Клиент

Финк решил, что пришло самое время сказать свое веское слово в деле, поэтому он медленно встал, стараясь застегнуть пиджак, и обратился к суду.

– Ваша Честь, я хотел бы заметить для протокола, что я – Томас Финк, помощник прокурора по Южному округу штата Луизиана.

Взгляд Гарри медленно оторвался от дела и остановился на Финке, стоящем со значительным и нарочито серьезным видом и нервно перебирающем пальцами, которые никак не могли справиться с верхней пуговицей пиджака.

– Я – один из подателей заявления, – продолжил Финк, – и, если вы мне позволите, я хотел бы коснуться вопроса об отсутствии матери ребенка.

Гарри молча смотрел на него с таким видом, будто отказывался верить своим глазам. Реджи невольно улыбнулась. И подмигнула Бакстеру Маклемору. Гарри наклонился вперед и, оперевшись на стол локтями, казалось, ловил каждое гениальное слово, произнесенное самым выдающимся юристом всех времен и народов.

Финк убедился, что у него есть внимательные слушатели.

– Ваша Честь, мы считаем, то есть все, кто подписал заявление, считают: дело настолько срочное, что данное слушание должно было состояться немедленно. Ребенка представляет адвокат, и, я бы сказал, вполне компетентный адвокат, и никакие права мальчика не будут нарушены в связи с отсутствием его матери. Насколько нам известно, мать должна постоянно находиться у постели своего младшего сына, так что трудно сказать, когда она сможет присутствовать на слушании. Мы считаем, Ваша Честь, что необходимо немедленно начать данное слушание.

– Да что вы говорите? – заметил Гарри.

– Да, сэр. Такова наша позиция.

– Ваша позиция, мистер Финк, – произнес Гарри медленно и громко и указал пальцем, – сидеть вон на том стуле. Пожалуйста, садитесь и слушайте меня внимательно, потому что я повторять не буду. И если мне придется это сделать, то я прикажу надеть на вас наручники и увести вас в нашу распрекрасную тюрьму, где вы приведете ночь.

Ошарашенный Финк упал на стул. Челюсть у него отвисла.

Гарри хмуро посмотрел поверх очков прямо на Томаса Финка.

– Теперь слушайте внимательно, мистер Финк. Вы здесь не в Новом Орлеане в одном из шикарных залов заседаний, и я не один из ваших федеральных судей. Это мой личный зал, и я сам устанавливаю здесь правила. Правило номер один в этом зале: вы можете говорить, только если я к вам обращусь. Правило номер два: вы не надоедаете “Его Чести” ненужными речами, замечаниями и комментариями. Правило номер три: “Его Честь” не желает слушать голоса адвокатов. Он их слушает уже двадцать лет и знает, как они обожают звук собственного голоса. Правило номер четыре: в моем зале для заседаний вы не встаете. Вы сидите и говорите как можно меньше. Вам понятны эти правила, мистер Финк?

Финк тупо посмотрел на Гарри и попытался кивнуть.

Но Гарри еще не закончил.

– Это очень маленький зал, мистер Финк. Я сам его придумал давным-давно для частных слушаний. Мы тут все можем хорошо видеть и слышать друг друга, так что держите ваш рот на замке, зад – на стуле, и мы с вами прекрасно поладим.

Финк все еще пытался кивнуть. Он схватился за стул, твердо решив никогда больше не вставать. Сидящий за ним Мактьюн с трудом сдержал улыбку.

– Мистер Маклемор, как я понял, мистер Финк собирается выступать от имени обвинения. Вы не возражаете?

– Нет, Ваша Честь.

– Пусть так и будет. Но постарайтесь удержать его на стуле.

Марк смотрел на все происходящее с нарастающим ужасом. Он-то надеялся увидеть на судейском месте доброго, ласкового старичка, переполненного любовью и сочувствием. Не тут-то было. Он взглянул на красную шею тяжело дышащего мистера Финка и почти пожалел его.

– Миссис Лав, – обратился судья к Реджи неожиданно теплым и душевным тоном, – возможно, у вас есть какие-либо возражения от имени ребенка.

– Да, Ваша Честь. – Она наклонилась и сказала, обращаясь прямо к судебной стенографистке: – У нас несколько возражений, и я хотела бы, чтобы они были занесены в протокол.

– Разумеется, – согласился Гарри с таким видом, будто Реджи могла иметь все, что только пожелает. Финк поглубже уселся на стуле и постарался казаться как можно незаметнее. Он уже решил для себя, что в следующий раз хорошенько подумает, прежде чем пытаться произвести впечатление на суд с помощью красноречия.

Реджи взглянула на свои заметки.

– Ваша Честь, я прошу, чтобы расшифровка протокола данного заседания была сделана как можно скорее и напечатана, с тем чтобы ею можно было воспользоваться для срочной апелляции.

– Согласен.

– Я возражаю против этого слушания по нескольким причинам. Первое: ни ребенок, ни мать, ни их адвокат не были своевременно уведомлены. Прошло только три часа, как заявление было вручено матери ребенка, и, хотя я представляю мальчика уже три дня и все, кто причастен к этому делу, об этом знают, я получила уведомление только семьдесят пять минут назад. Это несправедливо, нелепо и является злоупотреблением со стороны суда своими полномочиями.

– Когда бы вы хотели назначить слушание, миссис Лав? – спросил Гарри.

– Сегодня четверг, – сказала она. – Как насчет вторника или среды на той неделе?

– Годится. Скажем, во вторник в девять. – Гарри взглянул на все еще неподвижного Финка, боящегося среагировать даже на последнее заявление.

– Разумеется, миссис Лав, мальчик до того времени останется под стражей.

– Этого мальчика не за что брать под стражу, Ваша Честь.

– Но я подписал соответствующее распоряжение, и я его не отзову до слушания. По нашим законам, миссис Лав, мы имеем право немедленно взять под стражу предполагаемого малолетнего преступника, и ваш клиент в этом случае не исключение. Кроме того, есть еще и другие соображения в данном конкретном случае, которые, я убежден, мы вскоре обсудим.

– Если мой клиент останется под стражей, я не могу согласиться на отсрочку слушания.

– Прекрасно, – ответил судья. – Занесите в протокол, что отсрочка была предложена судом и отклонена адвокатом ребенка.

– И пусть в протоколе также будет отмечено, что ребенок отказывается от отсрочки, потому что он не хочет оставаться в центре для временного задержания подростков дольше, чем это необходимо.

– Отмечено, – сказал Гарри, слегка ухмыльнувшись. – Пожалуйста, продолжайте, миссис Лав.

– Мы также возражаем против этого слушания, потому что на нем не присутствует мать ребенка. В силу чрезвычайных обстоятельств ее присутствие в данный момент исключается, и заметьте, Ваша Честь, эта несчастная женщина получила уведомление всего три часа назад. Этому ребенку всего одиннадцать лет, и он нуждается в помощи матери. Как вы знаете, Ваша Честь, по нашим законам присутствие родителей на таких слушаниях предпочтительно, так что продолжать заседание без нее несправедливо.

– Когда сможет миссис Свей прийти?

– Никто не знает. Ваша Честь. Она практически прикована к постели своего сына, страдающего от посттравматического стресса. Доктор разрешает ей покидать палату только на несколько минут. Могут пройти недели, прежде чем она сможет прийти.

– Значит, вы хотите отсрочить это слушание на неопределенное время?

– Да, сэр.

– Хорошо. Я не возражаю. Разумеется, ребенок останется под стражей до слушания.

– Этот ребенок не должен содержаться под стражей. Он будет в вашем распоряжении в любое время, когда пожелаете. Никакой пользы от того, чтобы держать его взаперти, не будет.

– Миссис Лав, в этом деле есть усложняющие ситуацию обстоятельства. Так что я не намерен отпустить ребенка до слушания, то есть прежде, чем мы ознакомимся с тем, что он знает. Вот так. Я боюсь его сейчас освобождать. Если я послушаюсь вас и освобожу его, а с ним что-нибудь случится, я до гроба себе этого не прощу. Вы меня понимаете, миссис Лав?

Она понимала, но ни за что не должна была с этим согласиться.

– Боюсь, вы принимаете решения, основываясь на несуществующих, фактах.

– Возможно. Но у меня в этих вопросах широкие полномочия, и, пока я не услышу доказательства, я его не отпущу.