Тайна апостола Иакова

Еще в VI веке Присциллиан отвергал таинство Троицы, был вегетарианцем и аскетом и отдавал предпочтение изучению священных текстов, что связывало его с гностиками. Он проповедовал воздержание от алкоголя и мяса, но включал в литургическую церемонию танец и признавал апокрифическое Евангелие от Фомы.

«Потрясающий тип!» — мысленно воскликнул Андрес, довольный своими познаниями в этой области.

Да, похоже, он попал в хороший переплет. Даже почитатели Присциллиана могут в гневе наброситься на него. Появление Иаковины лишало их надежды на то, что останки, приписываемые Церковью и народной традицией Иакову Старшему, на самом деле принадлежат почитаемому ими еретику. Ведь даже такие значительные личности, как Санчес Альборнос или сам Унамуно, неоднократно утверждали или, по крайней мере, предполагали, что в компостельском соборе захоронен не Сантьяго, а Присциллиан, что вполне соответствовало бы духу и идейным установкам галисийцев.

А ведь еще возможно открытие второго фронта со стороны тех, кто после распространения новости о том, что священные останки принадлежат не мужчине, а женщине, воспользуются ситуацией, чтобы возродить интерес к фигуре монахини Эгерии, одной из прислужниц Присциллиана, во многом опередившей не только свое время, но и то, в котором мы живем сейчас.

«Вот увидим, сколько найдется желающих утверждать, что останки принадлежат Эгерии», — подумал комиссар, входя в гостиную.

Так что если заварушка еще не началась, то вот-вот начнется.

Через два года, в 2010-м, будет отмечаться Святой Год, который в новых обстоятельствах будет лишен всякого смысла или, по меньшей мере, породит целое море противоречивых суждений, которые могут поставить крест на более чем тысячелетней истории паломничества к мощам святого Иакова. На тысяче лет существования великого Пути Сантьяго, хребта Европы, по словам Гете. А основа этой дороги, древний Млечный Путь, ведущий к Финистерре, краю земли, границам известного в то время мира, к солнечным алтарям, которые венчают сей мыс, дабы люди могли возносить оттуда молитвы царственному светилу, возникла еще раньше.

Да, сей Путь появился задолго до обнаружения гробницы апостола, которое лишь привело к христианизации извечной дороги, той самой, что, повторяя на земле небесный Млечный Путь, со времен сотворения мира вела людей к краю земли, чтобы они могли насладиться величественным погружением царственного светила в бездну океана. Мысли об этом настойчиво вертелись в голове комиссара, и он был не в состоянии от них избавиться.

— И все это полетит в тартарары из-за какой-то дамы, вздумавшей произвести сравнительный анализ ДНК. Мать твою! — изрек наконец Салорио, намереваясь усесться в кресло и расслабиться, пропустив стаканчик виски и не закурив при этом сигару.

Эулохия, судя по всему, еще не приехала. Во-первых, он не замечал ее присутствия в квартире, а кроме того, она не позвонила ему из аэропорта, как обычно делала, когда возвращалась домой из какой-нибудь поездки.

Он уже совсем было водрузился на свой замечательный трон домашнего правителя, коим в действительности он, разумеется, не был, — еще чего не хватало! Просто это был единственный уголок в квартире, на который никто, кроме него, не претендовал и где он всегда мог спокойно отдохнуть под негромкое урчание телевизора. Итак, он уже вознамерился занять свое любимое место и включить телевизор, как увидел, что на подлокотнике кресла сидит карликовый йоркшир Эухении и внимательно смотрит на него блестящими глазками, всем своим видом изображая предполагаемое дружелюбное виляние хвостом.

Комиссар решил, что песик ему не помешает, он даже готов посадить его на колени и почесать за ухом, продолжая переваривать в голове свои последние изыскания и вызванные ими мысли и чувства.

С этим намерением он протянул руку, чтобы погладить собачку и не дать ей покинуть свою привилегированную наблюдательную вышку, с которой она обозревала мир, не догадываясь о том, что и за ней тоже могут наблюдать. А за ней действительно наблюдали.

Протянув руку, Андрес с ужасом обнаружил, что на его любимом месте в кресле, свернувшись клубочком, но при этом воинственно подняв голову, возлежит полутораметровая рептилия Эухении, вид которой заставил его в тысячные доли секунды отдернуть руку.

Однако этого мимолетного инстинктивного движения оказалось достаточно, чтобы вызвать раздражение у ползучей твари, которая приготовилась действовать. Тогда Андрес рефлексивным взмахом руки, словно хлыстом, отшвырнул подальше неполных полкило смертной оболочки песика, которого змеюка, решительно разинув пасть, со всей очевидностью вознамерилась заглотнуть, несмотря на годы мирного сосуществования.

Отчаянный лай собачонки, вызванный охватившей ее паникой и болью от удара, эхом отозвался по всему дому, а питон, вероятно тоже испытавший шок, снова свернулся клубочком на сиденье кресла и замер, всем своим видом демонстрируя кротость и умиротворенность.

В эту минуту в гостиную ворвалась Эухения с намерением узнать, что происходит. Ее крики тотчас заглушили лай песика.

— Что такое, что ты ей сделал? Животное! Какая же ты скотина! — кричала она Андресу, устремившись на помощь дрожащему кусочку плоти, который, на взгляд Андреса, был и не собакой вовсе, а волосатой крысой с бантиком. — Иди сюда, моя радость, иди ко мне!

И тут среди упреков Эухении и безуспешных попыток комиссара объяснить, что произошло, среди криков и ругани неожиданно возникла Эулохия, которая первым делом обняла дочь; та же, не раздумывая, резко оттолкнула ее.

— Что ты делаешь, ты же ее раздавишь! — сказала Эухения, имея в виду бедную псину, дрожавшую у нее на руках.

И вот наконец в условиях относительного спокойствия, наступившего с появлением матери семейства, комиссар предстал перед судом, который вынес свой вердикт. Суд этот был созван с той же поспешностью и скоростью, с какой, как ему объясняли в детстве, наступает Страшный суд: в тот самый момент, когда душа весом в двадцать один грамм покидает тело, в котором она до этого обитала.

Суд был суров, но Эухения вдруг хлопнула себя по лбу и воскликнула:

— Черт! Я же действительно забыла сегодня дать ему морскую свинку!

Осознав свою ошибку, она обняла Андреса и расцеловала, прося прощения, в то время как ее мать наблюдала за сей странной сценой с неописуемым восторгом. Затем Эухения забрала питона с временно узурпированного им места и отнесла в террариум, откуда, по всей видимости, ранее вытащила исключительно забавы ради.

Когда Эухения со змеей удалилась, Эулохия положила песика на диван и обняла Андреса.

— Прости ее, ты же знаешь, как она его любит.

— Ты как нельзя вовремя, — ответил комиссар.

После чего уселся наконец в свое любимое кресло, предварительно взяв с дивана собачонку, чтобы погладить ее и пощекотать за ухом, как он и собирался сделать с самого начала. Ведь комиссар был человеком твердых принципов и не любил отказываться от своих первоначальных намерений. А разговор о чудесном обращении Сальвадора в веру он прибережет до лучшего времени.

10

Вторник, 4 марта 2008 г., 22:30

Комиссар Салорио безуспешно боролся с желанием съесть хоть что-нибудь. Это была обычная битва, которую он проигрывал чаще, чем ему этого хотелось, но на этот раз он решил непременно выйти из нее победителем. Андрес понимал, что в его теперешнем крайне озабоченном состоянии он наверняка не сможет ограничить себя в еде, и расплатой за это будет беспокойная ночь, проведенная в кошмарах, самым ужасным из которых может быть, например, такой: Эулохия от него уходит, а потом ее заглатывает огромный питон, шея которого возникает из ее ног, да и он сам — это, собственно, она и есть.

Сидя в кресле, Андрес продолжал машинально поглаживать песика, который, немного поворчав после всего пережитого, по всей видимости, осознал, что ему удалось отделаться малой кровью, и был счастлив вновь почувствовать себя в полной безопасности.