Пока летит пуля

Кризи говорил спокойно, но вместе с тем напряженно. Священник снова внимательно взглянул ему в лицо и пожал плечами.

– История его, к сожалению, вполне обычная. Мать – проститутка из Гзиры на Мальте. По смуглой коже мальчика я решил, что отец его был арабом. В Гзире их хоть пруд пруди. Ребенка она заводить не хотела, вот и подбросила его нам.

– По-арабски он говорит?

Священник с некоторым оттенком разочарования кивнул головой.

– Да, и очень неплохо. Так по крайней мере мне говорил кувейтянин, который учил детей в приюте арабскому языку. Он был неплохим человеком, этот араб. Даже иногда не прочь был в футбол погонять. Он преподавал в младших классах в Куале. А к Майклу проявлял особый интерес. Когда на острове сменилось правительство, в школах наряду с другими иностранными языками ввели и арабский. Но из этой затеи ничего не вышло, потому что вскоре всех преподавателей-арабов выслали домой.

В этот момент паренек, блестяще проведя на поле обходной маневр, прорвал защиту игроков противника. Оказавшийся рядом другой питомец приюта принял подачу и забил в ворота еще один мяч. Священника просто распирало от гордости.

– Три-ноль! – закричал он. – Ура! Нам раньше никогда не удавалось победить команду Санната с таким перевесом.

Он громко рассмеялся и сделал рукой грубый жест в сторону более молодого священника, сидевшего на противоположной стороне футбольного поля. В ответ он получил неодобрительный взгляд, полный досады. Отец Мануэль Зерафа сел, продолжая заливисто хохотать.

Кризи спросил:

– Он умен?

– Между нами говоря, – ответил Зерафа, – этот священник – круглый идиот. Понять не могу, как ему удалось закончить семинарию. Разве только благодаря своему троюродному брату – он епископ.

Кризи улыбнулся.

– Я тебя о мальчике спросил.

– Что ты дурацкие вопросы задаешь? Конечно, умен, – сказал священник. – Любой, кто в состоянии сделать такой пас, умен. Я тебе точно говорю, в один прекрасный день он обязательно будет играть за сборную Мальты.

– А как у него с остальными предметами дела обстоят, кроме арабского и физкультуры?

– Очень неплохо.

– Он, кроме футбола, еще каким-нибудь спортом занимается?

– Майкл у нас лучший игрок в настольный теннис, а сильных игроков в пинг-понг в приюте немало. Кроме футбола, это единственный вид спорта, который мы можем себе позволить. Поэтому в свободное время ребята часто в него играют.

Кризи продолжал внимательно следить за мальчиком, бегавшим по полю.

– А характер, – продолжал он донимать священника, – какой у него характер?

Мануэль Зерафа развел руками.

– Трудно сказать, парнишка он замкнутый. В приюте у нас шестьдесят восемь мальчиков, и в основном они сплачиваются в группы по возрасту. Майкл никогда не принадлежал ни к одной такой группировке. Пара-тройка друзей у него, конечно, есть, но насколько их дружба близкая, не знаю. – Священник смолк, но, почувствовав, что любопытство Кризи не удовлетворено, продолжил: – Как все ребята в этом возрасте, он иногда капризничает и шалит, но меньше других. Хотя, пожалуй, теперь у него это прошло.

– О родителях своих он спрашивает?

– Да. Когда ему исполнилось тринадцать лет, он зашел ко мне и спросил.

– Что ты ему сказал?

– Правду.

– Что он ответил?

– Ничего. Только поблагодарил меня и вышел из комнаты. С тех пор к этой теме он никогда не возвращался.

После непродолжительного молчания Кризи задал очередной вопрос:

– Он набожен?

Священник печально покачал головой.

– Боюсь, что нет.

– Но к мессе-то ходит?

– Он обязан ходить, как и все остальные, но делает это без особого энтузиазма.

Раздался свисток судьи, матч закончился, игроки команды сиротского приюта в радостном порыве повисли друг на друге. Кризи со священником встали, святой отец отряхнул с рясы пыль.

– Ты бы не мог его попросить зайти ко мне? – спросил Кризи.

Отец Зерафа выглядел озадаченным.

– К тебе? В дом на холме?

Кризи смотрел вдаль, через футбольное поле и приземистые домики селения, на высокий холм. С левой его стороны, на самой вершине, упираясь задней стеной в скалу, стоял старый каменный сельский дом.

– Да, ко мне домой, – сказал он. – Сегодня вечером, часам к шести.

Он обернулся к священнику и пристально на него взглянул.

– Хорошая игра была, отец мой. И победа вполне заслуженная.

Вместо слов прощания он коснулся рукой плеча священника, сошел вниз по ступеням паперти и направился к своему джипу.

Святой отец смотрел, как машина тронулась с места и поехала по пыльной дороге. Потом его окружили возбужденные игроки.

* * *

Когда мальчик взобрался по тропинке к дому на высоком холме, солнце уже клонилось к западу. Священник был, как обычно, краток. Уже в приюте он отвел Майкла в сторонку.

– Сходи сегодня к Уомо домой. Он будет тебя ждать в шесть часов.

– Зачем? – спросил паренек.

Священник пожал плечами.

– Не знаю. Но к шести тебе надо там быть.

* * *

Мальчик знал об Уомо все, по крайней мере все то, о чем знали остальные жители небольшого островка. Кроме этого прозвища у него было еще одно, которое по-мальтийски звучало Иль Мейет и означало “мертвец”. Пареньку было известно, что лет пять назад Уомо провел на острове пару месяцев, а потом внезапно исчез. Несколько месяцев спустя темной ночью в непогоду он вернулся на Гоцо. Ему навсегда запомнилось, как отец Зерафа, обратившись ко всем мальчикам приюта, сказал, чтобы они никогда ничего не говорили об Уомо, особенно незнакомцам.

Было ему известно и кое-что еще. Жители Гоцо, наверное, самые набожные люди в мире, потому что девяносто пять процентов населения островка регулярно ходит в церковь. Мальчик знал, что в первое воскресенье после возвращения Кризи все священники во всех церквах острова обратились во время проповеди к своей пастве с такими словами:

– Не говорите ни с кем о человеке, которого мы зовем Уомо, особенно с чужаками. Он – один из нас.

Естественно, на таком маленьком островке, как Гоцо, какое-то время все только и судачили, что об Уомо, но только между собой. Ни с одним иностранцем, даже с мальтийцами, о нем не говорил никто. Однако среди самих островитян слухи росли и множились.