Улыбка убийцы (в сокращении)

— Не знаю. — Джуди гладила собаку по голове.

— Амадео находился под защитой Женевского соглашения как военнопленный. Кроме того, интернированных, которые умирали в лагере, хоронили поблизости от него. Вот папка одного из тех, кто умер в форте Мизула, здесь есть документ, указывающий, что он и похоронен в Мизуле, на католическом кладбище. — Мэри порылась в этой папке. — А где похоронили Амадео?

— Я люблю тебя, Пенни. Люблю, да, люблю. — И Джуди затянула бесконечную песню: «хорошая собачка, умная собачка, добрая собачка».

— Сын служил и распорядиться, чтобы тело вернули домой, не мог, а жена Амадео уже умерла. Других родственников у него здесь не было. Что ты обо всем этом думаешь, Джуди?

Мэри оглянулась на подругу и увидела, что лоб Джуди прижат ко лбу Пенни. Она разговаривала с собакой как с ребенком — и обе словно парили на облачке любви. Мэри взглянула на часы: почти десять. Может быть, и правда пора домой.

— Ладно, твоя взяла.

— Уф! — Джуди встала с кресла, потянулась. То же самое проделала Пенни. Мэри улыбнулась.

Подруги сложили бумаги, собрали вещи и пошли к лифту. Пенни трусила сзади, помахивая хвостом. Мэри вызвала лифт, настроение у нее было приподнятое. Докладная записка была надежно спрятана в портфеле, и Мэри не терпелось поскорее добраться до дома.

Где хранились ее тайные запасы.

Дома Мэри проглотила миску кукурузных хлопьев, переоделась в просторную футболку и собрала волосы в хвостик. До полуночи оставалось всего ничего, но Мэри была полна энергии. Она устроилась в кровати с докладной запиской, которую нашла сегодня, и разложила вокруг себя личные вещи Амадео. Все эти ценности передал ей поверенный фонда наследуемого имущества, Фрэнк Кавуто, а он в свою очередь получил их от сына Амадео.

Слева от Мэри лежали три фотографии. На первой Амадео склонялся над сетью, разложенной по палубе рыбацкого суденышка. Казалось, он и не думал смотреть в объектив, увлекшись своим делом. Значит, он был не тщеславным, решила Мэри, и даже немного застенчивым. Таким же, как Майк.

Следующая фотография была свадебной. Амадео, подтянутый, как игрушечный солдатик, стоял рядом с Терезой. Мэри он на этом снимке очень нравился. В темно-карих, почти черных глазах Амадео светилась радость. И опять он напомнил ей Майка, в день их с Мэри свадьбы. Мэри улыбнулась, и ей вдруг пришли в голову слова Джуди: «Уж не влюбилась ли ты в него?»

На третьем снимке Тереза и Амадео держали на руках совсем еще маленького Тони. Мэри перевернула снимок, чтобы еще раз прочитать карандашную надпись: «4 июля». Год указан не был, однако, если малыш — это действительно Тони, значит, снимок сделан около 1920 года, потому что к началу Второй мировой Тони был уже взрослым и ушел добровольцем в армию. На фотографии они были такими счастливыми — приоделись, чтобы отпраздновать день рождения своей новой родины.

Кроме фотографий, на кровати лежал готовый рассыпаться от старости черный бумажник, дешевенький, с латунной застежкой и тремя кармашками. В первом лежал черно-белый, со скругленными уголками портрет женщины. Мэри достала его, перевернула. На обороте было напечатано: Francesca Saverio. Мать Кабрини, святая покровительница иммигрантов.

Во втором кармашке лежал расплющенный мутным пластиком локон темных волос. Около дюйма длиной, локон был свернут так, что получилось подобие знака вопроса. Мэри открыла кармашек, вытряхнула локон, он легко соскользнул в ее ладонь. Волосы были очень мягкими. Мэри поднесла их поближе к свету прикроватной лампы. Темно-каштановые, отсвечивающие рыжиной. Чьи это волосы? Сына Амадео? Его жены?

Мэри погладила пальцем застежку бумажника. Эти вещи лишь усиливали ощущение близости к Амадео. Он был простым человеком, который жил в маленьком, но совершенном мире. Жена Тереза. Сын Тони. Собственный бизнес. У него была семья, рыболовецкие суденышки. Любовь и работа. То есть богатая, настоящая жизнь. Мэри заглянула в отделение бумажника, где обычно хранятся деньги.

Вместо денег там лежали сложенные листки белой бумаги. Мэри вытащила их. Пять листков с карандашными рисунками. На рисунках были изображены кружки́ с какими-то наростами с одного боку. Кружков было не меньше двадцати, и все они выглядели по-разному. Что это — навязчивая идея? И зачем хранить эти рисунки в бумажнике?

Мэри поднесла их к свету. Ни водяных знаков, ни симпатических чернил. Рисунки ни о чем ей не говорили. Однако их нарисовал Амадео, Мэри чувствовала это. Единственная, если не считать крестика на регистрационной карточке, осязаемая вещь, которая исходила непосредственно от него. То, что он сделал своими руками.

Мэри вдруг поймала себя на том, что бережно прикрывает листки рукой, и отдернула руку. Она против воли ощущала все большую тягу к Амадео и теперь призналась самой себе, что Джуди, пожалуй, права. Она действительно почти влюбилась в него — не потому, что он напоминал ей Джорджа Клуни, а потому что он напоминал Майка. То, что случилось с Майком, было несправедливо. Сможет ли она добиться справедливости для Амадео? Мэри не знала, однако внутренний голос говорил ей: ты должна постараться. Она уложила листки в бумажник и надежно закрыла его. Потом собрала снимки, аккуратно сложила все в портфель и выключила свет.

В комнате стало темно, лишь в оставшейся между шторами щели сиял белый свет луны. Мэри старалась не обращать на него внимания — не получилось. Она слезла с кровати, подошла к окну и, задергивая шторы, увидела, как на другой стороне улицы трогается с места черная «эскалада».

Мэри растерянно заморгала. Машина была очень похожа на ту, которую она видела на Мерсер-стрит. Что происходит?

«Люди опасные, настоящие убийцы, затаиваются и ждут. А потом, выбрав момент, наносят удар».

Мэри попыталась выбросить из головы эти слова, но не смогла. Она вернулась к кровати, залезла под одеяло, однако тело ее словно стыло от неприятного чувства.

Чувства страха.

В понедельник утром Мэри первым делом заскочила в офис Фрэнка Кавуто, чтобы показать ему фэбээровскую докладную записку. Она сидела в кожаном кресле напротив Фрэнка, ожидая, когда он закончит чтение. На Фрэнке был костюм-тройка в тонкую полоску — в Южном Филли юристы, отправляясь на работу, все еще приодеваются как для торжественного случая. И с гордостью носят галстуки, поскольку галстуки служат здесь своего рода свидетельством о высшем образовании.

— Интересно? — спросила Мэри, но Фрэнк, внимательно читавший, лишь предостерегающе поднял указательный палец. Голову он слегка откинул назад, большие карие глаза изучали докладную сквозь строгие очки в черной оправе.

Почему он читает так долго? — удивилась Мэри. Текст-то совсем коротенький.

Она нетерпеливо пробежалась взглядом по кабинету — тесновато и далеко не богато, как и у большинства практикующих юристов Южного Филли. Они зарабатывают хорошие деньги, но по их офисам этого не скажешь.

Стены кабинета Фрэнка были обиты деревянными панелями. На стенах почти вплотную висели дипломы, аттестаты и всевозможные грамоты и благодарности, полученные от разных общественных организаций. Рядом с ними висели фотографии школьной команды по софтболу, которую спонсировал Фрэнк, — девочки в красных спортивных костюмах позировали на выцветших скамейках стадиона «Палумбо». На одной фотографии улыбалась из третьего ряда девятилетняя Мэри Динунцио.

Наконец Фрэнк дочитал докладную, снял очки.

— Так что ты говорила?

— ФБР следило в лагере за Амадео. Тебе не кажется это странным, Фрэнк?

— Пожалуй.

— А почему Джо Джорно приехал к Амадео и сообщил ему о смерти жены. Он представлял интересы Амадео?

— Думаю, да.

Мэри слегка растерялась:

— Ты не упомянул об этом, когда подряжал меня. Сказал только, что ты представлял интересы его сына Тони.

— Не посчитал существенным. Моя фирма ведет дела этой семьи с давних времен — ну и что? — пожал плечами Фрэнк.