспомните рельеф с изображением распятия. Фигура на замковом камне смеется над Христом, практически высмеивает его смерть. С какой стати было устанавливать подобную скульптуру в подземелье, сооруженном Тиберием, если заговор провалился? Рельефы исторически точны — значит, они явно были созданы после распятия Христа. Только таким образом можно объяснить точность всех деталей.