Молчание

Если бы я выложил Хербу все начистоту и рассказал нашу историю от начала до конца, глядишь, он бы и смог найти лазейку. Есть, правда, одно «но»: он никогда не возьмется вести дело, если не будет уверен, что имеет все шансы его выиграть.

— Вот спасибо! — сказала она холодно. — Большое спасибо.

— И все же я думаю, игра стоит свеч.

— Почему, интересно, у меня вдруг появилось ощущение, что я говорю с каким-то задолбанным и совершенно чужим мне человеком? Чего ты добиваешься, Джо? — Окинув его презрительным взглядом, Карен запустила пальцы в волосы, сгребла их на затылке и отвернулась, но через мгновение снова набросилась на него: — Ты чертовски хорошо знаешь, что твое «последнее средство» — это наш единственный выход, наша единственная надежда. И вот теперь, когда она почти сбылась, ты вдруг поджимаешь хвост, идешь на попятный! Пусти! — крикнула она, пытаясь вырваться из его объятий.

Джо разжал руки.

— Это неправда, — тихо проговорил он.

— Скажи это чертовой бабушке!

Оттолкнув его, она подошла к сетчатой двери и выглянула во двор. Нед сидел по-турецки в тенечке и, зажав ладонями уши, рассматривал книжку. Боже мой, подумала она, что мы делаем с бедным ребенком! Надо было предвидеть, что Джо попытается увильнуть. Он и раньше увиливал — он всю жизнь увиливал! Легкий ветерок всколыхнул деревья на зеленом холме за границей поместья.

Мелькнула вспышка.

Там, за оградой из белого штакетника, Карен заметила что-то странное, какой-то непорядок. Она вглядывалась в спутанные заросли подлеска. Крутила головой, отыскивая источник отражения, если он вообще там был. С полянки на опушке леса вспорхнула птица и виток за витком стала набирать высоту, сверкая белыми подкрылками.

Весь день наперекосяк.

Том продержал ее в унизительном ожидании почти до самого аэропорта. Там он приоткрыл окно, впустив с волной теплого вечернего воздуха рев авиамоторов и летучий запах бензина. Чехол скрадывал ее глухие стоны; боль, довольно сильная боль, не была нестерпимой. В перерыве между раундами Карен исследовала языком внутреннюю часть кляпа — шелкового носового платка с горьковатым привкусом одеколона Тома. Она оцепенела от отвращения, но власть изящного хлыста ее мужа над ее телом постепенно вернула ей уверенность в справедливости его приговора. Она уже готова была признать, что была виновна и заслужила наказание, понимая, что боль причиняется ей по доброте и ради ее же блага.

Пока существует доверие, говорил он.

Когда у Тома наступил критический момент, ее сомкнутые ладони, торчавшие из раструба черного узла у его ног, разъединились и сомкнулись, как будто она лениво проаплодировала.

Ее передернуло.

— По-моему, Том что-то подозревает.

Джо подошел к ней сзади и обнял за плечи.

— Я только хотел сказать, что мы должны прозондировать все возможные варианты.

— Именно этим ты всю жизнь и занимаешься — вечно уходишь в сторону.

— Да нет, просто стараюсь не упустить из виду ничего важного.

— Всю свою жизнь, Джо! Как ты можешь так со мной поступать? С нами?

Она развернулась в его объятиях и заглянула ему в глаза, синие, спокойные, чуть косящие.

— Мы созданы друг для друга — все остальное не важно. И мы обязательно будем вместе, совсем скоро, клянусь Богом.

— Просто я больше так не могу: таскаться сюда, жить в его доме, быть с ним рядом. Если бы ты только… кто-нибудь, что-нибудь… — Карен снова прибегла к спасительной бессвязности речи. — Слава богу, у нас теперь есть деньги. Давай просто…

— Не надо об этом.

Ее губы почти касались его уха.

— Я так его ненавижу, Джо, ты не представляешь.

— Представляю, — сказал Джо. — И понимаю.

Карен уткнулась лицом в его плечо, позволяя ему себя утешать, подчиняясь неизбежному. Она была уже не в силах сопротивляться, когда он снова уложил ее на подушки. У нее даже появилось дерзкое желание поторопить его руки, сдвинуть их вниз, подальше от груди. И когда он кончиками пальцев исследовал припухлости у нее на коже между бедер и обводил каждую царапинку крошечным обжигающим вопросительным знаком (Том впервые нарушил обещание никогда не оставлять следов), она не хотела его останавливать, хотя ей было больно, адски больно. Теперь она готова была рассказать ему все. Пусть знает.

И тут она почувствовала, как он отпрянул, ощутила постыдное отсутствие резко отдернутой руки, и только когда они оторвались друг от друга, до нее дошло, что звонит телефон.

Они переглянулись.

Джо вскочил на ноги и подошел к белому аппарату, стоявшему на книжном шкафу рядом с телевизором.

— Это тебя, — сказал он, не снимая трубку.

— Ты уверен?

— Вторая линия. Ты что, переключила перед отъездом?

Она кивнула.

— Он сказал, что позвонит, но не раньше сегодняшнего вечера.

— Возьмешь трубку?

Карен встала и принялась неторопливо разглаживать юбку на бедрах, пытаясь собраться с мыслями. Сосредоточиться. Сейчас два тридцать — на час больше, чем в Чикаго. Если он спросит — ты только что вошла… была в саду, поливала цветы в кадках… нет, играла с Недом, когда услышала звонок и побежала в дом, потому и запыхалась. На улице такая жара — просто пекло. Если он спросит…

Она сняла трубку.

— Привет, детка, — сказал Том, прежде чем она открыла рот. — Все нормально?

Карен закрыла глаза… Она в Эджуотере, стоит в передней у мраморного столика на львиных лапах, на нем — ваза с букетом лилий, ремингтоновская [8] статуэтка и книга посетителей в сафьяновом переплете; над лестницей — огромная картина с наездниками на конях — «Паддок в Бельмонте», [9] этого, как его… никак не запомнить имя художника; она даже ощутила запах этих чертовых лилий, приторный, благотворный… Она в Эджуотере.

— Том! Надо же, какое совпадение. Мы как раз говорили о тебе. — Она весело засмеялась, повернув голову так, чтобы Джо, с противоречивыми чувствами наблюдавший за этим достойным «Оскара» представлением, мог поймать ее взгляд. — Я рассказывала Неду о Чикаго, о том, как ты жил там, когда был маленьким. И что самое умилительное, он надул щечки — мол, он знает, что в народе Чикаго называют Городом Ветров, а когда я сказала ему, что там есть своя футбольная команда… Милый, если бы ты смог завтра выкроить время…

— Планы изменились. Вся эта затея с Гудричем — дело, над которым я работал, — провалилась. Ладно хоть шкура цела осталась — так, одна-две заплатки. Возвращаюсь сегодня вечером.

У Карен пересохло во рту.

— Хочешь, я пошлю Терстона тебя встретить?

— Наверное, будет поздно. Давай я позвоню тебе из О'Хары? [10]

— Ты… у тебя усталый голос.

— Скорее бы уж домой. Как там мой мальчик? Выдал что-нибудь новенькое?

— Пока нет, — бодро ответила она. — Но мы отлично проводим время. Вдвоем. У всех выходной. Я забрала его из детсада, потом… потом мы немного покатались.

— Дай-ка мне его на пару слов.

— Неда?! — Она аж вздрогнула. — Тогда подожди, он на террасе, пойду позову. Подождешь?

— Подожду.

Никогда еще он не просил ее позвать сына к телефону.

Дрожащей рукой Карен положила трубку рядом с аппаратом. Теперь можно было не опасаться смотреть на Джо; они обменялись короткими, суровыми взглядами, сознательно смягчая их смысл, словно их могли выдать даже их мысли. Она чувствовала на себе его взгляд, когда приблизилась к сетчатой двери, когда осторожно открыла ее, избегая шумов, которых Том мог не узнать. Она молчала, пока не оказалась во дворе, и, только отойдя на приличное расстояние от дома, окликнула Неда, сказав ему, что отец хочет поговорить с ним по телефону.

Когда они вошли, Джо удалился.

Она смотрела, как Нед забирается на стул, как берет трубку и со знанием дела приставляет ее к уху — правда, не тем концом. Она тут же бросилась ему помогать.