Мой муж - маньяк?

— Почему?

Этот вопрос привел Игоря в бешенство. Он почти закричал:

— Да потому, что она была матерью моего ребенка! Моего единственного ребенка! Слышите?! Это мой сын! И я не хотел, чтобы это коснулось его… Эта история… Я хотел помочь ему, но не объявляться так… После того как кто-то ее убил. Вот теперь я рассказал вам все… И послушайте… — Дыхание у него прерывалось, ему не хватало воздуха. — Послушайте, не приписывайте мне ничего подобного… Мы ссорились, это так. Она настаивала на скорейшем разводе. Но я все не мог решиться… Я хотел быть с ребенком, но она меня выводила из себя…

— Успокойтесь. — Следователь говорил спокойно и негромко. — Рассказывайте по порядку.

— Мне надо будет ехать с вами? — Игорь пытался взять себя в руки. — Но я не убивал ее!

— Успокойтесь, прошу вас. Она угрожала вам, что расскажет все жене?

— Да, очень часто. Мне не хватало смелости самому сообщить Кате… Но это не важно… Все это — совершенно банальная история! И я не мог ее убить только потому, что она устраивала мне истерики… Не так я боялся истерик, в конце концов… И с Катей все было почти кончено… У нее давно появился другой человек… Но это не имеет отношения к делу… Во всем был виноват я сам. Не трогайте ее…

— Может, дать вам воды? — осведомился следователь. — Вам нехорошо.

— Ах, спасибо! — Игорь как-то неестественно рассмеялся. — Вы очень добры! Но я обойдусь, обойдусь… Я сам не знаю, почему тогда поехал в ее квартиру… Меня туда тянуло… Я думал, что теперь будет с ребенком… Хотел ему помочь… Поехал просто так, только потом мне пришла в голову мысль, что надо забрать свои фотографии, чтобы никто не увидел их… Сразу ведь ясно, что я — отец ребенка, вы правы… Но я никого не убивал… Я забрал фотографии. А вы их оставили нарочно?! — Он снова рассмеялся, уже не так истерично, скорее устало. — Я был в отчаянии. Мне трудно вам описать, что я чувствовал эти дни. Эта женщина все же была мне чем-то близка… Во всяком случае, меня с ней многое связывало… Но убить ее я не мог! Постойте, не сбивайте меня… — Он заметил движение следователя. — Я не могу вам доказать, где я был в тот вечер, когда она погибла… Не могу! Меня никто не видел!

— Вы в первый раз сказали мне, что просто ездили по городу, — напомнил ему следователь. — Вы и сейчас повторите это?

— Да.

— Это, значит, был обычный способ провождения времени? Вы сказали, что часто просто катаетесь по городу на своей машине.

— Да. Не вижу в этом ничего криминального… Я ездил по разным улицам, по центру… Потом выехал на Ленинградское шоссе, проехал немного и вернулся домой… Довольно поздно, жена подтвердит, она была дома. Больше меня никто не видел…

— Вспомните, может, вас останавливал пост дорожной автоинспекции? Или кто-то просил подвезти?

Игорь покачал головой.

— Ну что ж… — Следователь собрал свои бумаги в папку и поднялся. — Ваша жена, я думаю, не придет. Уже поздно. Собирайтесь, поедем.

— Меня арестовывают? — Игорь едва шевелил губами. — Вы меня арестовываете?

— Нет, только задерживаем до выяснения вашего алиби. Не будем препираться. Вы пока должны поехать с нами.

Игорь встал. Беспомощно взглянул на следователя. От его вспыльчивости и раздражительности не осталось и следа.

— Можно я оставлю жене записку? — только и сказал он.

Следователь кивнул. Игорь пошарил на столе, вытянул из кучи бумаг какой-то журнал, нашел страницу с рекламой (маленький черный флакон внизу чистого белого листа) и принялся писать. «Катя, меня арестовали. Обвиняют в убийстве Иры. Ты в это не верь. Я перед тобой виноват. Я сам знаю. Только не обвиняй меня в том, чего я не делал. Катя, прости… Я этого не делал…» Он постоял еще немного над листом и вдруг разорвал в клочки. Следователь смотрел на него со спокойным удивлением.

Игорь выпрямился и повернулся к нему:

— Я готов.

… — Давай считать этот вечер праздником, — предложил ей Дима.

— Почему? — Катя удивленно склонила голову. Она сидела за тем самым столом в кабинете Димы, который так ее удивил. Сиделось уютно, мягкое полукресло располагало к раздумьям. Дима мерил шагами красный ковер, дымил сигаретой — впрочем, вовсе не озабоченно и не нервно, как часто бывало в последнее время. Услышав ее вопрос, он подошел ближе и оперся о стол. Теперь он нависал над Катей, так что ей пришлось поднять голову, чтобы глядеть ему в лицо.

— Почему? Ну да просто потому, что ты наконец живешь здесь.

— Тогда праздничным можно считать вчерашний вечер, — возразила Катя. — А ты говоришь про этот… Я не слишком занудна?

— В меру! — Он погасил сигарету и широко улыбнулся. — Знаешь, я теперь убеждаюсь в том, что твое так называемое занудство — это обыкновенный здравый смысл. А мне как раз его и не хватает…

— Не прибедняйся! — сказала польщенная Катя. — Если бы у тебя не было хоть капли этого здравого смысла, твое агентство развалилось бы ко всем чертям. А оно живет, хотя иногда я этому и удивляюсь…

— Для того чтобы процветало мое предприятие, мне нужен как раз не здравый смысл, а безумие! — пояснил Дима. — Людям достаточно здравого смысла в обыденной жизни. Когда они отдыхают, им хочется безумств…

— Да, о безумствах… — вспомнила она. — Что ты скажешь о своем кубинском проекте?

— Ничего. Или все то же, что уже говорил. Я от него не откажусь.

— Так-таки и не откажешься?.. — недоверчиво протянула она. — А когда клиенты подадут на тебя в суд за испорченный отдых?

— Не подадут.

— Ты слишком в этом уверен… — Катя постучала карандашом по столу. Карты, которую она как-то рассматривала, здесь больше не было. Стол был абсолютно чист. «Не к моему ли переезду это сделано? — подумала она. — Может, Дима решил, что я теперь буду вмешиваться во все его дела? Прибрал свое холостяцкое логово… Во избежание разборок, ревности… Какие-то следы его прошлой одинокой жизни… Да, хорошо бы мне почувствовать или ревность, или какой-то интерес к его прошлой жизни… А то ведь ничего. Ничего, кроме благодарности, — он мне, правда, очень помогает в эти дни. Да еще общие воспоминания. Школьные и последующие.

Нет, он гениально сделал, раз собирался всю жизнь заполучить меня в жены… Сопровождал каждый мой год, звонил мне, встречался или случайно, или нарочно… И я к нему привыкла. Привыкла настолько, что, если бы теперь он куда-то пропал, я бы сильно беспокоилась, не находила себе места… Вот, пожалуйста! Нет любви, но есть сильная привязанность… Есть много общего. А там? — Она вспомнила об Игоре. — Там любовь была. Не надо обманываться — была. Но от нее совсем ничего не осталось… Совсем-совсем…»

Дима прервал ее размышления, вырвав у нее из рук карандаш.

— Пойдем выпьем! — сказал он, завладевая ее пальцами. — Сегодня особенный день, я прямо кожей чувствую… Давай устроим праздник?!

— Ну что ж… Давай!

Праздник сводился к любимому коньяку Димы, джину с тоником для Кати и шницелям. Катя их приготовила молниеносно, благо свинина была разморожена. Они уселись не в кухне, а в той комнате, которая служила Диме одновременно и спальней, и столовой, и гостиной. Обоим хотелось есть — в последние дни питались они кое-как, и потому за столом не разговаривали. Катя жевала свой шницель и думала об Игоре, о Лене и о своих одиноких каникулах в Австрии. Она признавалась себе, что больше всего на свете хотела бы их повторить, остаться совершенно одной. Одиночество наедине с Димой — это было все же не одиночество. «Нет, больше всего на свете мне хотелось бы остаться одной, когда маньяк будет найден, — поправилась про себя Катя. — Иначе одна я все равно не останусь, будут мысли о нем. Слишком много я думаю об этом, а как мне думать мало, если и меня он хочет убить?.. Девчонки из нашей французской группы… Ни в чем не повинные девчонки… А я почему-то до сих пор жива… И это странно. Разве он не имел возможности убить меня? Имел, сколько угодно… И то, что я время от времени живу у Димы, меня никак не охраняет. В конце концов, тут же не бронированный сейф, я выхожу на улицу, часто остаюсь одна или среди незнакомых людей… Лену он убил нагло — среди бела дня, в женском туалете, в многолюдном здании, в центре Москвы! Ему ничто не помешало, ничто… И глупо было бы думать, что ему что-то помешает… Как ни берегись, какие меры предосторожности ни принимай — все равно в твоей жизни выдастся такая минута, когда никто тебе не поможет, никто тебя не увидит. И он пользовался такими вот минутами… Хотя в случае с Леной все по-другому… Он выбрал такую минуту, когда как раз мог появиться свидетель. Зачем он так рисковал? Спешил? Зачем ему спешить? Разве маньяк будет спешить? Или же он потерял всякую осторожность, два первых убийства внушили ему, что он неуязвим… В случае с Ирой он был хитер. В случае с Леной — безрассуден… Как будто действовали два разных человека… Впрочем, и один человек в разные минуты своей жизни ведет себя по-разному… Например, я…»