Заговор

— Манускрипт, — перебил он, — ничего не говорит о зерновом рынке, а нам это удалось. — Тон его граничил с самолюбованием. — Нужно уметь читать между строк.

Сара скрыла свое изумление. Зерновой рынок.В том, что для него было всего лишь очередной, вовремя сказанной фразой, прозвучало куда больше, чем Седжвик мог представить. В пылу доказательства он раскрыл еще один пункт программы Эйзенрейха и, желая того или нет, окончательно подтвердил ее наличие как части процесса. Он ожидал, что она обладает этими сведениями, и выдал их походя, считая, что ему нечего скрывать. Да и почему он должен скрывать? Она мастерски разыграла свою роль для Вотапека и то же делает сейчас для него. И все же как-то слишком все легко и мило. Или ей довелось наблюдать вернейший признак их слабости: мужское «я», жаждущее поиграть мускулами, дабы внушить восхищение?

— Детали меня не интересуют, — ответила Сара тем же ровным голосом, что и прежде. — Я говорила об общей теории.

Уняв смех, Седжвик с живостью уставился на нее:

— Какая же вы загадочная, мисс Трент. Неудивительно, что он выбрал вас.

— Вотапек?

Снова сдержанный смех; отвечая, Седжвик запрокинул голову:

— У Антона такого рода сведений нет. Нет, человек, который… — Седжвик умолк и взглянул на нее. — Вы его называете Эйзенрейхом? — Он подождал, ожидая ответа. Его не последовало, и Седжвик продолжил: — Немного театрально, но допустимо. Кажется, это ваши собственные слова: «Не так уж много мне платят, чтобы брать на себя такой риск».Я прав?

Сара уставилась Седжвику в глаза и, отвечая, смастерила на губах улыбочку:

— Значит, все же держите под колпаком. Есть причина посвящать меня в это?

— Кто это такой, мисс Трент? — Взгляд его утратил всякую просительность. — Человек, так много расспрашивавший о вас в аэропорту и тем не менее решивший не околачиваться поблизости и не заезжать за вами. Кто он? Я очень не люблю неувязок.

Сара помолчала.

— Он несуществен: источник, связь с былых времен в госдепе. — На том она и остановилась, предоставив Седжвику самому сводить концы с концами.

— Былых времен? — В первый раз маска Седжвика дала трещину. — Я и не знал, что ваше сотрудничество завершилось.

— Не завершилось. Просто изменилось направление работы, и, я надеюсь, те, на кого я работаю, в равной степени не осведомлены об этой перемене. Человек, который вас интересует, тоже работает на них.

— И что заставило его прилететь сюда?

— Последние события.

— Какие, например?

Никаких легких ударов, только инстинкт.

— Нью-Йорк. Проулок. Они все еще пытаются разобраться.

— Данный случай прост: недооценка. — Седжвик вовсе не колебался, давая ответ, как будто опять-таки предполагал такой поворот в разговоре. — Я понятия не имел, кто вы такая. И само собой, был еще Джасперс. Вы понимаете.

«Я понятия не имел»— еще одно подтверждение, что правая рука Эйзенрейха не ведает, что делает левая.

— Сначала не поняла, нет. Могла бы ведь кого-то из напавших убить. А это бы неизмеримо осложнило дело.

— Вероятно.

— А Флоренция?

Седжвик примолк, глаза его всего на миг сузились, на миг, который ушел на решение, прежде чем дать ответ.

— Флоренция — это не моя забота. — Его отречение говорило слишком о многом, и Седжвик это знал, он на это рассчитывал. Он хотел убедить ее, что знал про Флоренцию все до мелочей, он отслеживал все, что случилось с Пескаторе, будучи, несомненно, в отдалении.

— Тиг, — произнесла Сара, утверждая, а не спрашивая.

— Он очень способный. И, подобно мне, он равнодушен к сюрпризам.

— Значит, вы их сами устраиваете. — Он сыграл в открытую, ей следует проделать то же самое. — Зерновой рынок — это было… что?Находчивый прием манипуляции или демонстрация власти?

— Часть процесса. Свидетельство контроля.

— Вашего контроля. А как же другие? Или нам следует быть готовыми к сольному исполнению?

Седжвика столь явный укол оставил невозмутимым.

— У них свои области приложения сил, у меня — своя. Неопределенность необходима в допустимой мере, мисс Трент, хотя может действовать угнетающе, если ее не взять под контроль. Я предпочитаю контролировать те ее аспекты, какие мне доступны. Они — аспекты, доступные им.

Его целеустремленность, а может, и предопределенность, не оставляла места для сомнений. Одно дело — похваляться, и совершенно другое — предвидеть, предопределить. И каждый из них при любом обороте событий проявил недюжинные способности. Держать неопределенность под контролем. Хаос — в допустимой мере. Хаос — как средство. Вашингтон с Чикаго как рабочие схемы. Это было самое решительное оглашение их программы из всего ею слышанного, и Седжвик, похоже, воспринимал ее истину как само собой разумеющееся настолько, что мог отработанной улыбкой отрешиться от ее безумной решимости.

— Мне казалось, что контроль и неопределенность взаимно исключают друг друга, — сказала Сара.

— В таком случае вы не очень внимательно читали. — Седжвик бросил взгляд на часы. — К сожалению, нам придется продолжить эти ознакомительные выяснения попозже вечером.

— Ознакомительные выяснения? — Выражение как-то не вязалось с обстановкой.

— Вы прибыли сюда за подтверждением. — Он поджал губы. — Мы с Йонасом хотим быть для вас так же полезны, как и Антон. Ну, скажем, поздний ужин, через час.

Он явно стремился унять не только ее беспокойство. Она донимала людей Эйзенрейха, заставляла их защищаться. Это было еще одним признаком слабости.

— Согласна. С удовольствием.

— Хорошо. У Йонаса довольно приличный винный погреб, который, надеюсь, скрасит все имевшие место неприятности. — Сара встала, а Седжвик, обойдя диван, направился к двери. Сара, чуть отстав, шла за ним. Открыв дверь, обернулся. — Ах да, кстати, — сказал он, указывая на человека в коридоре, — Джордж заедет за вами, чтобы мы избежали каких-либо недоразумений. — Еще улыбочка. Человек уже пристроился к Седжвику сбоку, когда тот, кивнув, направился к лифту. — Значит, до вечера.

Минуту спустя, когда Сара вернулась в номер, плотно прикрыв за собой дверь, на балконе появился Боб Стайн.

— Боже, вот проныра! — Стайн снова уселся на диван и выгнул спину, опираясь на подушки. — Стулья у вас не очень-то удобные.

— Прошу меня извинить, но ничего не поделаешь.

— Понимаю. — Боб пол ожил папки на столик. — Я и не знал, что настолько приметен. Хотя буен — это как-то чересчур. — Повернулся к Саре: — А что это за разговоры про зерновой рынок? Не хотите ли вы сказать…

— Самолет, Боб. И наблюдения за выздоровлением. Это все, что должно вас волновать.

Он по-прежнему смотрел ей прямо в глаза:

— А вы позаботитесь обо всем остальном.

— Ладно.

Стайн медленно склонил голову:

— Надеюсь только, что вы знаете, что делаете.

По указанию Ферика Ксандр двадцать минут назад заснул, агент пояснил, что ему к такому не привыкать, а потому он вполне перебьется, даже несмотря на раненую руку: «Так, зацепило, ничего страшного. Отдыхайте, пока можете».Ксандр понимал, что его друг храбрится и лукавит, но нервы и усталость взяли свое, и веки смежились. Теперь, после череды беспокойных снов, он проснулся на холодном сиденье, плечо, припавшее к ледяному оконному стеклу, вообще едва двигалось. Напротив не шевелясь сидел Ферик, пара прокомпостированных билетов торчала из складки сиденья у стены, их отражение трепетало на оконном стекле, за которым темнело небо. Два клочка бумаги были единственным свидетельством того, что проводник все же совершил обход. Поезд начал тормозить.

— Спасибо вам. Наверное, мне нужно было поспать.

— Да. — Ферик не сводил глаз с вагонной двери, впрочем, без особой сосредоточенности ввиду явного отсутствия пассажиров. — К следующей станции подходим, пятой после Зальцгиттера.

Ксандр уставился в окно, глаза различили смутные очертания города вдалеке, более четкое сияние огней по краям приближающейся платформы. Линии небольших кирпичных построек все четче выступали из тумана, когда поезд затормозил и звук скрежещущей стали прокатился по вагону. Ферик пригнулся поближе к окну, чтобы получше разглядеть станцию, но почти тут же отпрянул назад. Секунду спустя Ксандр почувствовал, что бледнеет. Там, на обоих концах платформы, стояли в ожидании два здоровяка: к лысому гиганту присоединился второй, с еще более внушительной фигурой.