В плену снов

Сэм стала карабкаться по ним. Ее руки онемели от холодного как лед, заржавевшего металла, но она втягивала себя наверх, не замечая лестницы, ведущей в глубь строительных лесов. Между тем ветер продолжал усиливаться, и все сооружение вибрировало.

– МАМАМАМАМАМА-А-А-А!

Я иду. Иду. Иду.

Сэм почувствовала, как больно напрягается в ее бедре какая-то мышца, рука порезана обо что-то острое, а с ноги свалилась домашняя туфля. Она услышала позади себя скрип и лязг, обернулась и увидела Ники всего в нескольких футах от себя, потом его лицо оказалось перед ней, так близко, что она могла бы коснуться его, но он вдруг откачнулся прочь, куда она не могла дотянуться. О господи, нет, пожалуйста, нет… так далеко, на этот раз леса конечно же опрокинутся. А потом Ники качнулся обратно, к ней.

– Дорогой, дай мне руку… вот она, возьми мою, мою, правильно, вот так!

Она стиснула своей рукой его ладонь, стиснула так сильно, чтобы больше не выпустить ее. Он принялся вырываться, и она потянула сильнее, чувствуя, что ее рука растягивается.

– Держись, тигренок, ты только держись!

Рука растягивалась все больше. Боль была невыносимой. Он высвобождался… осторожнее… будь осторожнее… удержи его.

А потом она почувствовала, что двигается сама.

Нет.

Послышался страшный треск.

Нет.

Резкий звук раскалывающегося дерева. Леса подпрыгивали, как на пружинах.

Отпусти, отпусти, отпусти.

Падение.

Она отпустила его руку в ужасе и отчаянии.

Стена отодвигалась от нее. И Ники тоже отодвигался, уставившись на Сэм, лицо его оцепенело. Вбок, он падает вбок.

Нет.

Нет, это она сама опрокидывается.

Земля стремительно летела навстречу.

Она падала.

Сэм развернулась, отчаянно пытаясь оттолкнуться назад, но было уже слишком поздно, слишком поздно.

В голове все бешено завертелось, а потом земля со свистом врезалась в нее, притиснув ее желудок к позвоночнику. Внутри нее что-то разматывалось с ужасной скоростью, потом она услышала, как щелкнула ее собственная челюсть, почувствовала запах мокрой травы и сырой земли. Со всех сторон вокруг нее слышался странный приглушенный звон. Вроде церковных колоколов.

29

– Таракашка?

Мягкая почва пружинисто двигалась под ней.

Постельное белье…

Это сон, еще один сон… Ричард внимательно смотрел на нее, освещение вокруг было непривычным.

– Как ты себя чувствуешь, таракашка?

Она нахмурилась. Голова чертовски болела. Она пошевелилась, и руке тоже стало больно. Во рту все горело, чувствовался привкус крови.

– Ники, – произнесла она. – Где Ники?

– С Ники все отлично. Он только чуточку ушибся.

Ники внимательно смотрел на нее сверху вниз широко открытыми серьезными глазами. Господи, временами он выглядит таким серьезным. Она приподняла руку, чтобы погладить его. Это движение причинило ей боль, и она поморщилась.

– Как вы себя чувствуете, миссис Кэртис?

Голос незнакомый… Мужчина, приятный, в белом халате, со стетоскопом в кармане, стоял над кроватью и пристально глядел на нее.

– Я…

Ей казалось, что комната кружится вокруг нее.

– У вас сотрясение мозга. – Он мельком глянул на свои часы. – Вы пробыли без сознания более трех часов.

Три часа?! Нет, он, видно, ошибается. Должно быть… прошло всего-то…

– А где я нахожусь?

– Вы в больнице графства Суссекс, в Брайтоне.

– В больнице?!

– Да, и боюсь, что у вас было очень неприятное падение. Мы сделали вам рентген и сканирование. Слава богу, все кости целы, но думаю, что вы чувствуете себя не очень хорошо и вам все равно больно, потерпите немного. – Он улыбнулся милой, ободряющей улыбкой врача, умеющего ладить с больными. Молодой. Моложе ее. – Вам еще очень повезло, учитывая высоту, с которой вы упали. Хорошо, что прошли такие сильные дожди и почва стала очень мягкой. – Он снова улыбнулся. – Я вернусь и посмотрю вас немного погодя.

Она попыталась поблагодарить, но язык не слушался.

Она была совершенно сбита с толку, не имея ни малейшего представления о времени. В комнату просачивался слабый зимний солнечный свет, в окне она видела кусочек неба, и было похоже, что уже вторая половина дня.

Дверь закрылась, а потом послышалось металлическое позвякивание. Она почувствовала, что кровать оседает.

– Тигренок, не делай этого, – сказал Ричард. – Ты опускаешь маму вниз.

Она услышала шаги, а затем возбужденный голос Ники:

– А мне видно море!

Она уставилась на белый потолок и на электрическую лампочку, висевшую над головой. Поводила во рту языком. Нёбо ее болело, и снова чувствовался вкус крови.

Леса.

Я была на лесах.

Она снова посмотрела на Ричарда, наблюдая за ним влажными испуганными глазами. Он присел рядом с ней и взял за руку.

– Я подам иск на этих проклятых строителей.

Она покачала головой, медленно и осторожно.

– Это… это не их вина…

– Но леса отошли от стены. Они могли рухнуть на кого-нибудь и убить.

– Ники не должен был…

– Леса предназначены для того, чтобы лазить по ним. Они для этого и существуют. – Он презрительно фыркнул. – Как ты себя чувствуешь?

– Голова болит.

– Они считают, что у тебя трещина в черепе.

– А как твоя встреча с…

– Отлично. И все будет отлично.

Она сжала его руку.

– Это хорошая больница, – сказал он. – Они хотят подержать тут тебя эту ночь. Врач говорит, что утром ты сможешь уйти.

– Сегодня воскресенье, ведь так?

– Да.

– Утром у меня назначена встреча.

– Я позвоню Кену. Врач считает, ты должна посидеть дома денек-другой.

– Кен в отъезде. Ты не мог бы позвонить Клэр? Передай ей… или Люси…

– Ну, разумеется.

– А что там за дверью, папочка?

– Там коридор, тигренок. Мы же из него и вошли.

Ники наклонился над постелью:

– Извини меня, мамочка.

Она улыбнулась ему. Его глаза были еще красными от слез.

– Поцелуй мамочку.

Он наклонился и испуганно клюнул ее в щеку, боясь поцеловать сильнее, чтобы ненароком не причинить боль.

– Я же только полез посмотреть, нет ли там какого-нибудь гнезда…

– Ну и нашел его?

– Нет. А ты сейчас поедешь домой?

– Завтра.

– Ой. А мы не можем с тобой остаться?

– Сегодня вечером ты побудешь с папой.

Он потихоньку отошел от постели.

– Я тут хочу поглядеть…

– Не выходи туда, тигренок, – сказал Ричард.

– Да я же не уйду далеко.

Она услышала, как дверь открылась и закрылась, и заметила, что Ричард гладит ее руку. Он наклонился к ней немного и заговорил тихо, будто опасаясь, что его подслушивают:

– Таракашечка, я должен съездить в Швейцарию по делам… в Монтре. Я вот подумал, что, может быть, и тебе захочется съездить. Мы бы могли поехать в Зерматт, покататься несколько дней на лыжах.

Зерматт. Они ездили в Зерматт на первое Рождество после того, как поженились.

– Я должен ехать на следующей неделе или что-то около этого. Может быть, на следующие выходные.

Она внимательно посмотрела в его обеспокоенные глаза:

– А что ты должен делать?

Он нервно поглядел по сторонам:

– Да у меня там в одном банке припрятано немного деньжат. Я хочу удостовериться, что там все надежно, на тот случай, если дела пойдут неважно… ну, удостовериться, что мы сможем продолжать оплачивать закладную и школу Ники.

– Я ведь тоже работаю, и если что-нибудь…

– Да-да, я понимаю, но нет никакого смысла…

– Ричард, а у тебя в Швейцарии нет ничего противозаконного?

– Нет-нет, там все в порядке. Андреас во всем уже разобрался. Я только должен действовать чуточку поживее, пока не…

– Пока что?

Он пожал плечами:

– Ну, я не знаю. Толком никто не знает. У полиции уйдет некоторое время на то, чтобы разобраться во всем. Они там трясут всю лавочку. И у Арчи вот тоже делали обыск. Это может протянуться несколько месяцев, а может, всего недели две.