Крупным планом

Проехав город Линкольн, я остановился у придорожного заведения — салуна, совмещенного с продуктовым магазином.

Я схватил «Никкормат» и вошел. Полы посыпаны опилками, старые деревянные полки уставлены консервами, имелись автомат, где самому нужно отмеривать сироп, длинная цинковая стойка, за которой сидели два мрачных мужика с морщинистыми лицами и пили чистое виски. За стойкой скрюченная женщина в цветастом платье. Она сразу заметила висящую у меня на плече камеру.

— Фотограф? — спросила она, когда я уселся за стойку.

Я кивнул.

— Не возражаете, если я здесь немного поснимаю?

Она взглянула на своих клиентов:

— Купишь им выпивку — не будет никаких проблем.

Я положил на стойку десятку и взялся за работу. Свет был потрясающим, высвечивал облако сигаретного дыма, висящее над стойкой. Я работал быстро, сконцентрировавшись на лицах пьяниц. Я также снял крупным планом хозяйку, она как раз попала между автоматом и большой, пожелтевшей фотографией Джима Ривза.

— Получил, что хотел? — спросила она, когда я кончил щелкать.

— Да, мэм. Премного благодарен.

— Что пьешь?

— Для меня немного рановато, — сказал я.

— Что пьешь? — Это был не вопрос.

— Бурбон, наверное.

Она достала с полки за спиной бутылку «Хайрам Уокера» и налила мне порцию. Я выпил залпом. Почувствовал дешевый привкус. Она достала огрызок карандаша, лизнула его и накорябала что-то на листке бумаги.

— Буду ждать своей фотки, — сказала она, протягивая мне листок. — Идет?

— Идет, — согласился я.

Я поехал дальше на восток, не без труда перебравшись через высокогорный перевал Континентального водораздела. И оказался в Льюисе и графстве Кларк. Дорога была лишена домов, объявлений, рекламных щитов, стоянок для грузовиков и других признаков жизни конца двадцатого века. Только длинная лента дороги, извивающейся по гористой местности. Наконец я наткнулся на автозаправочную колонку. Два древних насоса, видавший виды гараж. Вышел парнишка лет семнадцати, чтобы наполнить мой бак. Жидкая бороденка, прыщи, потрепанная парка, накинутая на промасленный комбинезон. Я убедил его попозировать мне около насосов. Он согласился, затем спросил, не могу ли я заодно сфотографировать его с женой и ребенком.

— Хорошая мысль, — сказал я.

Он скрылся в гараже. Через минутку выпорхнула девчушка-подросток, ей никак не могло быть больше шестнадцати, с крошечным, тепло завернутым ребенком на руках.

— Моя жена, Делорес, — сказал парень.

Делорес жевала жвачку. На ней был свитер с фотографией Майкла Джексона, весь в пятнах от детской еды. Мне было трудно смотреть на маленького мальчика, и я быстро поставил семейство между двумя насосами, а фоном служили полуразрушенный гараж и пустое заснеженное пространство. Я щелкнул десяток раз, заплатил за бензин, записал их адрес и пообещал прислать фотографии по почте.

Я вернулся в Маунтин-Фолс перед закатом и сразу же отправился в темную комнату. Уже вечером я рассматривал полученные негативы и отметил девять из них красным маркером. Напечатал. Повесил сушиться. Перекусил яичницей с двумя стаканами дешевого калифорнийского вина. Вернулся в темную комнату и внимательно посмотрел, что у меня получилось. Четыре снимка я сразу же забраковал. Но остальные пять меня порадовали. Лица в баре вышли очень четкими. Жесткие, изрезанные морщинами, усталые лица. Дымная атмосфера бара была несколько сглажена. Она усиливала образ, не мешала восприятию. Можно было сразу же сказать, что это кабак в горах на американском Западе, но основное внимание привлечено к лицам.

Портрет хозяйки получился слегка грубым — на самом деле она не выглядела такой высохшей, крутой теткой, — но детали, ее окружавшие, дополняли картинку. Скрюченная рука тянется к крану поилки, бутылка виски у локтя. Джим Ривз радостно улыбается со стены за спиной.

Один из снимков у заправочной станции тоже удался. На нем служащий станции и его жена-подросток стоят рядом. Ребенка он держал низко, в опущенных руках. Они пытались улыбнуться, но ржавые насосы, развалюха-гараж, Богом забытая местность подчеркивали полную безнадегу. Они выглядели детьми, которых взрывом забросило во взрослую ответственную жизнь, и теперь они оказались в тупике.

Я выпил еще стакан вина и продолжил разглядывать снимки. Те, что я забраковал, демонстрировали мое былое стремление к самоосмыслению, оставшиеся пять добивались этого, потому что в них не было притворства. Когда я сконцентрировался на лицах — и позволил им руководить композицией, — все встало на свои места. Тогда почему бы не продолжать концентрироваться на лицах?

На следующее утро я отправил обещанные снимки хозяйке заведения и паре на автозаправке. Я не сообщил им обратного адреса. Выйдя с почты, я снова отправился в путь. Ехал я на север, мимо плоских ледяных просторов озера Флэтхед, к городу Бигфорк. То была облагороженная Монтана. Новые дома из выбеленного дерева Большие, броские машины с двойным приводом. Модные шмотки. Три бутика торговали предметами культуры Нового Запада. Я уговорил очень блондинистую, очень стройную хозяйку одного из этих заведений попозировать мне около индейца с сигарой. Цена индейца, $1750, была на виду. Я сфотографировал двух молодых лыжников — оба в ковбойских шляпах — у прилавка с замороженными йогуртами. Владелица местного книжного магазина — цветастая юбка, вышитая жилетка, седые волосы до пояса — была мною сфотографирована у книжной полки с надписью «Новый Запад».

Я отщелкал в Бигфорке четыре пленки Tri-X и исхитрился получить только три отпечатка, которые меня удовлетворили: снимки, где доминировали лица, где они рассказывали вам все, что вам потребно знать об этом человеке и среде, в которой он живет.

Следующие три недели я то и дело уезжал из Маунтин-Фолс на целый день. Я ездил в Уайтфиш и снимал игроков у автоматов в местном казино. Я съездил в Калиспелл и сфотографировал владельца автомобильной свалки. В городе Эссекс менеджер железнодорожной станции позволил мне снять его на пустой платформе. В Бьютте два шахтера стояли и смотрели на закат на фоне городской кучи шлака. Я катался повсюду западнее Континентального водораздела. Я не обращал внимания на пейзажи. Я продолжал снимать лица.

В начале марта я собрал полсотни снимков, за которые мне не было стыдно. У меня также возникли проблемы с наличными, поскольку я отснял больше ста пятидесяти пленок, а также купил кое-что необходимое для работы (например, приличный треножник и экспонометр). У меня осталось всего тысяча девятьсот долларов. Из этих денег еще вычтут за аренду, оставив мне $1350 на девять недель, до следующего поступления из фонда, после чего я снова стану платежеспособным.

— Уверен, что не хочешь открыть у нас счет? — как-то спросил меня Дейв Петри.

— Спасибо за предложение, но я предпочитаю наличные.

— Ты еще и мой лучший клиент. И мне бы хотелось, чтобы ты мог забежать, схватить, что нужно, и не думать о необходимости заранее искать банкомат.

— Премного благодарен, но я ненавижу кредиты.

— Когда же мы с тобой попьем пивка? — спросил Дейв. — И когда ты выберешь свободный вечер, чтобы зайти к нам и познакомиться с Бет и детьми?

— Когда завершу этот проект.

— Большой, видно, проект, если учесть количество пленки, которое ты извел. Надеешься хорошо заработать?

— Сомневаюсь.

Я иногда и сам подумывал, куда бы пристроить мою коллекцию портретов, сделанных в Монтане. Некоторое время я подумывал о том, чтобы послать их редактору «Дестинейшнс», который однажды чуть не нанял Гари. Или, может быть, обратиться к одному из агентств в Нью-Йорке, которое едва не согласилось представлять его. Но я все еще опасался связываться с кем-то, кто знал Гари. Точно так же, как я все еще не хотел иметь что-либо общее с жизнью там, на востоке. Хотя университетский книжный магазин, который находился со мной рядом, всегда имел в продаже «Нью-Йорк таймс», «Нью-йоркер», «Харперс» и еще кое-какие журналы, издаваемые на Манхэттене, я сдерживал себя, не покупал. Я не хотел ничего знать о той жизни, не хотел знакомиться с новостями, боялся ощутить интерес к Уолл-стрит. Я рассматривал Континентальный водораздел как оборонительный рубеж, через который нельзя переступать. Поэтому я перестал его пересекать и стал суеверно верить, что, пока я остаюсь к западу от этого водораздела, я в безопасности. И я не собирался искушать судьбу, пытаясь завязать деловые связи с Нью-Йорком. Я также опасался иметь дело с Лос-Анджелесом, Сан-Франциско, Сиэтлом. Лучше не высовываться и жить скромно на деньги из трастового фонда.