Лилия прокаженных

— Так или иначе, Каслбойнской Мадонной наша статуя быть не может. Даже уверенности в том, что это образ Пресвятой Девы, у меня пока нет.

— А если это Женщина-Смерть?

По спине побежали мурашки. Занимаясь предварительной исследовательской работой до начала раскопок, я слышала одну «историю с привидениями» — о кладбище Модлинс и Женщине-Смерти. Тогда я пропустила ее мимо ушей.

— Напомни, пожалуйста, подробности.

— Ты не против, милая, если мы поговорим об этом позже? У меня сейчас дел по горло — наступила горячая пора, начало туристического сезона.

— Конечно.

Когда я поднялась на третий этаж и вошла в кабинет, Доминик Ашер стоял, наполовину высунувшись из окна.

Я опустилась на стул перед его письменным столом и вежливо кашлянула. Ашер разогнул спину и поставил на пол комнатную лейку.

— Пришли, Иллон?.. Хочу вот как следует полить цветы перед выходными. — С моего места цветочный ящик за окном видно не было, но я узнала наполнивший кабинет сладкий запах желтофиоли.

Ашеру перевалило за сорок. Он уже начал лысеть со лба, причем не самым удачным образом: неумолимо отступая к темени, черная шевелюра оставляла за собой неопрятную нашлепку из редких спутанных волос, сквозь которую просвечивал скальп. И это при неожиданно густых кустистых бровях. Его манера говорить тоже была странной. Подвижные губы практически не участвовали в артикуляции. Слова и фразы выходили изо рта, как листы бумаги из принтера.

Он сел за стол и оглянулся на окно.

— Сегодня желтофиоль не часто увидишь. Небось и в Брукфилдском саду ее не найти?

Ну разумеется, типично провинциальный менталитет. Имелось в виду, что теперь, когда Финиан добился всеобщего признания, он зазнался и почивает на лаврах, вместо того чтобы заниматься делом.

— Никогда не интересовалась, — поставила я точку. На такие подковырки лучше не обращать внимания. — Какие меры приняты по утечке жидкости?

— Да еще эта утечка, — буркнул недовольно Ашер. — Я переговорил с главным городским инженером и Службой здравоохранения. К счастью, все произошло далеко от жилых кварталов, да и продолжения не предвидится. Поэтому они считают, что особых причин для беспокойства нет.

— Возможно. Хотя было бы нелишне установить там ночное дежурство.

Ашер бросил взгляд на часы, висевшие на стене за моей спиной.

— Самое большее, что я могу сейчас сделать, это поручить нашему сотруднику охраны приглядывать там за порядком.

— В склепе оказалось еще кое-что — деревянная статуя, лежавшая в свинцовом гробу.

По выражению лица Ашера я поняла, что сейчас он думает только о том, какими неприятностями ему это грозит.

— Сама еще толком не видела и не могу сказать ничего определенного, — продолжала я. — Центр исторического наследия согласен принять ее на хранение, если, конечно, вы не против.

Ашер нахмурился.

— Я… Я не возражаю.

— Пока я не поставила в известность Национальный музей, пусть до конца недели останется здесь. Все это время ключ от центра должен быть только у меня.

— Даже когда библиотека работает, он обычно закрыт, если в нем не проводятся какие-нибудь мероприятия.

— Я в курсе. У меня должна быть возможность входить и выходить из центра когда понадобится. Да и неловко взваливать ответственность за сохранность статуи на персонал библиотеки.

— Уговорили. Я их предупрежу. — Он снова посмотрел на часы. — А теперь давайте наконец подпишем акт передачи.

Все документы лежали у него на столе. Моя подпись давала муниципалитету «добро» на использование территории кладбища в целях развития городской инфраструктуры. Его подпись подтверждала, что отныне всю ответственность за происходящее там муниципалитет берет на себя.

— Вперед, Доминик. Можете строить свою транспортную развязку. — Я положила перед ним подписанный бланк разрешения на строительство.

Он откинулся на спинку кресла, придвинул документ поближе и постучал по нему средним пальцем. Ну-ну, оказывается, еще не все.

— Неужели вы, господа, нисколько в ней не заинтересованы?

— «Вы, господа» — это, простите, кто?

— Да вы и ваши дружки-археологи. Стоит заикнуться о городском строительстве, тут же поднимаете крик. Зато всегда готовы попользоваться результатами.

Возможно, Ашер терпеть не мог людей, которые, с его точки зрения, лезли не в свое дело. Однако такой откровенной грубости он раньше себе не позволял. Я не собиралась оставлять ее без внимания и уже готова была высказать все, что о нем думаю, когда на столе зазвонил телефон. Разговаривая в трубку, он сдвинул в сторону газету, лежавшую поверх ежедневника, в котором ему понадобилось что-то уточнить. Я сразу узнала первую полосу таблоида «Айрленд тудей» двухнедельной давности и поняла, почему управляющий так на меня ополчился.

По словам журналиста, освещавшего мою встречу с городской общественностью в Центре исторического наследия, во время дискуссии по поводу проводившихся раскопок я, дескать, обвинила «отцов города» в близорукости за готовность уничтожить кладбище ради строительства транспортной развязки, а также резко критиковала планы развития Каслбойна.

Ашер закончил разговор и сделал пометку в еженедельнике.

— В следующий раз, Доминик, когда вам захочется говорить со мной таким тоном, — сказала я, — потрудитесь проверить, насколько ваша информация соответствует истине.

— Что вы имеете в виду?

— Я абсолютно уверена, вас задел репортаж Даррена Бирна, в котором он якобы меня цитирует.

— А вы, значит, ничего подобного не говорили…

— Кто-то спросил, много ли еще в Каслбойне такого, что мне хочется разрыть и перекопать. Я ответила, что раскопки есть форма научного исследования, причем не единственная в работе археолога. А также добавила, что не хотела бы видеть свой город изрытым вдоль и поперек даже с археологическими целями, если в конечном итоге он превратится в очередной Гигантский торговый центр. Я не высказывалась против сноса кладбища, не критиковала городское руководство, не употребляла слово «близорукость». Бирн вставил это в репортаж, чтобы всех перессорить. И, похоже, преуспел.

— Даже если так, все равно очевидно, что вы не упускаете случая укусить руку, которая вас кормит.

— Если и кусаю, то не до крови. Потому что прекрасно понимаю, что благодаря так называемому развитию имею возможность зарабатывать на жизнь. Но все равно я не буду молчать, видя, как постепенно уничтожаются самые привлекательные особенности моего родного города — именно те, что делают его уникальным, единственным в своем роде. Я не выступаю против перемен как таковых — археологи лучше других знают, что люди всегда стремились видоизменить ландшафт. Меня до глубины души возмущают рекламные щиты аукционов, призывающие приобретать недвижимость в историческом Каслбойне с его замечательным средневековым культурным наследием. А ведь именно оно безвозвратно гибнет от той застройки, которая ведется с одобрения муниципалитета.

— Вы даже не подозреваете, какое на нас оказывают давление. Мы сопротивляемся изо всех сил, но это все равно что пытаться остановить прилив. — Лицо Ашера омрачилось. — Некоторые люди пойдут на что угодно, лишь бы урвать свое.

ГЛАВА 5

Первое, что я увидела, войдя в единственную комнату центра, была статуя. Она стояла ко мне лицом на низкой сцене, с которой здесь иногда выступали чтецы и декламаторы. Гейл и еще один участник нашей археологической группы — Брайан Морли, долговязый аспирант в жеваной зеленой, смахивающей на ведерко шляпчонке — во все глаза рассматривали скульптуру. Раскрашенная и позолоченная, она была настоящим произведением искусства. Я не сомневалась, что передо мной образ Пресвятой Девы с Младенцем.

Мантия Марии, к моему удивлению, была ярко-красной, подпоясанное платье — сверху донизу золотистое; на Младенце — простая белая туника. Полные жизни и энергии цвета одежды уравновешивались нежными и естественными тонами кожи — здоровой розовощекостью ребенка и чуть подернутой румянцем бледностью женщины. Еще большее впечатление производило выражение лица: казалось, синие глаза пристально смотрят на меня, а губы слегка улыбаются. Мне стало немного не по себе — мы словно внимательно изучали друг друга.